«Не успел я изготовить короля, — подумал Петр, — как он эвон чего заглотить сбирается Прыток, друг мой, ай прыток». Но вслух спросил:
— Какими же силами располагает король для столь блестяще задуманной кампании?
— У него двадцать тысяч доброго саксонского войска, готового хоть завтра вступить в бой. Ну и рано или поздно он заставит воевать на нашей стороне и поляков. И потом, шведов прищемит в Голштинии {114} король датский {115} . Я думаю, посланец его подтвердит мои слова, — Карлович обернулся в сторону сидевшего в углу Гейнса.
— Да, да, — несколько смутился тот. — Мой король тоже готов выступить.
— Вот видите, ваше величество, мы все готовы. Дело за вами.
— Благодарю вас, генерал, за столь обстоятельное освещение положения. Мы вступим в этот союз обязательно, но начнем боевые действия не ранее как заключим мир с турками. Не ранее. Я это и королю говорил в свое время.
— Но когда это случится?
— Не знаю, генерал. Это ведомо лишь Всевышнему.
— Но вы готовы подписать договор?
— Я готов подписать, но с условием.
— Каким?
— Чтоб о нем раньше времени не узнали шведы. — Говоря это, Петр выразительно взглянул на Киндлера.
Тот принял этот взгляд на свой счет, молвил твердо, с легким оттенком спеси:
— Большего врага, чем я, ваше величество, шведы не имеют.
— Я полагаю, Киндлер им и не интересен, — усмехнулся Петр. — Вот Паткуль — это другое дело.
Карлович и Паткуль переглянулись, у саксонца на губах явилась виноватая улыбка.
— От вас, ваше величество, ничего невозможно утаить.
— Если вы призываете меня в союзники, я полагаю, и ничего не должны утаивать.
— Простите, ваше величество, мы вынуждены были это сделать. В Москве сейчас столько шведов, а Иоганн Паткуль осужден стокгольмским судом к смерти. Вы должны понять нас…
— Я понимаю, генерал, но я не швед, слава Богу. И полковнику Паткулю незачем меня бояться.
После некоторого замешательства, вызванного разоблачением царем инкогнито Паткуля, посланцы Августа, перекинувшись несколькими словами, достали еще один лист бумаги. Карлович развернул его перед Петром. Лист был чист.
— Вот, ваше величество, наш король уже подписал договор. — Генерал ткнул пальцем в низ листа, и Петр обнаружил там закорючку-подпись короля. — Он надеется, что и вы подпишете оговоренное ранее вами в Раве Русской.
— Разумеется, генерал, я подпишу договор, но не чистый же лист…
— Мы его сегодня заполним, а при следующей встрече вы поставите подпись рядом с королевской.
— Хорошо. Но только давайте договоримся, чтоб не испортить этот лист с драгоценной подписью короля, вы вначале составьте договор вчерне, переведите текст на русский с помощью нашего переводчика, вот Петра Павловича Шафирова. Потом я прочту его, сделаю свои поправки. Вот тогда перебелите начисто на листы с подписью короля. Я надеюсь, у вас два листа с его подписью?
— Даже четыре, ваше величество.
— Зачем так много?
— Его величество сказал: вдруг какой испортите, берите в запас.
— Вот и отлично. Один экземпляр будет на немецком, другой на русском языке. Я оба и подпишу.
Тут подал голос и датчанин:
— Ваше величество, а с нами?
— А у вас что? Тоже есть листы с подписью короля?
— Нет. Но я уполномочен.
— Ну и я уполномочу своего думного дьяка из Посольского приказа, с ним и подпишете.
— Спасибо, ваше величество.
Вечером Возницын был у царя. Петр спросил:
— Ну как там шведы?
— Согласились вырабатывать протокол.
— Ну и слава Богу. Тяни насколько возможно.
— Да уж сегодня проспорил с ними полдня.
— О чем?
— Да требуют, чтобы вы, ваше величество, поклялись на кресте и даже поцеловали крест.
— Гм!.. — Петр достал глиняную трубку, стал набивать табаком. — А ты им, Прокофий Богданович, что на это?
— Я говорю, сие было на Руси полтыщи лет назад, при Мономахе еще {116} .
— Правильно отвечал, Прокофий. Молодец!
— Тогда, говорю, договора не писались, потому и было распространено крестоцелование. Государь, говорю, подтвердит на аудиенции Кардисский меморий, того и довольно.
— Верно, Прокофий.
Петр встал, склонился над свечой шандала, попыхивая, прикурил. Пустил дым, затянулся с наслаждением.
— Знаешь что, Прокофий Богданович?.. — И, прищурясь, умолк царь, глядя на кольца дыма. — Знаешь, надо пустить им пыль в глаза.
— Как, Петр Алексеевич?
— А просто: заложи в протокол королевские почести, строй полков, гром барабанов, ковровую дорожку. — Петр засмеялся. — Подумай, может, и салют в честь дорогих друзей шмалянуть? А? Ну а если моей подписи потребуют…
— Не потребуют, Петр Алексеевич. Я им сказал, мол, не дело новую подпись царя просить. Есть рука покойного государя — вашего отца, и довольно.
— Что, отец действительно подписывал этот договор?
— Да нет. Тогда за царей бояре подписывали.
— А если узнают они?
— Откуда? Почитай, дело сорок лет тому было, уж быльем поросло. Цари, помазанники Божьи, до подписи не опускались, для того бояр хватало.
— Ну спасибо, Прокофий Богданович.
— За что, государь?
— Как «за что»? Просветил и мой интерес блюдешь, да хитро вельми.
— У них учусь, государь. Ай забыл, как нас в Вене за нос водили?
— Молодец. Хороший ученик, — похвалил Петр. — С датчанами секретный договор ты будешь подписывать.
— Как велишь, Петр Алексеевич. Велишь с нечистым, и с ним подпишу.
— Неужто с чертом подпишешь? — засмеялся Петр. — Грех ведь.
— А чего? Перекрещусь, да и подпишу. А нечистый-то креста боится, не к ночи будь помянут, — сплюнув, перекрестился Возницын, а Петр расхохотался:
— Ну, Прокофий! Ну, отчебучил!
Встречу, назначенную с саксонцами на завтра, пришлось отложить еще на день из-за перевода мемориала на русский язык, а также и проекта договора. Шафиров потратил на это весь день. И перевод мемориала и проекта договора представил царю уже поздно вечером.
— Точно перевел? — спросил Петр.
— Точно, государь.
Петр читал мемориал, часто хмыкая и качая головой.
— Хитер наш дорогой друг. Хитер. Но и мы ж не лыком шиты.
Просмотрел и договор, что-то подчеркнул. Сказал:
— Ну что ж, Петр Павлович, завтра к обеду пригласи их опять в Преображенское. Оговорим проект.
На следующий день при встрече с саксонскими представителями Петр, взяв в руки мемориал, заявил твердо:
— Здесь король, призывая нас вступить в войну со шведами, пишет, что «теперь или никогда». Я не согласен с такой постановкой. И поэтому настаиваю в тринадцатую статью договора включить следующую оговорку: Россия в войну вступит только после заключения мира с Турцией. А не в декабре, как настаивает ваш король.
— Ваше величество, а если вам не удастся заключить мир с Турцией? — спросил Карлович. — Ведь может же такое случиться.
— Если не удастся заключить мир с Турцией, то я буду всячески содействовать Августу в заключении мира со Швецией.
— Но король хочет начать войну немедленно и рассчитывает на скорую победу.
— Я буду только рад его успехам, — сказал царь. — В конце концов, как бы ни сложились обстоятельства, я останусь верен нашему союзу. Вот с моими поправками переписывайте договор набело, и я подпишу его, повторяю, с условием, что он пока остается в тайне.
— Ваше величество, вы зря беспокоитесь о сохранении в тайне договора, особенно от шведов, мы заинтересованы не менее вас. Выступление короля Августа должно быть внезапным, чтоб захватить противника врасплох.
Тринадцатого октября великий государь России принял послов Швеции со всей пышностью прошлых царствований, о которых Петр уже позабыл. По пути следования послов к Кремлю были выстроены войска, гремела музыка. Правда, в Столовой палате, где состоялся прием, послов поразило более чем скромное одеяние царя — простой кафтан, какой можно увидеть на Красной площади в любой лавке. И особенно удивило то, что, когда посол начал приветствовать, перечисляя все титулы царя, тот перебил:
