Они еле брели по городу, пока не остановились у входа на Храмовую площадь. Собралась целая толпа — посмотреть на их прибытие. Полагая, что новообращенные прибыли, ожидая торжественного приема, многие нарядились в праздничную, яркую одежду. Они несли корзины с розовыми лепестками, чтобы осыпать ими путешественников. Их потрясенные лица говорили, что они не способны понять, как Господь — или Бригам — мог допустить, чтобы такое случилось с Его избранным народом.

Из служебных помещений своего Дома-Улья появился Бригам.

— Разберите их по домам! — приказал он. — Вымойте! Оденьте! Накормите! Приветствуйте их в Сионе!

И тотчас же Святые бросились к иммигрантам. Великодушие к незнакомцу — это одна из наших давних традиций. Когда я вижу проявление такого великодушия, это по-прежнему рождает у меня ком в горле. Я присоединился к общим усилиям и вошел в толпу новоприбывших, присматривая одного или двух человек, которых мог бы привести в дом к Лидии.

— Простите, сэр, — окликнул меня чей-то голос, — моя сестра нездорова!

Чья-то ладонь погладила мой рукав. Я обернулся и увидел девочку лет пятнадцати, стоявшую у ручной повозки. Она указала на другую девочку, может быть годом старше, лежавшую в повозке в такой позе, что казалась едва ли не мертвой.

— Сестра была здорова еще неделю назад. Она хотела все бросить, но я сказала, я ее потащу. И вытащу. Мы всю нашу муку съели. А потом остались только туфли. И мы их съели.

Ноги у обеих были черны как уголь.

— Пойдемте со мной.

Я сам потащил повозку через город к дому Лидии.

— Меня зовут Маргарет. А сестру — Элинор. Маргарет и Элинор Оукс.

— Откуда вы?

— Из Лондона. Мы были горничными у леди Уэллингем, когда услышали, как говорил сын Пророка. Я сестре и говорю: «Давай уедем в Америку». А она не хотела. Во всяком случае, сначала. А потом у нас положение изменилось и мы уже не работали у леди Уэллингем. Нам негде было жить, когда мы второй раз встретили мистера Джозефа Янга. И я сказала Элинор: «Молния дважды в одно место не ударяет!»

Когда моя жена увидела измученных девочек, она взялась за работу, выкладывая для них одежду и готовя еду — тушеную свинину с лимской фасолью. Она заверила Маргарет и Элинор, что они смогут пожить у нас сколько понадобится. «Я помогу вам встать на ноги», — пообещала Лидия. Я поблагодарил мою добрую жену за радушный прием, оказанный девочкам. Дом Лидии был мал, ее годовое содержание и того меньше, однако она предложила Маргарет и Элинор все, что только могла, и даже более того. Позже, наедине, я сказал Лидии: «Наверное, ты слишком хороша для меня!» «Возможно», — ответила она.

Я покинул дом и домочадцев, чтобы вернуться к осуществлению плана спасения. Возвратившись домой, я обнаружил там двух сияющих молодых женщин, чьи лица были отмыты и отчищены до нежного, желтовато-розового оттенка, которым так славятся англичанки. Они сидели на плетеном тряпичном коврике, играя с Дайантой, показывая девочке, как надо наряжать куклу. Я понял, что Дайанта уже полюбила этих девушек, как сестер. Она поцеловала каждую из них в персиковую щечку.

Еда и вода не просто поставили Элинор на ноги, но и вселили в нее столько сил, что, увидев меня, она вскочила с коврика и обвила меня руками: «Благодарю вас, мистер Уэбб! Вы спасли мне жизнь!» В моих объятиях ее тело было одновременно и мягким, и упругим.

За ней последовала Маргарет, поцеловавшая меня в лоб. Я еще некоторое время ощущал влажный отпечаток ее губ у себя на лбу.

Столько женского внимания было излито на одного мужчину, что я, как и всякий другой на моем месте, с трудом мог сохранить хладнокровие. Если бы я не носил бороду, девушки, несомненно, заметили бы густой румянец, заливший мои щеки. «Это нам следует благодарить вас за то, что вы оказали нам доверие», — смог выговорить я.

Маргарет и Элинор вернулись на коврик и стали помогать Дайанте собирать головоломку. Лидия, в качалке, взялась за шитье, а я присоединился к их компании, усевшись в кресло с Библией моей матушки. Однако я обнаружил, что при таком женским роскошестве здесь, передо мною, мне трудно сосредоточиться на священных словах. Впечатление было такое, будто я пытаюсь читать без очков. Мысли мои блуждали далеко: я задумался о миссис Кокс, где бы она теперь ни была. Потом они вернулись к моей нежной Лидии, сидящей рядом в качалке: как из девушки, какой она пришла в наш дом в Нову, она превратилась в настоящую женщину. Потом — к миссис Уэбб в Пейсоне: я любил ее так, как никого больше не любил, но за многие годы моя любовь из романтической превратилась в любовь-уважение; такая эволюция — вещь вполне ожидаемая при долголетних отношениях между мужчиной и женщиной.

Я думал обо всем этом, но прежде всего мысли мои занимали две девушки на ковре, их стройные ножки, подобранные под юбки. Я заметил, что у Элинор более высокая шея. Маргарет, хотя и моложе сестры, но полнее в груди. Я выяснил, путем осторожных расспросов, что в Лондоне она попала в беду. Потому-то леди Уэллингем и уволила их из своего дома. Размышляя о ее Судьбе, я почувствовал, как меня охватывает вожделение. Мне очень хотелось бы написать здесь, что я смотрел на этих девочек по-отечески, как смотрит отец на своих взрослеющих дочерей. Таково и было мое намерение, когда я вел их в дом моей жены. Однако благое намерение взорвалось такой жгучей страстью, что я немедленно осознал, что это было на самом деле.

— Думаю, я пойду спать, — объявил я.

— Но Уэбби! — воскликнула Элинор. — Так рано?!

Сестры выпростали ножки, словно телята, поднимающиеся с соломенной подстилки, и встали, чтобы меня поцеловать: по паре влажных губ на каждой заросшей волосами щеке. Ощущение было таким сильным, что меня просто швырнуло назад в кресло. Прошло много минут, прежде чем я смог высвободиться. Я не сразу заметил гнев в сузившихся глазах Лидии.

— Мне показалось, ты собирался пойти спать, — наконец произнесла она.

Однако спать я не мог. Мои уши напряженно прислушивались к голосам сестер — к их радостным кликам, когда сошлась головоломка; к звуку их шагов по половицам; к плеску воды, когда они совершали свои омовения; к их шепоту, когда, улегшись в постель, они разговаривали, полагая, что их никто не слышит. Что они обсуждали? Возможно ли, чтобы они говорили обо мне?

Утром я поскакал в Пейсон. Ворвавшись в дом миссис Уэбб, я почувствовал, что мое старое сердце колотится вроде бы уже не в груди, а прямо в горле. Я готовился начать свою речь, когда Элизабет меня остановила. Моя Элизабет! У нее всегда такое искреннее и доброе лицо! Она никогда не маскирует своих намерений! Никогда не скрывает того, что у нее на душе! И тем не менее я налетел на нее с просьбой, которая должна была заставить Элизабет предать самое себя.

— Что, эта женщина из Англии уже приехала?

— Да! То есть мне следовало сказать «нет!». Ни следа миссис Кокс. Я очень боюсь за нее. Ах, Элизабет, тебе надо бы видеть этих бедолаг, которые вчера прибыли! Едва живые. А за ними, на тропе, остались трупы — Бог знает, сколько там погибших. Это был ужасный день!

Глаза Элизабет были полны жалости.

— Тебе не следует быть здесь, у меня, — сказала она. — Ты должен вернуться и помочь всем, кому только сможешь. И пусть их будет побольше.

— Конечно, я так и сделаю — через некоторое время. Но сначала у меня есть что-то, о чем я должен тебе сказать. То есть о чем тебя попросить.

Элизабет вгляделась в мои глаза ищущим взглядом и отыскала там похоть и алчность. Когда она осознала это, ее лицо словно рассыпалось осколками горя.

— Еще одна жена?

— Нет, не еще одна. Или… Можно сказать — вместо… Вместо миссис Кокс.

— Чонси, ты только послушай себя!

— Я знаю. Я и сам с трудом верю, что это я говорю тебе такое. Но что-то произошло. И я знаю, что должен это сделать.

— И кто же она?

— Жаль, что ты ее не видела. Она была беспризорной девочкой! У нее никого нет.

— Чонси, сколько же их всего будет? — Жена моя отвернулась от меня и разрыдалась, уткнувшись в свое собственное плечо. — Я никогда в жизни не думала, что ты тоже из таких мужчин.