— Жизнь кувырком.

— Ты мне будешь рассказывать! Но это должно было случиться. Я очень многого не знаю, но одно знаю наверняка: те люди говорили не от имени Бога. Они утверждают, что все это от Него, но это не так. Бог вовсе не такой, во всяком случае мой Бог. — Том свернул на парковку у кинотеатра. — А теперь давай про тебя.

— Дело в том, — сказал я, — что я на самом деле не СПД. Я — из Первых. То есть я был Первым. Я из Месадейла.

— Первым? Без шуток? С ума сойти! Ты имеешь в виду вроде как уйму жен и всякое такое?

— Ага. Уйма жен и всякое такое.

Практически каждый скажет вам, что если ваша мать прикончила вашего отца и сидит в тюрьме, то не самая блестящая идея — рассказывать об этом на первом же свидании. Вероятно, именно поэтому я и рассказал обо всем Тому тут же, на парковке у кинотеатра. Когда я закончил, Том произнес:

— Господи, тебе во многом еще придется разбираться! — И добавил: — Вряд ли какой-нибудь фильм может быть интереснее, чем наша жизнь — твоя и моя.

Он оказался прав — фильм никуда не годился: умственно отсталое дитя, отсутствующий отец, горькое воссоединение, примирение… И все — неправда. Где-то посредине я взял Тома за руку. Ощущение было такое, что это рука доброго, умного человека. Я был здорово удивлен, что такая рука, принадлежащая такому человеку, отзывается теплом на пожатие моей клешни, но так оно и было, и мы сидели рядом, а некоторые вещи горчат, если слишком о них задумываться. Когда пошли титры, перед тем как зажегся свет, Том наклонился ко мне и поцеловал.

— Кажется, ты мне нравишься, — сказал он.

И как раз в этот момент я услышал голос Джонни:

— Это тебе не КПК, [94]придурок!

Я обернулся. Через два ряда позади нас в темноте сверкали глаза Джонни. Он сидел один. Его тенниска была вся облеплена попкорном. В зале медленно загорались лампы, высвечивая его дурацкую ухмылку, а он спросил:

— Ты не познакомишь меня с твоим дружком?

Допуск ограничен: допуск по одобрению Первого Руководящего Совета [95]

Некоторые из жен Бригама разработали систему тайного общения внутри Львиного Дома. Две сестры-жены, а иногда и более передавали друг другу Книгу Мормона, в которой они вели тайную переписку, беседуя на разные темы: о детях, о других сестрах-женах, о домашних делах вроде готовки еды, ведения хозяйства или о сплетнях, услышанных в магазине Бригама. Чаще всего, однако, темой таких бесед был их общий муж — Бригам. В данном файле представлена приблизительная расшифровка тайного диалога двух жен Бригама, записанного знаками вроде стенографических на страницах Книги Алмы. [96]По обсуждаемым здесь событиям мы понимаем, что диалог происходит весной 1868 года, незадолго до женитьбы Бригама на Энн Элизе Уэбб. Из-за искаженного, неестественного почерка, которым записан этот диалог, мы не можем с уверенностью судить, кто именно из жен Бригама написал эти слова.

— Он хочет новую.

— Это был только вопрос времени. А Амелия знает?

— Сомневаюсь. Он ей скажет, когда будет уже слишком поздно.

— Хотелось бы мне взглянуть на ее личико, когда она обнаружит, что у нее новая соперница появилась. Вот и конец неувядаемой красоте.

— А догадываешься, кто эта новая?

— Я плохо знаю девушек Солт-Лейка.

— А актрису помнишь?

— Ну не скажи. Она же себя чуть ли не королевой считает.

— Надеюсь, ей понравится позиция под номером девятнадцать.

— Мне казалось, он уже пробовал эту рыбку выловить, да только она сорвалась с крючка.

— А я слышала, он ей ловушку устроил.

— Она будет полной противоположностью Амелии.

— Это единственное утешение. А он же всегда ее хотел, правда? Даже когда она тут жила, его глаза следовали за ней повсюду.

— Да, он ведь никогда не замечает, что у него глаза чуть ли не на лоб вскакивают.

— Если б у него только глаза так вскакивали.

— Я бы тебя отругала, но не могу — ведь это правда.

— Впрочем, есть и кое-что хорошее в появлении девятнадцатой.

— Что же это?

— Меньше шансов, что он постучится ко мне в дверь.

— В мою он не стучал уже восемь лет.

— Видишь, Бригам правильно говорит: Бог и вправду отвечает на наши молитвы.

— Каждое воскресенье? — удивился я.

— Каждое воскресенье, — подтвердил Том. — В десять утра.

— Но в Вегас? В церковь?

— Да что значат каких-то два часа на машине, если это ради того, во что ты веришь? Да и вообще, чем еще мне заняться утром в воскресенье?

— Ну, не знаю. Полежать в постели. Любовью заняться.

— Ты ж понимаешь! — Он потряс меня за плечо, как делают, услышав от тебя хорошую шутку. — Кроме всего, я люблю эту дорогу. Люблю глядеть на эти горы. Начинаешь понимать, что Богу пришлось здорово потрудиться, когда их видишь.

О'кей, значит, мы не так уж подходим друг другу. Я все равно подозревал, что это долго не продлится. Это никогда долго не длится. Но вчерашний вечер и ночь мы провели очень хорошо. Я остался в «Малибу», Том поселил Джонни в соседнем номере, и — ну, мы встали рано, чтобы поехать в церковь.

— Так что, эта церковь, она для мормонов-геев? — спросил я.

— Ну, на самом деле она для всех, но в основном именно они туда приходят.

— Тебе не кажется, что гей-мормон похож на оксюморон? [97]

— А тебе кажется, что я выгляжу как оксюморон?

— Как оксюмормон.

— Я думаю, ты увидишь, что это по-настоящему хорошее место.

— Не понимаю. Если мормоны не желают, чтобы ты принадлежал к их церкви, зачем тебе их церковь нужна?

— Мне не нужна их церковь. Мне нужна моя вера. Вот и все. Мне нет нужды ходить в их храмы, чтобы сохранить мою веру.

Выехав на Ист-Сахара-бульвар, что в двух милях от автострады, мы свернули на парковку у вытянувшегося вдоль дороги торгового центра. Церковь делила парковку с конторой страхового агента, массажным салоном и торчковой лавочкой. Том выключил двигатель и поцеловал меня:

— Поздравляю с пятнадцатичасовым юбилеем.

— Это самая долгая связь в моей практике.

— А ты всегда так романтичен?

— Как правило.

— Ладно, давай войдем. Попробуй получить удовольствие.

— Я попробую. Только у меня с церковью давние нелады.

— То была не церковь, а культ. Нельзя же допустить, чтобы один какой-то мошенник, запавший на девочек-подростков, уничтожил всю ту любовь, которой Христос наполнил твою жизнь!

Ну что мне — сразу домой отправиться, что ли? Я этого не произнес, это оказалось бы слишком жестоко. Том был слишком добр, чтобы подвергнуться такому осмеянию. Да и вообще, он же не все время говорил об Иисусе. Просто достаточно часто, чтобы я задался вопросом, протянем ли мы вместе еще пятнадцать часов.

— Послушай, я понимаю: ты внутренне все время возводишь глаза к небесам, как только я заговариваю о Боге, — я это вижу, Джордан, — но, прости, пожалуйста, я такой и есть. — Он опять меня поцеловал. — Кроме того, я знаю, что именно это тебе во мне и нравится, где-то в самой глубине, мне видно это за твоей ухмылкой.

Так что же он такое, этот парень? Я мог легко составить инвентарный список его внешних черт — зеленые глаза, и как ночью они становятся серыми, улыбка Мэтта Деймона, [98]рот буквально полон зубов, стройная талия и задница, за которую так и хочется схватить. Не потому ли я провел с ним ночь в номере 112? Или, может, это из-за более насущной необходимости: ведь у него имеются кровать, и душ, и ТВ, и он любит детей и собак, и особенно ему понравилась Электра, которая как раз в этот момент свернулась в клубок на широком мотельном матрасе перед кондиционером, а ТВ включен, и миска полна собачьего корма? Или причина в чем-то ином?