— Келин?! — встрепенулся царь. — Давай его сюда.

Келин вошел, стукнул стоптанными каблуками, готовясь рапортовать, но Петр шагнул к нему, сграбастал, тонкого, легкого, прижал к груди. Потом поцеловал трижды.

Царь расчувствовался, глаза у него заблестели, полез за платком сморкаться.

— Дорогой Алексей Степанович, чем наградить тебя, не знаю.

— Награди Полтаву, государь, — ответил Келин дрогнувшим голосом. — Вступи завтра в нее как победитель злокозненных шведов, как государь наш, от Бога поставленный. Это и станет для нас самой дорогой наградой.

— Вступлю, Алексей Степанович. Утром же вступлю.

— И еще вот… — Келин протянул царю бумажку.

— Что это?

— Здесь, государь, мой счет точный гарнизону и потерям. Вот вверху цифра 4182 — это я имел солдат на начало осады, а далее 2600 — это столько я вооружил горожан, цифра 900 — это сикурс Головина. Слава Богу, сказывают, жив он, из плена выручили.

— А эти цифры, значит, уже сегодняшние?

— Так точно, государь. Сейчас у меня под ружьем 4944 человека, ранено 1195. За время осады было убито наших 1634 человека. Это считая и неоружных горожан.

— А сколько ж вы шведов положили?

— Около пяти тысяч, государь.

— Сколько пороха осталось?

— Полторы бочки, ваше величество.

— Так это ж на один штурм, — удивился Петр.

— Верно, государь, если на небольшой. А на большой бочки две, не менее, надо.

— А картечь? Ядра есть?

— Что ты, государь. Уж месяц без них маемся. Все камни, цепи, железки и топоры популяли.

— Ай, молодцы! — засмеялся Петр. — Ай, умницы! — И ласково потрепал Келина по плечу. — Выхудал ты, Алексей Степанович. Краше в гроб кладут. Теперь велю тебе отъедаться за государев счет. Будешь? А?

— Спасибо, государь. Тебе служу, с твоего и живу. Спасибо.

Когда король в потоке своего бегущего войска оказался в поле действия злосчастных редутов, которыми утром так и не смог овладеть, оттуда началась стрельба. И вскоре под Карлом рухнул убитый конь. Сам король, перевернувшись через его голову, растянулся на земле. Это было ужасное и унизительное для него положение. Он, монарх самой сильной державы, лежал, как червяк, на земле, не имея силы даже встать на ноги, а его непобедимое воинство бежало мимо него топочущим, обезумевшим от страха стадом.

Но нашлись помнившие о своем долге и в этих ужасных обстоятельствах, и среди них генерал-квартирмейстер Гилленкрок. По его команде несколько гвардейцев подхватили короля и понесли, потом сунули его в закрытую коляску. Это была коляска первого министра графа Пипера, прошедшая уже немалый путь. На ней и помчался король все дальше и дальше от страшного места.

Рядом с коляской скакал Гилленкрок. Присутствие его несколько успокаивало, но и раздражало короля. Успокаивало то, что рядом был человек преданный, а раздражало любопытство:

— Ваше величество, куда же нам дальше ехать?

Откуда было знать королю: куда? Но что-то же отвечать требовалось.

— Надо послать кого-то в Велики к генералу Функу, а с ним решать. И наконец, вы квартирмейстер — не я.

В Велики послать было некого, да и генерал Функ занимал не столь высокое положение, чтобы с ним еще советоваться, куда бежать. Наверняка Функ, узнав о полтавской конфузии, сам удирает куда глаза глядят.

Общее направление бегства одно — вдоль Ворсклы на юг, к Днепру. В бегущей деморализованной толпе слухи рождались самые невероятные: «Русские всей армией гонятся следом, будут всех рубить. Так приказал царь».

И бег убыстрялся, конные убегали вперед, пешие выбивались из сил, отставали. Быстрее бежала королевская коляска, скрипя и подпрыгивая на ухабах и колдобинах. Наконец и она не выдержала гонки, на одной из ям задняя ось хрястнула. Кузов просел до земли, и колеса уперлись в бока его. Лошадей выпрягли, короля взгромоздили на одну из них. Поехали дальше. Но загнанная лошадь вскоре пала под ним. Нашли другую, тоже замученную.

Через сутки такой скачки король категорически потребовал привала. У него открылась рана, требовалась перевязка.

Остановились на ночь в Кобеляках, перевязали рану, хотели уснуть хоть немного, но среди ночи поднялся шум: «Русские, русские на подходе!»

Разбудили только что уснувшего короля.

— Что делать, ваше величество?

— Что хотите, — отвечал измученный Карл.

Его посадили на лошадь, помчались дальше на юг, в темноту июньской ночи.

Рано утром 30 июня примчались в Переволочну. Как быть дальше? Уцелевшие генералы собрались около короля: Гилленкрок, Левенгаупт, Крейц, Дуглас.

— Надо уходить через Ворсклу, — сказал Крейц. — Русские уничтожили все средства переправы, и через Днепр нам не переправиться.

— Да, конечно, — устало согласился Левенгаупт. — За Ворсклой земля татарского хана, нашего союзника.

Король, которому в это время перевязывали рану, фыркнул презрительно: знаем, мол, этого союзника.

— А мне кажется, — сказал генерал-адъютант Дуглас, — мы прежде всего должны позаботиться о безопасности его величества.

Все согласились: надо. Хотя каждый понимал, что Дуглас заботится не только о короле. Ведь и он как адъютант, конечно, последует за монархом.

— Да, — сказал Гилленкрок. — Мне кое-как удалось найти две лодки, на которых мы сможем переправить короля, его охрану и починенную коляску. Была еще одна лодка, но ее захватил Мазепа.

— Но я же не могу бросить армию, — возразил Карл. — Неужели мы не в силах оказать сопротивление?

— Но, ваше величество, у нас нет ни одной пушки. Чем же нам драться?

— Как только я сяду на коня и враг вознамерится нас атаковать, мои солдаты, увидя меня, забудут о происшедшем несчастье. Они ринутся с той же храбростью, которую постоянно выказывали при виде меня. Они одержат победу.

Все генералы понимали, что король уже не сядет ни на какого коня, но не смели перебивать его, пусть тешится хоть этим.

Гилленкрок шепнул Левенгаупту:

— Надо немедленно уговорить его уехать. Когда явятся русские — будет поздно.

— Ваше величество, — заговорил Левенгаупт, — мы понимаем, вас сковывает рана. Не будь ее, разумеется, лучшего предводителя не сыскать. Но позвольте нам, здоровым людям, исполнить свой солдатский долг, задержать врага на этом рубеже. Вы же как король должны сохранить себя. Переправившись через Днепр, вы окажетесь на землях дружественной вам Турции. И, возможно, султан, узнав о вашем несчастье, предложит вам войско.

— Да, да, да, — вдруг ухватился за эту мысль король. — Ты прав, Адам. Я поеду к султану, он даст мне войско, и я, вернувшись, разгромлю царя. А ныне я передаю командование тебе.

Подогнали две большие лодки. На одну вкатили коляску, на другую прошли гребцами несколько драгун.

Король, опираясь на генерал-адъютанта Дугласа, с тоской окинул взглядом окрестности, заполненные остатками армии, сказал генералам:

— Поверьте, господа, у меня словно душа с телом прощается. Позвольте мне обнять вас, мои верные солдаты.

Когда он обнимал и целовал Левенгаупта, тот спросил негромко:

— А что мне делать, если русские окружат нас во множестве?

— Собери военный совет, Адам, и как будет решено, так и поступай.

Карл расцеловался со всеми генералами и, поддерживаемый Дугласом и Гилленкроком, пошел в лодку. С ним сел и Понятовский — представитель польского короля Лещинского.

— Ах, господа! — воскликнул король из лодки, воздев на прощанье руки к небу. — Уж лучше б Днепр стал моей могилой, чем мне расставаться с вами. Я оставляю вам свою душу.

Жаль, эту красивую тираду уже не. мог слышать личный летописец короля — погибший Адлерфельд; она могла бы украсить жизнеописание великого завоевателя.

Но как только стали отчаливать лодку, к ней бросился какой-то человек и, упав на колени, завопил:

— Ваше величество, возьмите меня с собой! Мне нельзя здесь оставаться.

— Кто это такой? — нахмурился Левенгаупт. — Лодка и так перегружена.