Первым взял слово Хрущев и сразу же в решительных выражениях потребовал от Эйзенхауэра недвусмысленного и безоговорочного осуждения практики разведывательных полетов над советской территорией, а также извинения за такие полеты. Говорил резко, а в конце заявил, что без всех этих действий с американской стороны он продолжать свое участие в совещании не намерен.

Все сидели за большим круглым столом. Рядом со мной находился госсекретарь США Кристиан Гертер. Эйзенхауэр во время выступления Хрущева наклонился к Гертеру, и я услышал, как он сказал: «Я не вижу причины, почему бы и нам не выступить с заявлением такого рода». На что Гертер ответил: «Нет, нам не следует этого делать».

Американцы заявили, что программа разведывательных полетов выполнена и они их продолжать не будут. Но осуждения практики таких полетов и прямых извинений не последовало. По сути дела, на этом совещание закончилось. С тем мы и уехали из Парижа. Я, конечно, рассказал Никите Сергеевичу о том, услышанном мной, коротком диалоге между Эйзенхауэром и его госсекретарем.

Никита Сергеевич слегка кивнул и нахмурился.

Начался новый виток холодного отчуждения.

Тем временем приближался сентябрь — начало работы сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Как всегда, у нас в МИДе искали тему для постановки на сессии нашего «главного вопроса», по которому СССР выступит с очередной «исторической» инициативой. Было решено выдвинуть комплекс предложений, направленных на окончательную ликвидацию колониализма во всех его формах и проявлениях. В те годы в мире происходили существенные изменения: колонии обретали независимость и становились полноправными членами ООН, развивалось Движение неприсоединения. В том же пакете предложений появилась и довольно странная инициатива, которая, по мнению ее авторов, должна была изменить саму структуру ООН. Не знаю, от кого конкретно она исходила, скажу лишь, что Хрущеву эта идея очень понравилась. Суть инициативы заключалась в том, что коль скоро весь мир делится на три группы стран — капиталистические, социалистические и неприсоединившиеся, то и Секретариат ООН должен возглавлять не один Генеральный секретарь, а три. На всех языках это предложение получило название «предложение о “тройке”».

Для любого мало-мальски разбирающегося в той политической ситуации человека было ясно, что это предложение мертворожденное. Но Хрущев никого не слушал. Он лично решил возглавить советскую делегацию. Думаю, ему хотелось силой своей аргументации убедить членов ООН принять два наших предложения, каждое из которых, конечно же, было направлено против империализма во главе с США. Хрущеву не терпелось на территории противника заняться активным его разоблачением.

Решение было принято, механизм подготовки запущен.

В какой-то момент стало известно, что Хрущев решил отправиться в Нью-Йорк морем, на теплоходе. В своих мемуарах он объясняет данное решение тем, что якобы с самолетом произошли какие-то неполадки. Думаю, это не так. Никиту Сергеевича наверняка уговорили. Видимо, сказали, что десять дней на комфортабельном теплоходе дадут ему возможность и отдохнуть, и как следует подготовиться к выступлению в ООН.

Узнав о том, что в Нью-Йорк поедет Хрущев, лидеры соцстран один за другим объявили, что они тоже возглавят свои делегации. Эта волна коснулась и других стран. Например, делегацию Индии решил возглавить Джавахарлал Неру, англичане заявили, что на сессию поедет Гарольд Макмиллан. Словом, многие президенты и премьер-министры как бы подхватили инициативу Хрущева и включили в свои планы поездку в Нью-Йорк.

На теплоходе вместе с Хрущевым намеревались плыть руководители почти всех соцстран. В начале сентября они стали прибывать в Калининград, откуда и стартовал «Рейс Мира», названный так благодаря стараниям нашей пресс-группы.

Вместе с Хрущевым отправились в путь Янош Кадар, Тодор Живков, Антонин Новотный, Владислав Гомулка. Румыны сообщили, что будут добираться самостоятельно. В этом же рейсе участвовали руководители Украины и Белоруссии — Николай Подгорный и Кирилл Мазуров.

Теплоход назывался «Балтика». Судно достаточно старой постройки — впервые спущено на воду в 1940 году в Амстердаме. Во время войны его захватили немцы, а потом оно в качестве трофея досталось нам. Поначалу его назвали «Вячеслав Молотов». Но после «падения» Молотова теплоход приобрел более нейтральное название — «Балтика». На нем совершались регулярные рейсы между Ленинградом и Лондоном, но он был вполне пригоден и для плавания через океан.

Вместе с каждым руководителем отправился полный комплект охраны, переводчики, помощники и секретари. «Балтика» превратилась в своеобразный плавучий офис. На борт постоянно поступали шифрованные телеграммы, с теплохода также шли различные шифровки.

Посылались материалы и в прессу. Журналисты мучились над заголовками, ведь каждый день их сообщения должны были публиковаться на первых страницах газет. Вначале свои заметки они называли «Рейс Мира начался», затем — «Рейс Мира продолжается». На этом их фантазия иссякла. Пресс-группа готова была конкурс объявить на лучший заголовок.

Обстановка на теплоходе царила демократичная. Определялась она прежде всего характером Хрущева, да и просто замкнутым пространством. Кругом, как говорится, вода, вода… Днем сидели на палубах в раскладных шезлонгах. Работали два ресторана, жизнь — как в санатории: с такого-то часа до такого — обед, с такого-то до такого — ужин и так далее. Если опоздаешь — останешься голодным. Никто, конечно, не оставался, но работники ресторана на всякий случай предупреждали.

Дня через два мы вышли из Балтийского моря, прошли мимо Великобритании, Франции и оказались в открытом океане. Вскоре началась сильная качка. Мы увидели, что морской болезни подвластны все — и главы государств, правда кроме Хрущева, и младшие сотрудники. Количество едоков в ресторанах постепенно таяло. И за главным столом, где восседали руководители, становилось все более пустынно. А в какие-то моменты Никита Сергеевич вообще оказывался в одиночестве.

Нельзя сказать, что мы, переводчики, бездельничали в этом комфортном плавании. Журналисты писали статьи, а мы корпели над речью Хрущева. Текст нам поступал кусками, по мере готовности. Он был велик — рассчитан на два с половиной часа чтения.

После того как началась качка, ряды наши поредели — почти все машинистки, которые умели работать под диктовку, выбыли из строя. Врачи, конечно, раздавали таблетки, но они мало помогали.

К чести Никиты Сергеевича надо отметить, что он не только ни одного обеда не пропустил, но и ни одного фильма из тех, что показывали по вечерам. Каждый день он гулял по палубе, играл в разные палубные игры, больше всего нравилась ему та, в которой особой клюшкой надо было толкать специальные шайбы на разграфленной площадке. Он втянулся в эту игру и втянул в нее Яноша Кадара. И даже Громыко, помню, не удержался и тоже несколько раз брал в руки клюшку.

По нескольку раз в день мимо нас проплывали корабли, идущие с Кубы. Эти рейсы намеренно были спланированы так, чтобы наш теплоход всегда находился в поле зрения и в случае чего было кому прийти на помощь.

К концу путешествия мы закончили перевод речи Хрущева. К выступлению прилагалась еще и Декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам.

Как я уже говорил, события, связанные со шпионским полетом «U-2», вконец испортили отношения между Советским Союзом и США. Хрущев лично, своими речами, заявлениями, прочими высказываниями, да и вся наша пропагандистская машина работали на то, чтобы развернуть на 180 градусов те положительные эмоции в отношении США, которые родились год назад, во время триумфальной поездки Хрущева по Америке. Американцы в своей пропаганде, разумеется, отвечали нам взаимностью, так что мы знали, отправляясь в Нью-Йорк, — атмосфера будет совсем не такой, какой она была годом раньше. Одним словом, готовились мы отнюдь не к теплому приему.