— Перри?

— Мистер Перегрин Перрьям, хороший друг. Он будет тебя обожать.

— Сомневаюсь.

Кейт только головой покачал, но Пруденс не доверяла этой его безумной манере.

— Ты обещаешь, что не залезешь в долги?

— Слово чести. Можешь извиниться поцелуем за то, что усомнилась во мне.

— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала?

— Это будет просто божественно.

Кейт поддразнивал и одновременно бросал вызов.

Прекрасно.

Стараясь не выдать смятения, Пруденс наклонялась к нему, пока не коснулась губами его рта. Кейт не двигался, потом его рука легла ей на затылок, и он поцеловал ее так, как она помнила, и даже еще жарче.

Пруденс прижалась к нему, как прижималась ночью к холодной решетке, но он был теплый, а его рот жаркий. Ее снова шокировало соприкосновение языков, но изумление быстро прошло, и ее охватило возбуждение. Жар растекался по ней как лихорадка, заставляя прижиматься ближе, пробовать на вкус.

Пруденс шевельнулась в поисках более тесного слияния, но Кейт отстранился, прервав поцелуй и остудив страсть. Господи, они в карете, а не в кровати с опущенным пологом.

Как и прежде, он обнял ее.

Остальное будет потом. Но сейчас в его объятиях, Пруденс чувствовала себя божественно. Сила Кейта, его тепло смягчали все острые углы ее мыслей, все закоулки пуши, загрубевшей от тяжелых лет и недавних баталий. Пруденс таяла.

Кейт был рад обнимать жену, изящную, в чудесных шелках, окутанную изысканным ароматом. Она его навеки, их никто не торопит, им ничто не грозит. Кровь его еще кипела от вспыхнувшей между ними страсти, но Кейт мог справиться с этим. Это жаркое обещание на будущее. А пока у них много часов, чтобы привыкнуть друг к другу, узнавать и учиться, просто радоваться.

Много часов, в которых найдется подходящий момент сказать жене, что теперь она графиня Малзард.

Не сейчас. Сейчас Пруденс нужно успокоиться, да и ему тоже.

Кейт поцеловал ее просто заколотые волосы.

— У тебя чудесные волосы.

— Цвет скучный.

— В утреннем солнечном свете он медовый.

— Да ты поэт! — взглянула на него Пруденс. — Вот уж не ожидала.

— Тебя ждет еще масса сюрпризов.

Это слишком близко к правде. Кейт погладил локон у нее на виске.

— Или это цвет светлого атласного дерева в солнечное утро. У моей матери секретер такого оттенка.

— Вы хотите сказать, сэр, что у меня деревянная голова и я тупица?

— Порой ты довольно упряма, — усмехнулся Кейт.

Пруденс снова посмотрела на него:

— Твоя матушка жива?

— Да, и в добром здравии.

— И когда я с ней познакомлюсь?

Вот подходящий момент. Кейт принял внезапное решение не врать.

— Сегодня. Она в Кейнингзе.

— Господи помилуй! Что она обо мне подумает?

Пруденс выпрямилась, поправляя волосы.

Кейт потянул ее руку вниз.

— Твоя прическа ее не взволнует. Конечно, мое появление с женой станет шоком, но она очень хотела, чтобы я женился.

— Слава Богу! Обиженная и возмущенная свекровь — это катастрофа. Мы часто будем с ней видеться?

Очередной убийственный вопрос.

— Мать живет в моем доме.

— О Господи! — сникла Пруденс.

— Прости, что раньше тебе этого не сказал.

— Это не отвратило бы меня от замужества и делает тебе честь. Ты хороший сын.

— Если бы мама так думала…

— Она тебя не одобряет?

— Твое изумление — бальзам на мою душу. Просто она сравнивает меня с братом, и сравнение не в мою пользу.

— А, я помню. Безупречный сын. Моя мама предпочитала мне Эрона. Он мужчина, надежда на будущее. Его обаяние и внешность тоже играли свою роль.

— Напрашиваешься на комплимент? Ты восхитительна.

Пруденс отвела взгляд, словно от похвалы ей сделалось неловко.

Ее мало хвалили?

— У тебя восхитительный профиль. Нет, не двигайся. Дай полюбоваться. Я еще при первой встрече заметил, что у тебя черты римской матроны.

— Из тех, что говорили сыновьям «возвращайся со щитом или на щите»?

— Так говорили женщины Спарты.

Пруденс повернулась к нему:

— Некоторые римские матроны были сентиментальны. Агриппина[4], например.

— Наоборот, она не в меру потакала своему обожаемому сыну Нерону. А ты хорошо разбираешься в античной истории.

— Мне приходилось учить задания Эрона, чтобы помочь ему, — покраснев, ответила Пруденс.

— Тут нечего стыдиться.

— Ты не возражаешь?

— С чего бы?

— Дрейдейл запретил мне упоминать об этом.

— Если ты будешь сравнивать меня с этим мерзавцем, мы дойдем до драки.

— Ох, я никогда не думала…

— Пруденс, я тебя поддразнил. Забудь Дрейдейла. Он в прошлом.

Карета свернула, и Кейт выглянул.

— Гостиница.

— Вы надолго хотите здесь задержаться, сэр? — крикнул кучер.

Открыв дверцу, Кейт спрыгнул на землю.

— Нет. Мне всего лишь надо написать письмо. — Он повернулся. — Если только тебе не нужно задержаться здесь, дорогая.

Пруденс заверила его, что все в порядке. Кейт велел конюху выяснить у кучера подробный маршрут и вошел в гостиницу. За шиллинг ему предоставили перо, бумагу и письменный стол. В письме Кейт не делал попытки объяснить что-либо, а просто попросил Перри прислать деньги с конюхом и сообщить всем, что он цел, невредим и появится в Кейнингзе до наступления ночи. Он не запечатал письмо своей печаткой, лежавшей в кармане, а просто капнул воском.

Выйдя из гостиницы, Кейт отдал письмо конюху.

— Поезжай в Кейнингз как можно быстрее и отдай это письмо мистеру Перрьяму, который гостит там. Больше никому письмо не отдавай и не говори, от кого оно.

— Слушаюсь, сэр. — Судя по выражению лица конюха, он решил, что затевается что-то недоброе. — Мне ждать вас там, сэр?

— Нет. Спроси свежую лошадь и возвращайся дорогой, которую укажет тебе мистер Перрьям.

— Как скажете, сэр, — с тем же сомнением сказал конюх и отправился в путь.

— Куда это он? — грубо проворчал кучер. — А что, если он мне понадобится?

— Если понадобится помощь, я ее обеспечу.

Кейт забрался в карету и уселся.

— Вот угрюмый тип.

— Он оба раза возил меня в церковь и, возможно, всего этого не одобряет.

— Если он нелюбезен с тобой, скажи.

— Ты временами такой важный, — лукаво улыбнулась Пруденс.

Кейт надеялся, что скрыл свою реакцию.

— С офицерских времен осталось.

— Ах да, армия. Где ты служил?

Это была безопасная тема, и Кейт с легкостью рассказал о Брунсвике и Ганновере, не упоминая о моментах, создавших ему определенную репутацию. Через час Кейт велел остановиться, чтобы покормить лошадей и перекусить самим. Пруденс позабавила его суетой, с которой она водружала обратно шляпку и приводила себя в полный порядок.

— Чего бы ты хотела? — спросил Кейт, когда они устроились в отдельной комнате.

— Чаю, — ответила Пруденс. — Он так долго был невозможной роскошью. Теперь я к нему пристрастилась. И к шоколаду по утрам.

— У тебя будет весь чай Китая и самый вкусный шоколад.

— Опять излишества, — рассмеялась Пруденс.

У нее есть природная грация. Ей следует научиться некоторой доли высокомерия для роли графини, а манеры у нее прекрасные, поэтому переход к этой роли окажется легким. Возможно, куда легче, чем у него, когда на него свалился груз ответственности после долгих лет свободной жизни.

Сказать ей сейчас?

Принесли еду, и Кейт решил, что будет легче признаться в карете. Гнева Пруденс ему не избежать, но на ходу она не сможет в ярости выскочить вон. Дрейдейл не выходил у него из головы. Трудно представить, что этот тип пошлет людей для открытого нападения на карету, но за ней могут следить, ожидая шанса для удара.

Они снова тронулись в путь, а Кейт все оттягивал момент признания. Никогда в жизни он так не трусил. Но Пруденс с каждой милей все больше расслаблялась и с каждой минутой становилась все восхитительнее. Они свернули на узкую дорогу, и карета угодила в глубокую рытвину.