Сейчас солнце пустыни льет в окно свои лучи, они теплы на письменном столе. Как я стремлюсь скорее попасть домой, оказаться среди моих женщин! Священная практика небесного брака — это не моя воля, не воля Джозефа, но воля Божия. Итак, Истина утвердилась. Это столь же ясно, как утро за окном. Своим Откровением Бог говорил со мной, и мы должны подчиниться. Святые Зайона — да не убоитесь! Мы знаем мудрость Господню! Идем вперед и защитим ее вплоть до нашего Последнего Дня!

Я поискал на площадке, где прилавки с едой и столики, в магазине электронных устройств, в мужском туалете. Провел больше часа, разыскивая Джонни в торговом центре. Последней территорией розысков стал книжный магазин ЛСД. Я спросил у продавца, распаковывавшего картонный ящик с книгами, не видел ли он мальчишку, болтавшегося здесь без дела? Парень не узнал Джонни по моему описанию, но обещал посматривать — может, увидит.

— Постой-ка, — сказал я. — Что это у тебя такое?

— Что? Вот это? — Продавец взглянул на книжку, которую держал в руке.

На суперобложке был изображен парень, похожий на все принятые изображения гея. Название: «Преодоление однополого влечения». Продавец уже выложил на стол из ящика дюжину экземпляров книги, и там оставалась еще дюжина.

— Ага, вот это. Что это такое?

— Это? Уф. Не знаю. — Парень пролистал книгу и попробовал ее читать. — Думаю, это для родителей, которые подозревают, что их сынишка — гей или что-то вроде того.

— Да я знаю, про что она.

Продавец посмотрел на меня, как бы произнося: «Так чего ж ты?»

— И много вы таких продаете?

— Простите?

Мы с ним были примерно одного возраста, может, даже рождены в один день, двое молодых людей с разных концов штата — с противоположных концов мирового сообщества, на самом-то деле.

— Много вы таких книг продаете?

— Да нет, реально… Я хочу сказать, не могу реально… — Но тут он собрался с мыслями, будто его специально обучили работать с психами. — Могу ли я вам чем-нибудь помочь, сэр?

Я стал сам просматривать книгу. Она была написана какой-то парой, чей сын вывязал петлей собственный миссионерский галстук и повесился, потому что он был гей. И прямо там, на первой странице, они написали: «Хотя и потрясенные горем, мы после смерти Джоша обрели некоторый покой, ибо его мучения закончились».

Только бы. Мне. Сейчас. Не заорать.

— Ты понимаешь, что вы тут продаете полное и абсолютное собачье дерьмо?

— Сэр?

— Да книга эта. Это же абсолютное вранье!

— Сэр, если здесь нет ничего такого, что вам нужно, может быть, вам лучше уйти?

— Как! Мне что, не разрешается тут проглядывать книги?

— Мне правда очень не хочется вызывать охрану.

— Да пожалуйста, я угощаю!

Я блефовал. Мы оба понимали это. Я швырнул книжку на стол, повернулся, и буквально наскочил на Джонни.

— Придурок, какая муха тебя сегодня в зад укусила?

Он схватил меня за футболку и вывел из магазина.

Когда мы очутились на улице, я сказал:

— Ты все-таки прекрати вот так исчезать.

— Ты же сам бросил меня на обочине.

— Я же сказал, что вернусь.

— Да все так говорят. — Он толкнул меня в плечо, словно говоря, что не может долго на меня злиться. — Пошли, я с голодухи помираю. Тут через улицу прикольное местечко имеется.

Он повел меня к старому, с остроконечной крышей дому, над дверьми которого сидел каменный лев.

— Погоди минутку. Ты что, хочешь здесь поесть? — спросил я.

Я не мог поверить своим глазам. Мы стояли перед Львиным Домом. Теперь здесь был музей и зал обслуживания посетителей.

— Тут такой главный буфет есть, в подвале, где ты можешь есть сколько влезет, и все за четыре девяносто девять.

А я сказал — ничего не выйдет. Я не желал есть в гареме Бригама.

— Да почему нет?

— Почему нет? А ты знаешь, что представляет собой это место?

— Ну пересиль себя. Это ведь просто ланч, блин.

Ничего особенного я в этом доме не увидел. Кафетерий в подвале, куча еды — сплошные углеводы — в эмалированных плоских кастрюлях. Мы наполнили свои тарелки переваренной индейкой, макаронами с синтетическим сыром и пересахаренными обеденными булочками.

— Так из-за чего все это было там, в книжном магазине? — спросил Джонни.

— Не знаю. Эта книжка как-то задела за живое.

Я описал книжку. И, сам того не желая, позволил собственной тираде овладеть мною. Я говорил, горюя обо всех мормонских мальчишках-геях, которым постоянно лгут, об «Энсайне» и его статьях, убеждающих ребят скрывать, кто они на самом деле, о восемнадцатилетнем Джоше, который повесился на галстуке в своем огденовском шкафчике, [134]из которого ему так и не дали выйти. И о его родителях, обретших покой — покой! — после его смерти. А потом написавших об этом книгу. Я говорил и говорил, размахивая руками, ударяя кулаком по столику в углу подвального помещения Львиного Дома, читая проповедь ковырявшему в носу мальчишке, на физиономии которого читалось: «Дай мне дух перевести!»

Когда я умолк, Джонни затолкал в рот кусок индейки и отправился к буфетной стойке, чтобы взять еще порцию. Он вернулся к столику со словами:

— Ну разве не потрясное место, в натуре? Ешь сколько влезет, и все — за пять баксов. Хочешь не хочешь, а полюбишь мормонов.

— Джонни, ты слышал хоть что-нибудь из того, о чем я только что говорил?

Мальчишка был занят пережевыванием индейки, синевато-серые кусочки так и мелькали у него во рту.

— Я слышал.

— Ну?

— Когда же ты наконец поймешь, что ты не единственный человек на свете, которого задолбали? Блин. Я хочу сказать, добро пожаловать в наш клуб, приятель.

Час спустя мы припарковались у Дома Энн Элизы Янг. Солнце било прямо в витражное окно, и дом казался каким-то особенным, как если бы здесь обитала сама Марта Стюарт. [135]

— Давай зайдем.

Джонни посмотрел на дом, потом на меня:

— А где это мы?

— Это дом для ребят.

— Что за дом для ребят?

— Тут есть кое-кто, с кем я хочу тебя познакомить.

Его губы сжались в жесткую линию.

— Ты какую-то херню со мной затеял, да?

— Давай пошли.

— Потому что, если так, имей хотя бы мужество сказать мне об этом прямо в лицо, ты, лживый кусок дерьма.

Я подумал — сейчас он сбежит, бросится прочь по тротуару и исчезнет. Я мог себе представить: черные подошвы его маленьких кроссовок уносят его за угол, вниз по улице, через какой-нибудь вестибюль, неизвестно куда. Я отправлюсь его искать, но на этот раз он уже не появится. Что показалось мне наиболее очевидным результатом всей этой истории. Потянутся дни поисков, отчаянные звонки Тому, огорченные объяснения с Келли, полицейские донесения, ложные надежды, тупики, опущенные руки. Было так, будто все это уже произошло, будто я уже видел этот фильм и знал конец кадр за кадром.

Но Джонни не сбежал. Он пошел со мной по дорожке до самой двери, молчаливый и разъяренный, сорвал по дороге ромашку и, оборвав лепестки, швырнул их в меня. Они попали мне в затылок, их прикосновение походило на касание мотылька.

— А кто хотя бы эта гребаная Энн Элиза Янг?

— Одна мормонская дама, не имеет значения.

— Ну, теперь понял, все проясняется. Место на земле — для Джонни: ты опять слишком поздно понял, что тебя обвели вокруг пальца.

Келли встретила нас у двери. Очень хорошенькая и очень спокойная. Когда она разговаривала с Джонни, она говорила с ним как с личностью, а не как с запутавшимся, вышвырнутым из дому ребенком.

— Может, принести тебе что-нибудь поесть? Яблоко или банан?

— После.

Его злые глаза говорили: «Я тебя прикончу за это».

— Директор уже здесь. Она с нетерпением ждет встречи с тобой.