При встрече с Карлом XII Август II Сильный первым делом в знак покорности отдал победителю шпагу. Ту самую, царскую. И Карл милостиво принял ее, а оценив ее достоинства, нацепил на свой пояс. Царская шпага у него, дело осталось за малым — пленить самого царя.

Потеряв последнего союзника, Петр решил искать мира с Карлом XII через посредничество Англии. Для этого было дано поручение Матвееву выйти на фаворита королевы Анны герцога Мальборо ^{195} — английского полководца и уговорить его посредничать между Россией и Швецией. Матвееву удалось встретиться с герцогом в Голландии, и тот во всем согласился с русским дипломатом, обещал сделать все от него зависящее, чтобы помирить царя с королем. «Это мой священный долг», — заявил Мальборо, не сморгнув глазом.

Русский дипломат даже не усомнился в слове высокоблагородного человека, который только что в ставке Карла XII выражал восторг его блестящими победами и желал успехов его оружию в борьбе с царем. О двуличии герцога русские узнали не скоро.

Лицемерие Мальборо ввело в заблуждение не только Матвеева, но и царя. Он всерьез обсуждал вознаграждение герцога за столь важную услугу, обещая ему на выбор княжество в России, 50-тысячную ежегодную пенсию и даже орден Андрея Первозванного в придачу.

За мир, если таковой бы удалось заключить, Петр сулил вернуть Швеции почти все завоеванное, кроме Ингрии, то есть всего течения Невы, ее устья и строящегося там Петербурга.

Но Карл, опьяненный своими победами, в зените военной славы, был намерен заключить мир только в Москве — после полного разгрома царя, и чтоб Россия оплатила ему все расходы, понесенные в войне. А когда приближенные напоминали королю, что русские строят города и крепости на захваченных ими «наших землях», Карл отвечал спокойно: «Пусть строят, все равно все это будет наше».

Победоносная шведская армия вошла в поверженную богатую Саксонию, чтобы отдохнуть, отъесться, набраться сил перед решительным броском на последнего своего врага — Россию.

Приближался новый, 1707 год. На главную квартиру светлейшего князя в Жолкву прибыли фельдмаршал Шереметев, генералы Репнин и Михаил Голицын, а также министры Долгорукий Григорий Федорович и Головкин Гаврила Иванович, сменивший только что умершего первого министра Головина. Были вызваны Меншиковым и несколько командиров отдельных дивизий. Все ждали царя и слали ему письма: «Для Бога, государь, изволь как скоро возможно к нам поспешить». Письма подписывали все, и хотя шли они из ставки Меншикова, первой ставилась подпись фельдмаршала.

Царь прибыл в Жолкву 28 декабря, в канун Нового года, и первое, о чем спросил Шереметева:

— Как с делом шляхтича Выжицкого? ^{196}

— Всех взяли, государь, после розыска судили и казнили.

— Ну и правильно. Сего спускать никак нельзя.

Шляхтич Выжицкий, объявляя себя другом русского воинства, зазвал к себе несколько гвардейских офицеров Семеновского полка и десять солдат, угостил их, а ночью спящих перебил. Возмущенный Петр пригрозил польским властям: «Ежели сего убийцу не сыщете, то мы на всем повете [16]сию кровь будем взыскивать». Убийц поляки нашли и привели к Шереметеву. В его лагере они и были повешены.

Увы, такие «друзья» были среди поляков и в более высоких сферах. В Польше предательство Августа не прошло без следа. Вскоре изменил России и князь Вишневецкий, перейдя со всей литовской армией на сторону Станислава Лещинского. Быховский воевода Синицкий, клявшийся Петру в верности в каждом письме: «падаю до ног и подстилаюся под вашего царского величества со всем почитательством», начал с того, что напал на русский обоз, везший казенные 40 тысяч, всю охрану перебил, а деньги забрал. Воевода заперся в Быхове, надеясь там пересидеть и дождаться шведов.

По приказу царя Боур осадил Быхов, взял его штурмом, а плененного Синицкого отправил в Москву, в руки князя Ромодановского, из подвалов которого ему уже не суждено было выйти.

В такой-то обстановке собрался в Жолкве военный совет, «конзилиум», как именовал его царь, решать главный вопрос: как вести военную кампанию 1707 года.

— Господа генералы, — открыл Петр совет, — как ни печально, но мы потеряли последнего союзника и должны ныне решить, как далее вести войну с неуемным шведом один на один.

— От этого союзника пользы было как от козла молока, — заметил Меншиков.

— Не скажи, князь, не скажи. Как бы там ни было, но он шесть лет отвлекал на себя Карла, что дало нам возможность почти без помех овладеть Ингрией.

— Вот именно, шесть лет сплошных конфузий — и ни одной виктории. А денег? Сколько денег скормили говнюку, — не унимался светлейший, не могший простить себе, что уже в канун предательства отвалил Августу десять тысяч своих кровных.

— Тут ты прав, пожалуй, — согласился Петр. — Получилось, что дачею денег и беду себе купили. Просить он горазд был, зело скучал всегда о деньгах. Даже передавшись Карлу, наказал Василию Лукичу, что-де остается нашим тайным союзником и чтоб мы готовили ему еще денег.

— Тьфу, — сплюнул Меншиков, — союзничек, в рот ему дышло. Мы ему деньги, а он на них откармливает нашего врага Карлуса.

Переглядывались генералы, вполне согласные с мнением светлейшего князя, но и с доводами царя не могли спорить: государь тоже прав, как бы ни было, но Август шесть лет таскал за собой Карла, что и позволяло русским колошматить его генералов в Прибалтике и захватывать города, а главное — утвердиться в Ингрии, столь любезной царскому величеству.

— Пытались мы предложить ему мир, — продолжал Петр, — искали для этого посредников, даже герцога Мальборо склоняли на это. Но они лишь на словах готовы были потрудиться, а на деле и пальцем никто не шевельнул. Да и к тому же неистовый Карлус категорически не согласен вести переговоры о мире, слышать о том не желает. Мальчику драться хочется, Калиш его не убедил. Что ж! Придется его и далее наклонять к миру силой. Вы все тут сидящие, по крайней мере большинство, в делах ратных весьма опытны. Не мне, полковнику, учить вас. Давайте решать, как будем далее воевать. Борис Петрович, берите бразды консилиума.

Шереметев, сидевший рядом с царем, заворочался грузно, кашлянув, заговорил:

— Нам ждать шведа сподручней в Польше. Пока он в Саксонии, мы будем здесь квартировать у порога его фатеры.

— Чтоб здесь квартировать, — заметил Петр, — надо как можно менее раздражать поляков.

— Это само собой, государь, — согласился фельдмаршал. — Было б неплохо покупать у них, а не реквизировать фураж и продукты.

— Что, еще и у Лещинского покупать? — не удержался Меншиков.

— Лещинский — это другой разговор. С его сторонниками и надлежит держать себя как с врагами, хотя, конечно, драться с поляками не стоит. Они друг с другом разобраться не могут. Но доколе нам стоять в Польше придется, дотоле и снабжаться с нее будем. От этого не уйти. Но по выходе шведов из Саксонии, я думаю, нам надлежит ретироваться на свою землю, дабы при своих границах и дать ему главную баталию.

— Почему? — спросил Петр.

— Потому, как молвится, дома и стены помогают, и к тому ж ретирада наша должна быть активной. А именно, на всем пути мы должны «клевать» врага, не давать ему покоя. И что не менее важно, на своей территории мы можем оголодить ему дорогу, не раздражая население, которое по большей части примет нашу сторону, сторону своей армии. А главную баталию…

— Главную баталию, — подхватил царь мысль фельдмаршала, — без меня не давать, господа генералы. Шведы, отъевшиеся на саксонских хлебах, будут искать ее, но мы дадим тогда, когда сочтем нужным.

— Надо пред тем утомить его, намять ему бока, пощипать как курчонка.