— Ничего, генерал. Важен первый успех, он вдохновляет солдат.

Утром 28-го подошли главные силы русских с самим царем. Петр, узнав о первой неудаче авангарда, успокоил командира:

— Ничего, братец, за одного битого двух небитых дают.

И тут же, выстроив к бою Преображенский и Семеновский полки, царь вышел перед строем.

— Солдаты! Приспел наш час постоять за отчину. С этого поля об отступлении никто и помыслить не должен. А кто прикажет к ретираде — стреляйте того на месте. Моим именем стреляйте. А буде случится, я к отступлению команду дам, лишайте и меня живота. Вот вам мой приказ. Вперед, орлы-семеновцы! Вперед!

Он прошел вдоль строя, высокий, стремительный, заметил на правом фланге второго батальона знакомое лицо. Подошел. Узнал разжалованного по суду за головчинскую конфузию Репнина.

— Ну что ж, Аникита Иванович, ныне не за дивизию, за полк в ответе. Пройдешь испытание с честью — все себе воротишь.

— Спасибо, государь, — сказал Репнин. — Не посрамлю седин своих.

Бывший генерал благодарил царя не только за обещание милости, но и за прошлую заступу. Он знал, что именно вмешательство царя спасло его от смертной казни, к которой присудил генерала уязвленный в самолюбии Меншиков.

Дабы прочистить путь пехоте, вперед была выдвинута артиллерия под командованием бригадира Фастмана. Петр подскакал на коне, крикнул бригадиру:

— Федор Иванович, изволь картечью и скорым боем бить!

Пушки ударили по кромке леса, где стояла артиллерия шведов. Картечь была столь густа, что с деревьев сыпались срезанные ею ветки. Пальба была скорой, как и велел царь, но недолгой. Не прошло и получаса, пушки внезапно смолкли. И пока не рассеялся дым над поляной, протрубили атаку. Восемь батальонов пехоты устремились на шведов. Их поддерживали два драгунских полка.

Опушка леса слишком мала была для многих тысяч людей, и поэтому сражение большей своей частью проходило в лесу.

И хотя стрельба не прекращалась, бой в основном был рукопашный. Обе стороны действовали штыками-багинетами, прикладами, палашами, шпагами.

Шведы, понимая свою обреченность, оказали столь сильное сопротивление, что долго невозможно было понять, кто же побеждает.

Царь пустил вторую линию пехоты с кавалерией, таким образом почти исчерпав свои наличные силы.

Левенгаупт не остался в долгу: он приказал немедленно воротить многотысячную охрану обоза и с ходу пустил ее в дело.

Солдаты обеих сторон были так утомлены многодневным тяжелым переходом, что буквально валились с ног, и поэтому сами, без ведома своих командиров, делали в резне передышки.

— Все-е-е! — кричал кто-то, словно выдыхая последнюю волю свою.

И удивительно, команду эту солдатскую понимали все — и шведы и русские — и почти одновременно валились на землю, чтобы хоть чуть отдышаться. Они сидели почти рядом, дышали как загнанные лошади, отирали пот, сморкались в бурую траву, косились друг на друга. Отдыхали.

Отдышавшись, они поднимались, и тогда кто-нибудь из русских кричал всем, словно на молотьбу звал:

— Почнем с Богом, братцы!

Тут же по его команде вскакивали все и опять с остервенением бросались врукопашную, не ведая ни жалости, ни пощады друг к другу.

Уже минул обеденный час, а чьего-либо перевеса невозможно было определить. Впрочем, левый фланг русских подвергся особенно усиленному нажиму шведов, пытавшихся отрезать и окружить его.

К Петру подскакал посыльный:

— Государь, Боур в получасе ходу.

Петр махнул рукой трубачу:

— Играй отход. — Повернулся к посыльному: — Скачи к Боуру, вели навалиться на правый фланг неприятеля и взять мост у него в тылу.

Под низкими холодными тучами тоскливо запела труба. Царь отводил уставшие полки, давая простор для действий подходившему сикурсу.

Левенгаупт понял, что это не отступление русских, а какой-то маневр, и стал перегруппировываться. Его помощник Штакельберх был тяжело ранен в голову картечью в самом начале боя и уже не мог командовать. Все взял на себя Левенгаупт.

И когда на правый фланг шведов из лесу выскочила свежая русская конница, он сказал адъютанту:

— Так я и знал, царь что-то задумал. Вот оно. Скачи к мосту, пусть держат его любой ценой. Иначе мы пропадем.

Пока адъютант Левенгаупта добрался до моста, тот был уже в руках у русских.

— Генерал приказал воротить мост, — сказал адъютант командиру полка. — Иначе мы пропадем.

— У меня выбита половина солдат. Нужны подкрепления.

Адъютант поскакал по лесу, сгоняя разрозненные группы к мосту. Скопившись на опушке, шведы ринулись в атаку отбивать мост. Без него им не было выхода из сражения, это понимал каждый солдат. И поэтому бой был ожесточенный и кровопролитный.

Едва по сигналу русские оставили поле боя, как была выкачена артиллерия и началась беспрерывная пальба. Пушечная перестрелка шла до самой темноты. Неожиданно повалил снег, налетел ветер. Бой погас.

Ночь была холодной, метельной, что для сентября в этих местах явление небывалое.

Оставшиеся в живых измученные солдаты сбивались в кучки, садились и ложились прямо на землю и, прижимаясь друг к другу, засыпали. Кое-где загорались костры.

Царь, одетый в легкий плащ, не мог найти себе покоя. Он то ложился, то вскакивал и начинал ходить взад-вперед. Он считал, что бой с рассветом продолжится, поскольку шведы до самой темноты держались стойко. Мало того, отбили назад мост и удержали его. Даже Боур, пришедший со сравнительно свежими силами, не смог вторично вернуть его. Спасибо хоть спятил шведов на левом фланге.

Ах, как кстати был бы сейчас Верден со своей дивизией! Где он? Возможно, и подоспеет к утру.

Петр вглядывался в сторону шведов, угадывал за летящей белой круговертью костры, много костров. Он уже знал от раненого и плененного капрала, что у Левенгаупта намного более солдат, чем предполагали русские. Думали, у него около восьми тысяч, а оказалось шестнадцать.

Петра не успокаивало, что ему доставили более сорока шведских знамен и шестнадцать пушек, захваченных в бою. Пушки он тут же велел включить в состав русской артиллерии, дабы заутре они уже могли вести огонь по шведам.

Он не знал, что у Левенгаупта осталась всего одна пушка, да и ту он велел утопить в реке. Петр считал шведского полководца еще сильным и способным оказывать завтра изрядное сопротивление.

Где же Верден?

Что готовит к утру Левенгаупт?

Почему у него так много костров?

Не подошел ли к нему сикурс?

Петр не мог сомкнуть глаз и на мгновение, хотя не спал уже почти двое суток. Он ждал утром продолжения баталии.

Левенгаупт, прикинув ночью, что потери его убитыми и ранеными составили почти половину корпуса, решил уходить. Трудное решение пришлось принимать шведскому полководцу. Он знал, что главная армия голодает, что надеется только на его обоз, который он с таким трудом собирал в Курляндии. Часть провианта поступила с родины, напрягавшей последние силы в этой войне, часть Левенгаупт выколотил из населения Курляндии и Литвы. И теперь все это предстояло оставить врагу.

Он понимал, что, несмотря на мужество его солдат, если сражение завтра продолжится, весь корпус его будет уничтожен. И обоз все равно станет добычей русских.

Левенгаупт приказал разложить много костров и поддерживать в них огонь всю ночь, чтобы русские не могли ни о чем догадаться. У костров оставались только раненые, не могшие продолжать путь. Их было несколько тысяч, и шведский генерал бросил их на произвол судьбы под завывающую вьюгу, на мучения и почти на верную гибель.

Слишком много горя и страданий принесли шведы народу этой земли, чтобы даже раненые могли рассчитывать на милосердие изгнанных, разоренных жителей.

Едва забрезжил свет, в русском лагере заиграла труба. Солдаты строились по батальонам, жуя на ходу сухари, готовились к атаке. И вдруг с быстротой молнии разнеслась среди русских радостная весть: «Шведа нет. Бежал».

— Бежал? — вскричал Петр в удивлении и радости, узнав об этом, и приказал: — Ко мне генерала Пфлуга и бригадира Фастмана.