Мы верим в многоженство, потому что так повелел Господь. Он возгласил об этом сначала Джозефу, а теперь и мне. Я не могу изменить Божье слово в угоду собственным нуждам, не могу я изменить Его слово и в угоду политике нынешнего дня. Божье слово есть слово Вечности, и таковым пребудет всегда. Человек, не согласный с нашей практикой многоженства, не соглашается с Богом. Его несогласие не есть несогласие с нами: это несогласие с его Творцом.

Мы обращаемся к авторитету Писания, ибо там, в Ветхом Завете, мы видим множество примеров, когда мужчина имеет много жен. Если мы принимаем Писание как выражение Истины Господней, тогда мы должны воспринять это как нечто неизменное и длящееся во Времени. Святые Последних дней явились, чтобы восстановить Божью Истину, как Он предназначил ее для человека. Весь христианский мир, начиная от папства и кончая многими восставшими чадами христианской церкви, сломя голову бросается в атаку на Истину Господню. Вместе с Джозефом — Его Пророком и со мной — последователем Джозефа Господь вышел восстановить Свои Истины, и мы совершаем это.

Кроме того, беря много жен, мы расширяем Его Царство. Мы осуществляем работу Авраама. Мужчина, женившийся на многих женщинах, и женщина, вошедшая в полигамную семью, совершают Божье дело: за свои дела они будут вознесены. Они ближе к Небесному Блаженству, чем мужчина, отвергающий это учение, или отвергающая его женщина. И так оно будет всегда.

Пусть все знают: я — сын Зеленых Гор Вермонта. Я возрос на глубоком понимании прав, данных всем нам конституцией нашей страны. Право на свободу совести, на свободу вероисповедания есть право, гарантированное всем гражданам. Оно включает и Святых Дезерета. Если вам встретится противник того, что я только что сказал, противник, не верующий ни в Истину Господню, ни в Авторитет Писания, ни в мое место как Его Пророка, тогда напомните вашему противнику о конституции нашей страны. Не может быть сомнения в том, что она открыто защищает наше право исповедовать свою веру, поскольку мы веруем именно так.

Братья и Сестры, действуйте безбоязненно и отстаивайте эти права, ибо они — наши и мы можем их потребовать!

Облепешенная женщина [66]

— От тебя несет! — сказал Джонни.

— От менянесет?!

Но он был прав: несло от нас обоих. Я свернул и поехал к бассейну. Конверт со снимками лежал у меня на коленях, но мне не хотелось открывать его вот так сразу. Думаю, я их боялся. Не крови, нет, с этим я мог справиться. Я просто не был готов к тому, что они могли мне сказать.

Городской бассейн привлекает публику самого разного рода. Старух с больными коленями, наширявшихся подростков, бездомных бродяг, прячущихся от жары. Думаю, мы с Джонни вполне подпадали под этот последний разряд.

— Это будет доллар семьдесят пять с вас, — сказала девушка за кассой, — и доллар двадцать пять с вашего брата.

Я не стал ее поправлять, боясь, что это может задеть чувства Джонни, но он пропищал:

— Он так просто, он не брат мне! — (Мой взгляд сказал ему: «Не будь балдой!») — А что? Ты ведь не брат.

Мы бросили свои полотенца на самую тихую полоску бетона. Джонни бросился в воду первым, прыгнув в бассейн пятками вперед. Он подплыл к четырем мальчишкам, державшимся за разделители дорожек. Понадобилось всего десять секунд, чтобы его приняли в компанию. Они затеяли под водой игру в пятнашки, и Джонни носился вплавь по всему бассейну, совершенно счастливый. И чистый. Он смеялся со своими новыми друзьями, рубя ладонью воду, как каратист, и пуская фонтаны брызг им в лица. И совершенно забыв обо мне.

В конверте было двадцать снимков — ксероксы, но довольно четкие. Они почти до деталей документально подтверждали мое собственное представление об этой сцене. На снимках была дверь в отцовский подвальный кабинет с переводной картинкой-предупреждением «ВХОДА НЕТ». Внутри — крашеный бетонный пол, драная вельветовая софа, в углу — сумка-холодильник. Кровать не застлана. Даже на не очень четком ксероксе можно было разглядеть, что простыни грязные. Потом — его письменный стол. Дверь двойного шкафчика для документов, компьютер и круглый пластиковый контейнер от маргарина, полный боеприпасов. Следующие за этими фотографии были более наглядны: компьютерное кресло отца с жеваной дырой в сетчатой спинке и мокрое от крови. Кровь на сухой штукатурке густыми пятнами, как грязь на брызговике. Фотография компьютерного экрана показывала его покерную партию и чат, так грубо прерванный пулей. Фактически там было целых три чата, так что нашлось кое-что, о чем в «Реджистере» не сообщалось. Тот, что пригвоздил маму, между Главойсемьи2004 и Мисс-из-Пустыни, и два других, которые показались мне вполне нормальными, то есть, я хочу сказать, в данных обстоятельствах.

На этом чат и закончился. А вам приходилось когда-нибудь задуматься: что, если бы все обернулось иначе? Что, если бы отец сидел вот так, ожидая в перегретом возбуждении ответа «совсем одна», или «муж уехал до утра», или «вдвоем с подругой», и его сердце так перевозбудилось бы от глупой мужской надежды, что вдруг разорвалось бы? Только представьте себе такое! Его голова упала на грудь. Тело остывает в подвале. Сестра Рита нашла бы его таким — умершим из-за глупого старого сердца. Все было бы теперь совсем-совсем иначе.

Второй чат был такой:

(Вот вам, пожалуйста!)

Вот это они могли бы выгравировать на его надгробном камне.

Джонни плюхнулся на мое полотенце:

— Дай поглядеть.

Однако я перевернул фотографии вниз лицом.

— Слушай, если я твой кореш, как же я смогу помочь тебе вытащить твою маму из тюряги, если ты не будешь мне все говорить?

— Ты мне не кореш.

— Я тебя тоже люблю, братишка. — Он резко перевернулся на спину и отвернулся от меня. Потом: — А я упоминал, что знал твоего отца?

— Ну и что?

— Я только хочу сказать, он у нас в воскресной школе уроки вел.

— Подумаешь, большое дело.

— Ага, ты, наверно, прав. Тут и говорить не о чем.

— Как это — не о чем?

— Да так. Не стоит в эти дела вдаваться.

— О чем ты вообще речь завел?

— Ты пойдешь в бассейн или что?

— Сначала скажи мне, о чем речь.

— Сначала иди поплавай — ты провонял насквозь.

Я несколько раз проплыл взад-вперед по дорожке, минуя трио девчонок-подростков, каждая из них в бикини поменьше, чем у другой. Одна из них крикнула подружке: «Ну ты и сука!» Здорово, ничего не скажешь.

Когда я вернулся к своему полотенцу, Джонни просматривал фотографии.

— Ты что делаешь?

— А эту видишь? — Он протягивал мне последнюю фотографию из пачки.

— Я ее видел. А теперь верни-ка их мне.

— Господи, ты только посмотри на него!

Это была единственная фотография моего отца. Главысемьи2004, обмякшего в компьютерном кресле, с закатившимися глазами и открытым ртом; одна рука вывернута под странным углом, словно клешня. Он выглядел древним старцем — плоть обвисла на костяке. Всего-навсего диабетический, страдающий от артрита старик с отекшими щиколотками, поглощающий виагру. Отчего же мы все так его боялись?