В назначенный день и час у подъезда стояла машина и мы отправились в аэропорт, где благополучно встретили Пирсона, а затем прямиком укатили в Пицунду, так что история с Липпманом не повторилась.

Хрущев предложил Пирсону переночевать в одной из своих трех дач. В центральной, с бассейном, жил сам Хрущев, в другой — его помощники, а третью предоставили Дрю Пирсону с супругой. Мы с женой поселились там же.

Дрю Пирсон после беседы с Хрущевым сразу сел за пишущую машинку и стал выстукивать текст. Хрущев, как обычно, выказал желание ознакомиться с текстом интервью. Утром Дрю Пирсон вручил мне его, и я поспешил с ним на дачу, где жили помощники Хрущева — Лебедев, Трояновский и другие. Там, прямо с листа, я продиктовал стенографисткам перевод. Хрущев несколько раз звонил с центральной дачи, торопил меня. Когда текст был готов, помощники кое-что в нем начали править, прояснять высказывания Хрущева по некоторым международным вопросам. Звонки с главной дачи не прекращались. Я сказал:

— Вам-то хорошо, вы сидите и правите, а я должен буду сейчас явиться пред светлы очи. И на меня падет гнев за задержку.

Тем не менее все, что нужно, было исправлено, странички перепечатаны набело. Я схватил текст и помчался на главную дачу.

Хрущев и приехавший к нему Микоян сидели в столовой, пили чай.

Никита Сергеевич, покачав головой, сказал:

— Ну что же так долго-то, Суходрев? Я-то думал, ты — украинец, а оказался турок!

Я понял его интонацию. Наверняка он имел в виду эдакого медлительного, сонного басурманина. А почему украинец — рассказ впереди.

Я отвечаю:

— Хотел кое-что уточнить у помощников.

— A-а, значит, еще и помощнички приложили руку? Ну не могут без этого! — бурчал он, читая интервью. Но тем не менее проделанной работой остался доволен.

Затем с текстом, в который были внесены хрущевские поправки, я отправился к Пирсону. Американский журналист принял их без возражений.

Вечером Пирсон отбыл в хорошем настроении, о чем я и доложил Хрущеву, а сам по его предложению остался еще на одну ночь.

Утром Хрущев собрался на пляж, предложил мне составить ему компанию. Я, конечно, не отказался. Надо сказать, он очень любил плавать. Несмотря на свое грузное тело, легко и подолгу плавал своеобразным брассом. А если море штормило, перебирался в бассейн.

Пошли мы к морю. Плывем. Хрущев говорит:

— Слушай, я завтра собираюсь поехать в Крым. Там отдыхает президент Ганы Кваме Нкрума. Давай-ка со мной поедем. А оттуда я в Москву. И тебя захвачу. У тебя когда отпуск кончается?

Я отвечаю:

— Послезавтра мне уже надо быть на работе. Да и вещи все я оставил в Сухуми.

— Ну, я думаю, мы Андрея Андреевича уговорим, — заверил меня Хрущев. — Пару деньков добавит. А насчет вещей — дам команду, там все упакуют и привезут.

На том и порешили.

Но, узнав о поездке в Крым, неожиданно взбунтовалась жена: как это, мол, чужие люди будут собирать по всему номеру ее вещички!

Словом, пришлось мне самому нестись в пансионат, в спешке упаковываться и мчаться обратно, в Пицунду.

Хрущев решил отправиться в Крым морским путем. Потому что для него был построен какой-то новый катер, очень быстроходный и мощный, и он хотел его опробовать. Перспектива морской прогулки меня, конечно, обрадовала. Катер роскошный: белоснежный, с удобными каютами, обставленными мягкой мебелью, просторной палубой с шезлонгами и тому подобным.

Хрущев сказал, что до Сочи поедет на машине: по дороге собирается совершить «наезд» на какой-то колхоз, посмотреть новый санаторий. Он очень любил такие «наезды». Так что до Сочи, где была запланирована ночевка, мы плыли без Никиты Сергеевича, вместе с его маленьким внуком Ванечкой.

Хрущеву очень повезло, что не отправился с нами. Только мы вышли за пределы пицундской бухты, как появились белые барашки, а потом пошла сильная волна. Начало укачивать. Катер, сконструированный на базе торпедного, шел на высокой скорости, но это лишь усиливало болтанку. Маленькому Ванечке стало плохо. Как, впрочем, и моей жене. И ничем помочь нельзя было. Когда сошли с катера в Сочи, мои спутники были зеленого цвета.

В порту собралась толпа зевак: такого красивого катера никому не доводилось видеть. Да еще подъехало несколько «Чаек». Тоже невидаль для тех лет.

Мы отправились на сочинскую госдачу. Вскоре туда приехал Никита Сергеевич. Узнав о состоянии внука и моей жены, а также ознакомившись с прогнозом погоды, он решил отказаться от морской прогулки и вызвал спецсамолет. Я получил от адъютантов информацию, что в таком-то часу Никита Сергеевич ждет всех на ужин. Жена моя сказала, что даже думать о еде не может.

Вдруг через несколько минут раздается стук в дверь и входит Никита Сергеевич.

— Ну, где тут наша морячка? — спрашивает, улыбаясь.

— Никита Сергеевич, по-моему, я умираю, — отвечает моя жена.

Хрущев еще веселее:

— Ничего подобного. Считайте, что я вам даю приказ — подняться и через десять минут быть за столом. Обещаю, что все будет хорошо. Рюмочка коньяка с лимоном — и все образуется, вы меня еще благодарить будете.

Знаете, подействовало. Жена привела себя в порядок, поднялась, выполнила приказ насчет рюмочки с лимоном — и все как рукой сняло.

Да, действительно, такое не забывается: стук в дверь — входит Никита Сергеевич, приветливый, заботливый…

На следующий день уже самолетом мы отправились в Крым, в Ялту. Там, в Ореанде, нас поселили на так называемой первой даче. Первая — соответственно для первых лиц государства. Это был большой особняк сталинской архитектуры, пышно обвитый диким виноградом. Построили его давно. Сталин здесь никогда не бывал, потому что вообще не любил жить у моря. Все дачи, предназначавшиеся для него, даже в той же Ялте, как правило, строились в горах. А Хрущев, напротив, очень любил отдыхать именно у моря. Дача была трехэтажной, белокаменной, с несколькими верандами, на которых летом, в хорошую погоду, подавали обед и ужин.

Окна нашей спальни на третьем этаже выходили на небольшую террасу-солярий, где по утрам Хрущев вместе со своим инструктором делал зарядку. Ходил, приседал… Прямо как в санатории. Только что без аккордеона. Было, конечно, забавно смотреть на его фигуру в длинных синих трусах и майке. Никита Сергеевич исправно выполнял упражнения. Нашу дверь и окна прикрывала полупрозрачная сетка от насекомых, и он не замечал, как мы поглядываем на него.

В те дни произошел один курьезный случай.

Когда на даче находился Хрущев, то помимо его личной охраны по всему периметру дачного участка дежурили специальные подразделения охраны из местной службы безопасности. Естественно, все было обнесено стеной, хотя и не очень высокой. Казалось — место неприступное.

У Хрущева был довольно твердый распорядок дня. С самого утра, как я уже говорил, зарядка, потом массаж в пляжном домике, затем морское купание и, наконец, завтрак.

Мне посоветовали ходить купаться, когда Хрущев находится на массаже, потому что сразу после него он купается и немедленно идет переодеваться и завтракать, а опаздывать к столу не положено. Так поступали и его домочадцы.

Хрущев не любил, когда охрана постоянно торчала перед глазами, говорил, что и без нее все хорошо охраняется, и отсылал подальше от себя. Поэтому, если Никита Сергеевич находился на пляже, телохранители дежурили на расстоянии примерно семидесяти — восьмидесяти метров от него, под навесом.

В тот день все было как обычно. Хрущев после купания направился к дому, шел не спеша. За ним, метрах в десяти, следовал телохранитель. А мы — чуть дальше. Пляж кончился. Началась асфальтовая дорожка. Справа — довольно крутой откос, уходящий вверх метров на тридцать. На нем — кустарник, за которым виднелся каменный забор. И вдруг, я просто оцепенел, сверху, по этому откосу, что-то покатилось. И это «что-то» было человеком. Мужчиной. Он кубарем, поднимая облако пыли, скатился буквально к ногам Хрущева. Поднялся и начал что-то доставать из кармана.