Матрас оказался довольно твердым, чересчур плотно набитым шерстью. Не так давно это показалось бы роскошью, так что незачем жаловаться. Валик под подушкой тоже был твердым, но это нормально. Подушки, однако, оказались тонкими. Пруденс положила одну подушку на другую, задаваясь вопросом, действительно ли Артемис нравились тонкие подушки, или она постаралась доставить неприятности своей преемнице.

Она больше не станет думать об Артемис.

Эта ночь для нее и Кейта.

Мать держит его так долго из ревности к другой женщине?

Не важно.

Она не может продержать его всю ночь.

Кейт лежал в кровати, в которой спал еще мальчишкой. Он смотрел в окно и потягивал бренди, стараясь не пить слишком много. Если он напьется до бесчувствия, то не сможет заниматься с женой любовью, хуже того, если его найдут пьяным на полу здесь, он станет посмешищем.

Прошлой ночью Пруденс отвергла осуществление брачных отношений. Знай Кейт наверняка, что и сегодня у нее настрой такой же, он уже был бы с ней. Снова взял бы ее в свою постель, снова был бы с ней вместе, позволив себе нежности, которые не завели бы его слишком далеко.

Если таковые существуют.

Этим утром у ее туалетного столика Кейт чуть не потерял контроль над собой, и непохоже, чтобы Пруденс возражала. Интересно, сохранила ли она утренний импульсивный порыв заняться любовью или передумала? Он пока не может рискнуть разделить с ней ложе. Ради собственного душевного равновесия он должен быть уверен в отцовстве их первого ребенка, особенно если родится сын.

Кейт закрутил пробку на фляжке с бренди и отправился вниз, в графскую спальню, отвратив мысли от прелестной желанной жены.

Пруденс проснулась, увидев, что уже ярко светит солнце и что она всю ночь была в постели одна. Пруденс потерла глаза, отгоняя слезы.

Что она сделала не так? Всему виной ее высказывание об Артемис?

Или Кейт просто не желает ее? Однажды ей показалось, что совсем наоборот. С какой радости такой великолепный мужчина, как Кейт Бергойн, возжелает слишком высокую и не слишком женственную Пруденс Юлгрейв? Совсем недавно он заставил ее чувствовать обратное, но если это хитрость, лучше пусть будет честным.

Потом Пруденс вспомнила свою реакцию прошлой ночью, когда была слишком измучена. Кейт воспринял ее нежелание не как сиюминутное? Если так, то как исправить это впечатление? Пруденс не могла представить, как сказать об этом прямо, но если Кейт снова ее поцелует и станет с ней заигрывать, она даст понять, что не возражает.

А если не поцелует?

Пруденс даже думать об этом незачем. В любом случае Кейту нужен наследник.

От мысли, что муж разделит с ней ложе только ради ребенка, снова закипали слезы, поэтому Пруденс поскорее выбралась из кровати. Она уже собралась отправиться на поиски горничной, когда вспомнила о колокольчике, дернула шнурок и услышала позвякивание внизу. Вскоре вбежала Карен, как всегда, веселая и уже с водой для умывания.

Когда девушка налила воду в таз, Пруденс спросила:

— Мое черное платье готово?

— Простите, миледи, нет. Сказали, что оно еще не совсем закончено. А чепец готов.

— Хорошо, лишь бы оно было готово к завтрашнему дню. Тогда давай крашеное голубое.

Пруденс уселась расчесывать спутанные волосы. Еще одна ночь без косы, и все напрасно. Пруденс туго заколола волосы на макушке и надела чепец. Вот так. Никто не сможет обвинить ее в неподобающем легкомыслии.

Но потом в ее спальню вошел Кейт и пожелал доброго утра. Несмотря на ее разочарование, день вдруг засиял яркими красками.

— Ты позавтракала? — спросил он. — Если да, я могу поесть один.

— Нет-нет.

Пруденс взволнованно поднялась и отправила Карен за едой. Минуту назад у нее не было аппетита, а теперь она уже по другим причинам сомневалась, что сможет проглотить хоть кусочек. Но она не упустит любую возможность побыть с ним.

— Это бывшее голубое? — слегка поморщился Кейт.

— Мне это в тебе нравится, — улыбнулась Пруденс.

— Что?

— Ты говоришь, что думаешь. И твое мнение у тебя на лице написано.

— Это-то и довело меня до беды. Я тебе не рассказывал?

Пруденс не хотелось, чтобы хоть малейшая тень легла на это утро, но если Кейту нужно выговориться, она его выслушает.

— Что?

Кейт прислонился к столбику кровати.

— Мне приказали продать военный патент.

— Почему?

— Чтобы избавиться от меня. Меня могли выгнать из армии с позором и разжаловать. Тогда и патент нельзя было бы продать. А это единственные средства, с которыми уходит из армии большинство офицеров.

— Выгнать? За что?

— За постоянный отказ подчиняться дисциплине и, как заявили, побуждение других к тому же. У меня стойкое отвращение к идиотским порядкам и бессмысленным правилам. Я пытаюсь подавить их здесь, но чувствую, что они только нарастают.

— Что за идиотские правила?

— Здесь? Например, клерки должны вставать всякий раз, когда я вхожу в комнату. Это отвлекает их от работы, порой приводит к кляксам или другим погрешностям, но, как меня проинформировали, это должно быть именно так и не иначе. Думаю, потому, что Фламборо, Драмкоту и остальным нравится почитание.

— У слуг тоже свои ранги. И каждый надеется, что есть кто-то ниже, кто будет исполнять приказы.

Кейт уныло улыбнулся:

— Родившись в высших сословиях и имея много подчиненных, я не могу это комментировать. Ты ценишь такие условия?

Пруденс задумалась.

— Нет, но это восхитительно — иметь слуг, которые делают жизнь удобной.

— В самом деле?

— Какие правила ты нарушал в армии?

— Большей частью те, что касаются мундира. И не только моего, но и моих людей. Их могли наказать за потерянную пуговицу или неначищенную кокарду. Хорошие генералы во время боев на многое смотрели сквозь пальцы. Но как только наступало перемирие, снова цеплялись к каждой пуговице и поклону и наказывали нарушителей. А еще муштра. Вернувшись из боя, мы все скучали, и бесконечная муштра не помогала. И я придумал тренировки, которые могут помочь в настоящем бою. Это посеяло раздоры. Некоторые из моих людей предпочитали скуку, другим нравился мой режим. Но большинство офицеров не хотели волнений и беспокойства. Я неугомонный и беспокойный человек.

«Это и привело тебя в Дарлингтон… и ко мне».

— Мне предложили полк, отправлявшийся в Индию, где моя беспокойная натура могла пригодиться, но я отказался. Понимаешь, это слишком далеко от Кейнингза. — Кейт смотрел в окно. — Ты не задумывалась, что если очень сильно чего-то хотеть, то на пути к желаемому непременно возникает хаос?

Если бы не минувшая ночь, Пруденс подошла бы ближе и коснулась его. А теперь ей осталось только говорить:

— Ты ни в коей мере не повинен в смерти брата, Кейт.

Он взглянул на нее:

— Мы спорили, и спорили яростно.

Артемис обвинила его? Определенно нет, иначе бы он так не верил в нее.

— Спор никого не убивает.

— Я однажды слышал, что человек умер от гнева, но Роу даже не побагровел во время спора. Он был бледен и холоден. Как всегда.

— Что его так разозлило?

— Я. Как всегда. Его оскорбляла сама моя натура, и у него были на это причины. Я во многом потерпел неудачу и вечно вносил смуту в чью-то размеренную, упорядоченную жизнь.

Кейт по-прежнему смотрел на нее.

— Моя жизнь была совсем не упорядоченной, — призналась Пруденс.

— Но возможно, я сделал ее хуже.

Пруденс подошла к нему, просто чтобы быть ближе.

— Мы уже это обсуждали. Моя жизнь никак не ухудшилась из-за твоих действий.

— Спасибо тебе. — Кейт взял ее руку. — У меня свои демоны. То, что Роу не верил в меня, очень уязвляло. В военное время я считался хорошим офицером, никто не станет этого отрицать, но здесь это ничего не значило. Роу знал, что мне предложили отправиться в Индию, и был в ярости, что я не оценил такую прекрасную перспективу. Конечно, он знал все межармейские истории. Люди с радостью доложили ему об этом, и никто из них не являлся моим другом. Меня возмущало все, что Роу говорил и на что намекал. Меня оскорбляла его уверенность, будто он как глава семьи может командовать мной. Мы растравили друг другу старые раны, и оба наговорили такого, чего на самом деле не думали…