— Боишься?

— Да.

— Доверься мне.

После этих слов у Пруденс не осталось выбора. Она неловко уселась на доску и ухватилась за веревки. Кейт мягко качнул ее, и качели задвигались.

— Это довольно приятно, — улыбнулась Пруденс. — Наверное, немного похоже на ощущение полета.

Кейт толкнул качели сильнее.

— Ты можешь взлететь выше.

Пруденс тревожно пискнула, потом рассмеялась, чувствуя себя свободной и от давящего душу груза, и от земли. Когда Кейт качнул ее еще выше, она взглянула на великолепное дерево и видневшееся сквозь его ветви небо, задавшись вопросом, каково быть птицей, свободной отправиться куда угодно, не тревожась о стертых ногах и плохих дорогах. Отправиться только в перьях, как создала природа, свободной от одежды. Качнувшись вниз, Пруденс задрыгала ногами и увидела, что Кейт улыбается. Должно быть, у него был хороший обзор.

— Ах, ты плут! — воскликнула Пруденс.

— Искусительница! — ответил он, и оба рассмеялись.

Пруденс надеялась, что Кейт не покривил душой, поскольку сам он искушал ее до безумия.

Пруденс качалась на качелях, веселая и счастливая. Да, это счастье, безграничное счастье, она не помнила, чтобы такое бывало с ней прежде.

Пруденс взглянула на дом, такой чудесный в своих пропорциях и согретый солнцем. А потом увидела в окне верхнего этажа темную фигуру, наблюдавшую за ними. Пруденс знала, что это Артемис. И знала, что это качели Артемис, на которых ее муж так недавно ее качал.

Когда Кейт снова хотел качнуть ее, Пруденс сказала:

— Для начала достаточно.

Кейт подхватил ее и притянул поцеловать, но Пруденс не могла целиком наслаждаться этим, зная, что Артемис смотрит на них, опаленная горечью утраты.

Кейт ничего не сказал о ее настроении, но Пруденс знала, что ой заметил перемену.

— Когда Артемис уедет? — вырвалось у нее.

Кейт посмотрел на нее с удивлением и, возможно, с разочарованием.

— Я обещал ей, что она может оставаться здесь сколько пожелает.

Пруденс отвела взгляд, пряча свою реакцию, у нее упало сердце.

— Просто я чувствую, как она несчастна. Теперь здесь я, ты женился, должно быть, это растравило ее раны.

— И все равно Кейнингз был ее домом десять лет. Ее дочери не знают другого дома. И если ей здесь комфортно, пусть остается.

Кейт разочаровался в ней, а она не может объясниться. Скоро Артемис мимоходом намекнет, что невестка ее избегает, и этого Пруденс тоже не сможет объяснить. Если она скажет Кейту правду, он ей не поверит. Если он спросит Артемис, та будет все отрицать. Пруденс могла лишь надеяться, что Артемис либо скоро уедет, либо покажет свое истинное лицо.

Они рука об руку устремились к дому, обсуждая возможные перемены. Не сговариваясь согласились, что никакой спешки не нужно, но так приятно устроить менее аккуратный парк и вьющиеся растения, чтобы смягчить стены, особенно когда речь идет о своем доме. Это не тот дом, которого они оба ожидали, но они сумеют его создать.

И все время Пруденс думала о предстоящей ночи.

Как рано они могут исчезнуть?

Не сейчас, поскольку, когда они вошли в дом, Кейт сказал:

— Я должен навестить матушку. Я бы предпочел дать ей перекипеть, но, безусловно, виноват в том, что женился без предупреждения.

Пруденс подавила не слишком достойную реакцию.

— Надеюсь, ты сможешь ее успокоить. И надеюсь скоро с ней встретиться.

Вернувшись в свои покои, Пруденс поняла, что может потратить время с пользой.

— Как я могу вымыться? — спросила она у Карен.

— Есть лохань, миледи.

Служанка прошла в гардеробную и, открыв стенной шкаф, вытащила маленькую деревянную лохань.

У Сьюзен была большая, из неэмалированной жести. Пруденс удивило, что Артемис обходилась такой, но потом напомнила себе, что не так давно лохань была для нее настоящей роскошью, особенно в сочетании со слугами, носившими ведра горячей воды.

Скоро Пруденс сидела в теплой воде и тщательно мылась, не переживая из-за собственной наготы. Карен, похоже, это не волновало, у нее были другие заботы — приходилось следить, чтобы вовремя приносили горячую и холодную воду.

Какая восхитительная роскошь! Уже чистая, Пруденс откинулась назад, играя с водой и с удовольствием вспоминая о лучших часах этого дня. О часах с Кейтом. Особенно проведенных наедине. О многообещающей ночи. Она не совсем точно представляла, что это значит, но хотела этого. Поцелуи и прикосновения Кейта научат ее всему.

— Простите, миледи, но если вы скоро не вылезете, то покроетесь мурашками.

Пруденс встала, чтобы Карен могла ополоснуть ее. Вода оказалась достаточно холодной, и она задрожала. И все равно почувствовала себя замечательно.

Когда солнце зашло, Пруденс надела свою чудесную ночную рубашку, а поверх шерстяной халат. Она села расчесать волосы, надеясь, что скоро сюда войдет Кейт.

Увы, этого не произошло. Мать задерживает сына, ревнуя его к молодой жене?

Что делать с волосами? Обычно Пруденс заплетала на ночь косу, но подозревала, что Кейту больше нравятся свободные локоны.

Ей тоже нравились его распущенные волосы.

Ей нравился нагой Кейт. В этом постыдно признаваться даже самой себе, но так оно и есть. Пруденс нравилось его крепкое, покрытое шрамами тело, увиденное во время осмотра ран, и она надеялась скоро увидеть еще больше.

Прошлой ночью Кейт был в ночной сорочке. Так полагается? Интуиция подсказывала Пруденс, что нет, как подсказывали и некоторые картины, которые показывал ей Дрейдейл. Он умел представить суть, не переходя границы приличий. Когда Пруденс призналась, что знает классические языки и античную литературу, книга по античному искусству не показалась чересчур откровенной. Хотя некоторые иллюстрации и некоторые комментарии Дрейдейла были весьма возмутительны.

Они говорили об Ост-Индской компании, и Дрейдейл принес ей книгу об Индии, настояв, чтобы они просмотрели ее вместе. Когда Пруденс отвернулась от некоторых скульптурных изображений, тот упрекнул ее, сказав, что изображены всего лишь брачные отношения, которыми они скоро насладятся. Люди изображались нагими, и мужчины, казалось, были щедро одарены природой. Дрейдейл пробормотал, что скоро она узнает, что он не хуже.

Это стало последней каплей, которая превратила ее решимость в смятение, а потом в отчаяние.

Пруденс тряхнула головой, изгоняя все мысли об этом человеке. Она замужем за Кейтом. И ее брачное ложе будет чудесным.

Пруденс взглянула на часы. Десяти еще нет. Возможно, Кейта призвали дела.

Пруденс поднялась, подошла к двери в смежную комнату, собираясь постучать, но остановилась. Она в ночной одежде. А что, если на стук ответит камердинер Кейта?

Пруденс могла послать Карен, но с каким сообщением? «Миледи желает знать, когда милорд присоединится к ней в постели»? В какой постели?

Ну почему все так сложно? Пруденс ожидала, что Кейт придет к ней и все устроит. Но что, если от нее ждут действий? Если да, то каких? Пруденс сказала себе, что Кейт — не робкая фиалка и не ярый сторонник правил. Он придет, когда освободится.

Пруденс отослала Карен, сказав служанке, что она свободна до утра, и попыталась сосредоточиться на книге о дворе предыдущего короля. Она надеялась, что книга ее чему-нибудь научит, но там обсуждались только сплетни, причем большей частью скандальные. Пруденс не считала себя скромницей и ханжой, но в тех кругах, вероятно, прослыла бы ею.

Она взяла другую книгу, путеводитель по Лондону. Пруденс не сомневалась, что когда-нибудь сведения о том, где можно нанять экипаж и сколько стоит проезд в разные части города, окажутся весьма полезными, но сейчас это ее не развлекало. Она рассматривала гравюры, изображавшие парламент, Сент-Джеймсский парк и Вестминстерское аббатство, но ничто не удержало ее внимания.

Часы, казалось, тикали очень медленно. Какая жалость, что леди не может позвонить в колокольчик и вызвать мужа!

Пруденс усмехнулась при этой мысли, но места себе не находила от нетерпения, а ее воображение вызывало физическую жажду. С таким же успехом можно ждать Кейта в постели.