На следующий день я зашла в Львиный Дом. Прошло более двух лет с тех пор, как я жила здесь, но на первый взгляд в нем мало что изменилось. Правда, теперь в двери входили и выходили новые жены, новые посетительницы с детьми и вдовыми матерями и т. п. Однако атмосфера оставалась такой же, какой была, когда я покидала этот дом: тускло освещенные коридоры и холлы, непрекращающийся топот ног по лестницам, девушки, перешептывающиеся за раскрытыми книгами. По пути к комнате Мейв мне встретилась Тетушка Туисс. «А мы скучали по тебе», — сказала она, клонясь под тяжестью корзины с чистым бельем.

Увидев Мейв, я сразу же приступила к ней с вопросом:

— Ты виделась с Ди?

— Да, он целый месяц штукатурил у нас внизу. Он тебе сказал, что я передавала тебе добрые пожелания?

Но ей не удалось провести меня своим невинным видом.

— Что сказал Бригам?

— О чем?

— О предложении Ди?

— О каком предложении? — Тут она поняла, и ее глаза расширились так, что стали похожи на два маленьких озера. — Ох, Энн Элиза, ты же не думаешь… — Она встала, чтобы закрыть дверь. — Это вовсе не то, о чем ты подумала.

— Мой муж сделал тебе предложение или не сделал?

— Я же говорю тебе — ты не понимаешь. Он делал мне предложение шесть или семь раз, и каждый раз я отвечаю ему, что не могу выйти за него замуж. Но он упорствует.

— Может быть, он упорствует потому, что ты его поощряешь?

— Он упорствует, потому что такой уж он человек. У него мозги такие же густые и неподвижные, как его штукатурка.

— Тогда почему ты ему сказала, что обсудишь это с Бригамом?

— Потому что мне надоели его ухаживания и я знаю, что Бригам его от меня отгонит. Энн Элиза, ты можешь сохранить секрет? — Утро стояло ясное, и утренние лучи, вливавшиеся в окно, обрамляли Мейв трепещущим белым сиянием. — Ты никому не должна говорить об этом, но я — жена Бригама.

— Что?!

— Номер пятьдесят с чем-то или какой-то другой. Уже шесть лет.

— Почему же ты мне раньше не сказала?

— Потому что Бригам хочет держать это в секрете. Он не желает сообщений о еще одной свадьбе во всех газетах.

— Почему же ты вышла за него?

— Это же Бригам! Как я могла бы сказать ему «нет»?

— Но почему бы не уйти от него теперь?

— Ох, вот почему я так по тебе скучала! — Мейв замолкла на миг, чтобы меня поцеловать. — Да, почему бы не уйти от него? Есть тысячи причин. У меня нет денег. Я никого не знаю в мире, за пределами сообщества Мормонов. Бросить его означало бы бросить и мою мать тоже. Куда бы я могла уехать? Как бы я туда добралась? Что лежит между нами и Калифорнией? Пустыня, усыпанная белыми костями.

— Должен же быть какой-то выход!

— Возможно, он есть. Но что потом? И еще потом, после жизни, когда я умру?

Мы обе понимали, что такое неподчинение будет означать исключение из Царствия Небесного. Я была бы безрассудным другом, если бы посоветовала Мейв поставить под угрозу ее Спасение.

— Я не могу так рисковать, — сказала Мейв.

— А что твоя мама сказала, когда он сообщил ей, что женился на ее дочери?

— Это разбило ей сердце — втройне! Ее муж, ее Церковь и ее дочь — все вместе предали ее.

Я обняла Мейв, и с этой близостью восстановилась наша дружба.

Я оставалась у нее целый час, потом поцеловала ее на прощанье. Тот вечер мы с Ди проводили в гостиной маминого дома. Ди был погружен в чтение газеты, я усердно работала иглой. Мальчики на полу играли с желтым мячом.

— Джеймс, — сказал Ди, складывая газету, — будь большим мальчиком, полезай и достань папе словарь.

— Давай я сама его тебе достану, — предложила я мужу.

— Нет, пусть мальчик сам это сделает.

— Словарь слишком высоко.

— Пусть встанет на стул.

— Он может упасть.

— Не упадет, если будет осторожен.

Джеймс так хотел доставить удовольствие отцу, что подтащил стул к книжным полкам и попробовал встать на сиденье.

— Джеймс, — сказала я, — слезай. — (Однако мальчик был полон решимости.) — Ди, он же сейчас упадет!

— Пусть попробует достать. Ты их неженками воспитываешь.

Мы все спорили, пока малыш, которому не было еще полных двух лет, покачивался на стуле, пытаясь дотянуться до словаря, стоявшего выше его головы. Это был какой-то абсурд! Я бросилась к сыну и схватила его со стула. Ди подлетел ко мне, чтобы отнять мальчика:

— Оставь его в покое!

Наш прелестный малыш оказался предметом семейного раздора: началось что-то вроде игры в перетягивание каната. Ди так грубо дернул сына за ноги, что тот заплакал от боли.

В тот вечер мой отец оказался у нас дома — он заехал обсудить с мамой финансовые дела, они беседовали в соседней комнате.

— Что происходит? — спросил отец, поспешно входя в гостиную, мама — на полшага позади него. Он толкнул Ди в плечо, отчего тот пошатнулся и полетел на ковер; упал он так тяжело, что спустил весь воздух из желтого мяча, и это заставило маленького Лоренцо залиться смехом. — Вы не смеете находиться тут и жестоко обращаться с детьми! В моем доме я этого не допущу!

После двух с половиной лет я не могла больше скрывать от родителей истинный характер моей семейной жизни. Я рассказала им все полностью, во всех печальных подробностях, и через час они попросили Ди покинуть наш дом. Он протестовал, но мой отец затащил его в фургон и отвез в Солт-Лейк, где и высадил на улице.

Наутро мы с отцом поехали повидаться с Бригамом. Мне удалось сохранять хладнокровие, когда я рассказывала Пророку о сокровенных подробностях моего брака. Бригам выслушал мою историю до самого конца, не спуская с меня сочувственного взгляда. В самых мучительных местах лоб его тяжело хмурился и губы морщились от искреннего сопереживания.

— С тобой обращались хуже, чем со скотиной, — сказал он. — Ты должна с ним развестись.

— Но как?

— Я тебе объясню.

И Бригам продолжал, излагая нам с отцом дозволяемую законом стратегию моего избавления от Ди. Во власти Бригама, как Главы нашей Церкви, было расторгнуть мой брак с Ди, что он немедленно и сделал. Однако, для того чтобы получить попечительство над детьми, он посоветовал мне подать прошение о разводе в суд по гражданским делам округа Грейт-Солт-Лейк.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы споспешествовать этому. Напишу судье лично. Выступлю как свидетель… Обещаю тебе, — тут он коснулся меня (или так мне показалось) своими стальными глазами, — что ты будешь свободна от этого человека еще до Рождества.

23 декабря я давала показания в суде. Ди так и не появился, и весьма скорым порядком я была разведена с мужем, получив права единственного попечителя своих сыновей. Бригам с честью и с такой решительностью выполнил свое обещание, что в день Рождества Христова я воздала хвалу Богу за рождение Его Сына и за мудрое водительство нашего Пророка. В этот знаменательный день во всем мормонском сообществе не нашлось бы ни одного Святого, обязанного Бригаму б о льшим, чем я.

Сего Октября 3-го дня, 1873 года, в городе Солт-Лейк, что на Территории Юта, Гилберт Уэбб собственной персоной явился передо мной, судьей Элбертом Хейганом, защитником истицы Энн Элизы Уэбб Ди Янг, с тем чтобы приобщить к протоколу данного Специального Расследования письменное показание, содержащее его Свидетельство касательно предмета судебного разбирательства между истицей и Бригамом Янгом.

Я — Гилберт Уэбб, тридцати девяти лет от роду, сын Элизабет и Чонси Уэббов. Получил Облачение в январе 1846 года в Храме Нову, что в штате Иллинойс. В настоящее время проживаю в Южном Коттонвуде, на земле моего отца. Работаю пастухом, скотоводом, каретником. У меня имеются две жены, Кейт и Эльмира, и восемнадцать детей. Мои показания, как они записаны здесь, ограничены моим знакомством и опытом личного общения с Президентом Бригамом Янгом в несколько периодов между маем 1866 и мартом 1868 года, результатом чего явились моя задолженность перед Бригамом Янгом и помолвка с ним моей сестры, Энн Элизы, ставшей его девятнадцатой женой. Под всевидящим оком нашего Отца Небесного клянусь, что все, что я пишу здесь, есть правда, насколько я ее знаю, и что мне не известна никакая иная версия излагаемых событий.