Я объяснила ей, что моя цель — говорить не столько о самих Святых, сколько о полигамии, но, разумеется, для того, чтобы это сделать, мне необходимо предоставить людям какие-то сведения о той религии и о той территории, которые принесли практику многоженства в Соединенные Штаты.

— Мне представляется, что полигамия — это пережиток Варварства, и я полагаю, что большинство американцев, а особенно жители Нью-Йорка, должны быть заинтересованы в том, чтобы избавить нашу землю от Варварства.

— Понятно, — ответила мисс Ли, записывая что-то в своем блокноте.

Ей не было еще и двадцати пяти, светлые волосы она носила свободно, они обрамляли ее холеное лицо, и улыбка у нее была какая-то кривоватая. У меня не было сомнений, что в ее красоте кроется нечто опасное.

Интервью началось самым обычным образом. Она задавала мне общие вопросы о событиях моей жизни, а я отвечала на них, как отвечала всегда. Тридцать минут мы говорили друг с другом совершенно прямо, и я чувствовала, что ее трогает моя биография. Когда я описала первые месяцы своего замужества и унизительность моего жилища, мисс Ли пощелкала языком и произнесла: «Наверное, это было ужасно». Когда я поведала ей о дурном обращении Бригама с моей матерью, она сказала: «Какая жестокость!» Когда я описала свой побег и страх моего сына, она выдохнула: «Невероятно!»

Закончила я рассказом о своих лекциях и о живом отклике аудитории.

— Позвольте мне спросить вас вот о чем, — сказала мисс Ли. — Почему вы вышли за него замуж?

— У меня не было выбора.

— Да, вы так и говорили. Но вот чего я не могу понять: почему же вы все-таки пошли за него? Он вам уже не нравился, или, во всяком случае, вы ему больше не доверяли. Вы своими глазами видели, как живут его жены. Если вы все это знали, как вы могли согласиться стать женой такого человека?

Мне уже приходилось сталкиваться с таким скептицизмом раньше, и я быстро ответила на вопрос, нисколько не тревожась:

— Следует помнить, что я была рождена в этой вере, в этой системе. Это было все, что я знала. Я не знала ни одного человека, кто не был бы Мормоном, пока не стала взрослой женщиной. Мне говорили, что мир за пределами Дезерета — это Вавилон в сочетании с Содомом. Меня воспитали в убеждении, что Бригам передает нам послания Господни. И помимо всего этого, мне говорили, что мой духовный долг — выйти за него, и если я хочу войти в Царствие Небесное — а кто из нас, мисс Ли, этого не хочет? — то мне следует подчиниться велению Бригама и стать полигамной женой.

— Да, вы так говорили, но я все же не понимаю.

— Чего же вы не понимаете?

— Вы презирали этого человека и все-таки вышли за него замуж. Возможно ли, миссис Янг, что вы не так сильно презирали его, как говорите? Возможно ли предположить — пусть на самую малую малость, — что вас заманила в его объятия надежда стать Королевой Юты?

— Вовсе нет!

— Должна признаться вам, миссис Янг, что я, прежде чем приехать сюда, потратила некоторое время на то, чтобы поинтересоваться кое-какими сторонами вашей истории. Вы не знали, что я побывала в Юте? Я была в Калифорнии. Возвращаясь домой, я заехала в Юту. Случилось так, что в ту ночь, когда вы уехали, я была в «Доме Пешехода» и прочла о вашем отбытии в газете «Трибюн». Статья просто бросилась мне в глаза. Так что я осталась еще на несколько дней. Потом — еще на неделю, чтобы как следует все посмотреть. На самом деле мне даже удалось побывать в Львином Доме.

— Прекрасно. Тогда вы сами все видели.

— Да, действительно. И он именно такой, как вы его описали.

— Я рада, что это не вызывает спора.

— Кроме одного утверждения.

— Какого же?

— Я не увидела там страдания.

Я не была бы вполне честной, если бы скрыла от моего Читателя чувство, какое возникло у меня при ее ответе: мне захотелось изо всех сил хлопнуть эту женщину сумочкой.

— Мисс Ли, — возразила я, — судя по моему опыту, страдание порой не так уж очевидно случайному посетителю.

— Совершенно верно. Но мне представилась возможность поговорить с несколькими из жен Бригама, и ни одна из них не сказала мне ничего сколько-нибудь похожего на то, о чем рассказываете вы.

— Я не могу рассказывать ни о чьем другом опыте, кроме своего собственного.

— Разумеется, но это заставляет меня задаться вопросом, нет ли в вашем рассказе преувеличений.

— Нисколько.

— Или, если там нет преувеличений, возможно, ваш опыт уникален: он только ваш? Возможно, вы и Президент Янг оказались просто несовместимы друг с другом и потому вы ссорились, как случается со всеми несовместимыми парами, а теперь, по этой причине, вы рассказываете истории о несчастливом браке?

— Мне очень хотелось бы, чтобы это было действительно так. Мне очень хотелось бы, чтобы мой опыт был чужд другим женщинам Юты. Если бы дело обстояло таким образом, я могла бы вернуться домой, к моему второму сыну, поселиться вместе с моими мальчиками где-нибудь в своем доме и прожить остальные годы своей жизни в уединении. Моя миссия была бы выполнена. Но дело не обстоит таким образом. И пока это так, я намерена говорить о том, что знаю.

— А вам известно, что говорят о вас люди?

— Я слышала много всякого.

— Вы знаете выражение «Эта женщина слишком щедра на уверения»? [130]

— Не могу сказать, что оно мне знакомо.

— Как же вы можете не знать? Это ведь Шекспир! «Гамлет!» Вы наверняка знакомы с «Гамлетом», вы же актриса в прошлом!

— На самом деле — нет. А знаете, почему я незнакома с «Гамлетом»? Потому что Бригам запретил ставить Шекспира на сценах Дезерета, если сценарии постановок не переделаны в соответствии с его теологией. Так что ни в мои дни на сцене, ни в школе, ни на книжных полках моих родителей, ни в домах моих друзей не было Шекспира, ибо, мисс Ли, всякая вещь и всякий человек, противоречащие доктрине Бригама, должны быть отредактированы, изгнаны или уничтожены.

— Разрешите мне прочесть вам одну цитату? В ней одна из жен Президента Янга отвечает на ваши обвинения: «Она — лгунья, и притом весьма искусная. Она использует свою театральную выучку, для того чтобы придать жизненность своим измышлениям. Если бы хоть половина из того, о чем она рассказывает, была правдой, наша Церковь, наша семья были бы пожраны их собственной порочной душой. Я пришла к вам затем, чтобы сказать, что наш дом — это счастливое семейство, где сестры-жены любят друг друга и наших детей, и ничто не приносит нам большей радости, чем уверенность, что все мы находимся на пути к Небесному Блаженству». У вас имеется ответ на это, миссис Янг?

— Мисс Ли, вы собираетесь замуж?

— Да, действительно. Я уже помолвлена. Откуда вам это известно?

— У меня возникло такое чувство. Это чудесно, рада за вас. Скажите-ка, а кто ваш жених?

— Мне бы не хотелось его называть.

— Хорошо. Просто скажите мне о нем что-нибудь одно, чтобы я смогла представить в уме его образ.

— Что-нибудь одно? Он печатник.

— Прекрасно. Человек, близкий к вашей профессии. Тогда представьте себе этого человека, этого печатника, с пальцами в краске и, осмелюсь предположить, обладающего прекрасной внешностью и властью над словом, ибо, немного узнав вас, мисс Ли, я понимаю, что любой мужчина, которого вы выберете, должен обладать властью над словом. Итак, подумайте о том дне, когда ваш печатник впервые сказал вам, что любит вас, что надеется жениться на вас, прожить вместе с вами всю жизнь, создать с вами семью. Вспомните этот день. Да, это доброе воспоминание, не правда ли, мисс Ли? Разумеется, это так, так и должно быть. Мужчина, привлекательный печатник, вероятно, очень сильный — ведь эти его печатные формы ужасно тяжелые, правда? Так вот, этот печатник желает всю жизнь прожить с вами вместе. Это и есть определение любви — христианской любви, добавлю я. Это замечательное воспоминание, даже самый заядлый циник и тот согласился бы. А где он сейчас, ваш печатник? Пока вы в служебной поездке?