Утром мы покинули Крым. Брежнев улетел в Москву, Громыко и Киссинджер тоже — для продолжения переговоров. Никсон с женой, согласно программе, вылетели в столицу Белоруссии. Вместе с ними отправился и я.

В Минске президент ознакомился с городом, возложил цветы к памятнику погибшим в Великой Отечественной войне. Затем в загородной резиденции белорусского правительства в честь Никсона был дан обед. На нем он произнес проникновенную речь, в которой воздал должное подвигу белорусского народа во время войны.

После обеда президент отправился отдыхать, а мы с переводчиками Вавиловым и Акаловским пошли прогуляться. Не успели отойти от дома, как нам встретился первый секретарь ЦК КП Белоруссии Петр Миронович Машеров. Остановился возле нас и стал взволнованно говорить о речи Никсона на обеде, а потом вдруг сказал:

— А вы знаете, я, пожалуй, поеду с ним в Хатынь… Постановлением Политбюро это, правда, не предусмотрено, но я никого спрашивать не буду и поеду…

На меня его слова произвели большое впечатление.

Дело в том, что персональный состав сопровождающих высокого гостя лиц всегда четко определялся постановлением Политбюро ЦК КПСС.

Отступать от него не полагалось. Машерову, как первому секретарю, было предписано встретить Никсона и присутствовать на обеде (в Москве в подобных мероприятиях принимал участие Брежнев). А вот в поездке в Хатынь президента должен был сопровождать лишь Председатель Президиума Верховного Совета Белоруссии. Так что Петр Миронович, нарушив предписание, проявил редкую по тем временам самостоятельность. Впрочем, таким он был всегда, судя по воспоминаниям людей, хорошо его знавших.

Хатынь — это печально известная всему миру деревня, которую в 1943 году нацисты сожгли дотла вместе с ее жителями — стариками, женщинами, детьми… В 1969-м на ее месте открыли Мемориальный архитектурно-скульптурный комплекс «Хатынь». Осматривая этот комплекс, президент был явно взволнован. Склонив голову, он стоял у Вечного огня, внимательно слушал рассказы ветеранов партизанского движения.

На фоне густого леса, на зеленой лужайке, установили большой письменный стол с креслом, чтобы Никсон мог записать свои впечатления в Книге почетных посетителей комплекса. Президент сел и склонился над раскрытой Книгой. Вокруг него сразу же засуетились журналисты. Рядом со мной стоял один из помощников Никсона. С деланным ужасом он прошептал мне:

— Боже мой! Я представляю себе, что понапишут под этими фотографиями наши журналисты: «Никсона выгнали из Белого дома!..»

Картина действительно была необычная: посреди зеленой лужайки, за письменным столом, одиноко сидит человек и что-то пишет…

Вечером мы вернулись в Москву. А на следующий день, после прощальной встречи с Брежневым и официального приема в Кремле, Никсон покинул столицу. Это был его последний визит в нашу страну в качестве президента США. Вскоре Никсон ушел в отставку, чтобы не подвергнуться унизительной процедуре импичмента.

С уходом Никсона в отставку Белый дом возглавил вице-президент Джеральд Форд. Советско-американские переговоры по вопросам, связанным с достижением новых соглашений по стратегическим вооружениям, продолжились. Реализовалась и договоренность между Брежневым и Никсоном, достигнутая в Крыму, о проведении новой встречи на высшем уровне. Правда, на этот раз она была промежуточной, рабочей, не отмеченной официальным протоколом.

В ходе довольно частых контактов нашего посла Добрынина с новым американским президентом возникла мысль о том, чтобы провести такую встречу во Владивостоке. Тем более что у Форда на конец года была запланирована поездка в Японию. В Москве эту идею приветствовали. Встречу наметили на 23–24 ноября 1974 года.

Москву устраивало, что набранные темпы советско-американских отношений не снижались. Наши руководители надеялись и на дальнейшее плодотворное их развитие при новом президенте.

Во Владивостоке загодя полным ходом шла подготовка к встрече. Туда выехала большая группа сотрудников МИДа, Министерства обороны и, конечно, КГБ.

Брежнев вылетел во Владивосток 21 ноября. Перелет через всю страну был долгий, давала о себе знать многочасовая разница во времени между Москвой и дальневосточным побережьем нашей страны.

В пути Генсеку доложили, что, к сожалению, аэродром во Владивостоке, в связи с погодными условиями, не принимает. Там закрутила сильная метель. Военный аэродром завален снегом, хотя целая дивизия, используя новейшую технику, беспрерывно ведет расчистку посадочной полосы.

Приняли решение лететь в Хабаровск. Могу себе представить, каких усилий стоило хабаровским властям организовать прием и ночлег столь важной и многочисленной делегации, свалившейся им на головы.

Брежнева устроить было нетрудно: у городского начальства, как обычно, имелся особняк на случай приема высоких гостей. Но в данной ситуации необходимо было освободить и две главные гостиницы города, что даже в тоталитарном государстве не так уж легко сделать. Однако к нашему прибытию все приготовили.

К утру погода наладилась, и мы быстро долетели до Владивостока. Поскольку запоздали на сутки, уже не имело смысла уезжать с военно-воздушной базы, на территории которой мы приземлились. Решили дождаться Форда, а потом уж сообща двинуться поездом к живописному участку на побережье Тихого океана, где располагались дачи, дома отдыха и пансионаты партийно-государственного и военного руководства Приморского края и где намечалось провести переговоры.

Погода была замечательная. В небе сияло ослепительное солнце, слегка морозило.

Наконец прилетел президентский «боинг». По трапу спустился Форд — высокий, стройный, всецело оправдывающий свою репутацию хорошего спортсмена. В Америке он слыл отличным пловцом и футболистом.

Неподалеку от аэродрома нас ожидал спецпоезд, пригнанный из Москвы. Дело в том, что после встречи с президентом Генсек собирался нанести официальный визит в Улан-Батор, столицу Монголии, и прибыть туда желал поездом. Этот состав решили использовать и во Владивостоке, для доставки советских и американских представителей к месту ведения переговоров.

Как только подъехали к составу, Брежнев предложил Форду встретиться в его салон-вагоне и начать диалог. В пути были не больше часа, но за это время успели познакомиться и кое-что обсудить. Разговор шел под чай, коньяк и легкую закуску. Обговорили примерный круг вопросов.

Форд, судя по всему, усиленно готовился к встрече, но, конечно, во всех тонкостях и деталях, связанных со стратегическими вооружениями, разобраться не успел. В связи с чем ведущую роль в разрешении этого главнейшего вопроса играл Киссинджер, который по просьбе Форда остался на посту госсекретаря и после ухода в отставку Никсона.

С нашей стороны переговоры довольно энергично вел сам Генсек, а когда это было необходимо, ему помогал Громыко. Заседали по много часов, допоздна. Ведь обсуждались конкретные параметры, уровни различных видов стратегических вооружений, имеющихся у обеих сторон. Когда американской команде надо было провести внутреннее совещание, переговоры прерывались. Но и наша сторона несколько раз просила объявить перерыв, для того чтобы обсудить компромиссные решения. Брежнев с Громыко и другими своими старшими советниками удалялись в отдельное помещение, при надобности звонили в Москву, согласовывая по телефону те или иные нюансы.