Госсекретарь занервничал. Начал снова излагать американскую позицию. Но Андрей Андреевич не сдавался.

— Вы по-прежнему говорите одно и то же, — напирал он.

Следует отметить еще одно: Громыко, зная английский, часто не требовал перевода. Так было и на этот раз, что, видимо, также помешало ему уловить маленькую подвижку в позиции американцев. Пришлось наклониться к нему и тихо сказать:

— Андрей Андреевич, может быть, вы заслушаете перевод?

В ответ он сердито буркнул:

— Да не нужен мне никакой перевод, все и так ясно!

Настаивать, понятно, я не мог. Спас положение Георгий Маркович Корниенко, первый заместитель министра, опытнейший дипломат. Увидев выражение моего лица, он шепнул Громыко:

— Давайте сделаем перерыв на десять минут.

Тот нехотя согласился. У американцев прямо-таки вырвался вздох облегчения.

Надо полагать, они давно уже поняли, что к чему. Со времени, когда они перешли на свой запасной вариант, прошло около полутора часов, а с начала переговоров — больше пяти.

Американцы встали из-за стола и удалились, а мы остались в комнате переговоров. Корниенко начал объяснять Громыко суть подвижки американцев, которая позволяла нам в рамках наших директив согласиться с их предложениями. Андрей Андреевич поначалу с недоверием слушал своего заместителя, потом попросил меня зачитать перевод. Выслушал, хмыкнул, почесал затылок и, похоже, успокоился. Заставил меня прочитать мои записи еще раз. Спросил у Корниенко:

— Мы можем с этим согласиться?

Тот ответил утвердительно.

Американцы вернулись. Громыко еще какое-то время распространялся о том, что то-то и то-то для нас неприемлемо, но если, дескать, их позиция сводится к тому-то и тому-то, то, наверное, на определенных условиях мы могли бы договориться. Короче говоря, минут через пятнадцать встреча закончилась благополучно. Все с облегчением выпили по глотку виски.

Как видим, Громыко вел переговоры жестко, с нажимом. Но в дипломатии это нормально. Собеседники, как правило, умеют вовремя остановиться. Даже в случае конфронтации.

Независимо от взлетов и падений в наших отношениях с Соединенными Штатами Америки, а тех и других было немало в годы, когда Громыко находился на посту министра иностранных дел, переговоры всегда велись предельно цивилизованно. При возникновении каких-то острых разногласий нажим Громыко становился жестче, а формулировки — прямолинейней. Но грань дозволенного он не переходил никогда. Более того, с новыми госсекретарями он стремился установить личные доверительные взаимоотношения. Андрей Андреевич придавал таким отношениям большое значение. Сказал бы даже, что каждого нового госсекретаря он воспринимал прежде всего как человека, а потом уже как должностное лицо.

Помимо умения настаивать на своем у Андрея Андреевича была уникальная способность закрывать тему, если ее дальнейшее обсуждение не входило в его планы или ему просто нечего было выдвинуть в качестве дополнительной аргументации.

В течение ряда лет одной из главных тем советско-американских переговоров являлась ближневосточная проблема — отношения между арабскими странами и Израилем. Тема эта обсуждалась с государственными деятелями не только США, но и других стран. Неоднократно встречались (на нейтральной почве, конечно) даже с министром иностранных дел самого Израиля, хотя у нас не было тогда дипломатических связей. Полноценно участвовать в переговорном процессе Советский Союз не мог именно по этой причине. США, напротив, проявляли большую активность. Генри Киссинджер, например, часто отправлялся в вояжи на Ближний Восток, где занимался челночной дипломатией: летал между Тель-Авивом, Дамаском и Каиром, стараясь предотвратить новую вспышку конфликта. Правда, примирение между Египтом и Израилем произошло только при президенте Картере и его госсекретаре Сайрусе Вэнсе, но вклад Киссинджера в это событие несомненен.

Установить с Израилем дипломатические отношения Советский Союз активно призывали наши западные партнеры, да и сам Израиль. А то получалось, что СССР ведет как бы одностороннюю политику, имея официальные контакты только с арабскими государствами. На все призывы восстановить дипломатические связи с Израилем Громыко отвечал одной и той же фразой: «Нет, знаете ли, наш народ этого не поймет». И все. Ну что тут возразишь? Раз народ не поймет, то «слуги народа» в лице Политбюро, разумеется, не могут пойти на такой шаг. Собеседнику ничего не оставалось, как переходить к другому вопросу.

Подобные «народные» аргументы пускались в ход, если разговор заходил о Камбодже, с которой у нас, наоборот, были установлены дипломатические отношения. В то время в Камбодже зверствовала банда Пол Пота, и об этом было известно во всем мире, а мы делали вид, что там ничего особенного не происходит. Хотя руководство Камбоджи опиралось на идеи Мао, а с Китаем мы к тому моменту разошлись.

На переговорах Громыко напрочь отказывался обсуждать положение в Камбодже. Когда американцы приводили ему примеры злодеяний Пол Пота, он, не пытаясь прямо защищать кровавый режим, мрачно заявлял: «У нас нормальные отношения с Камбоджей, и мы не владеем никакой информацией, которая бы подтверждала ваши сведения». После таких слов оппоненты обычно умолкали: ведь у нас в Камбодже имелось посольство, а у американцев нет. И если уж мы не владеем никакой информацией, то кто же ею владеет?..

Вообще надо сказать, что разногласий с Соединенными Штатами у нас в те времена хватало. Например, при обсуждении ближневосточной проблемы на переговорах с американцами Громыко часто говорил, что Америка «недостаточно влияет на своего партнера, Израиль, а ведь могла бы…» и так далее. Имелось в виду, что Израиль, мол, зависим от США. Американцы возражали: Израиль — независимое государство, и, несмотря на хорошие с ним отношения, Америка не может заставить его сделать что-то против собственной воли.

Когда же речь заходила о ситуации во Вьетнаме и американцы призывали нас оказать влияние на Демократическую Республику Вьетнам, нашего союзника, чтобы побудить эту страну занять более конструктивную позицию по отношению к Южному Вьетнаму, Громыко, памятуя об «израильских» аргументах оппонентов, говорил, что ДРВ — это самостоятельное государство, имеющее собственную позицию… А вот американцы, мол, могли бы воздействовать на Южный Вьетнам, своего союзника.

Подобные переговоры тянулись до бесконечности.

На моей памяти был лишь один случай, когда Громыко и его собеседник, в данном случае госсекретарь США Шульц, вышли из себя. Случилось это неделю спустя после того, как наши военные на Дальнем Востоке сбили южнокорейский пассажирский авиалайнер. История достаточно хорошо известна, так что останавливаться на деталях я не буду. Это был период, когда страсти накалились до предела.

8 сентября 1983 года в Мадриде началась встреча министров иностранных дел государств — участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Приезду министров иностранных дел предшествовала довольно длительная работа экспертов, и, конечно же, самыми сложными для Советского Союза оставались вопросы гуманитарного порядка, или, как тогда говорили, вопросы «третьей корзины», то есть права человека, свобода выезда, свобода слова и так далее.

Заранее было условлено, что наш министр и госсекретарь США, воспользовавшись оказией, проведут отдельную двухстороннюю встречу. В порядке очередности (которая строго соблюдалась) встреча должна была состояться у американцев, а именно в резиденции посла США в Мадриде.

После того как наши сбили южнокорейский пассажирский самолет, во всем мире, и особенно в США, поднялась волна возмущения против «советской агрессии». Разумеется, это не предвещало ничего хорошего и для предстоящей встречи двух министров. Но уже перед самой встречей, как по команде, в американской печати появились сообщения, утверждавшие, что Шульц вообще откажется обсуждать обычный круг вопросов с Громыко, если Советский Союз не принесет извинения за сбитый самолет. Высказывались предположения, что встречи может и вовсе не быть, потому что извинения вряд ли последуют. В лучшем случае она продлится пять — десять минут. Повторяю: эти сообщения появились одновременно и в большом количестве, из чего можно было заключить, что сведения исходили из одного и того же источника.