С прибытием царя и дивизии Репнина с гвардией у фельдмаршала словно камень с души свалился.

— Слава Богу, Петр Алексеевич, что наконец-то мы собрались в кулак, теперь нам и султан не страшен.

— Султан, может, и не страшен. А голод? А пекло?

— С хлебом туго, это верно, а мясо пока есть. А вот про пекло, государь, тут ты прав. Никогда еще на такой сковороде не жарились. Тяжело солдату, ох тяжело, некоторые не выдерживают.

— Бегут?

— Если бы. Намедни сразу трое повесились.

— Трусы, — наморщился Петр.

— Я бы не сказал так. Тут сам другой раз в петлю готов влезть.

— Я тебе влезу, — погрозил Петр.

— Шучу, государь, шучу, — усмехнулся фельдмаршал. — Разве я тебя воспокину.

— Я ныне отъеду в Яссы, надо ж увидеться с самим союзником Кантемиром. А к годовщине Полтавы ворочусь. Отметим как положено. Как он тебе показался?

— Кто?

— Ну, Кантемир.

— Да как сказать… — поскреб Шереметев подбородок. — Прости, государь, но переметчикам я как-то плохо верю.

— Какой же он переметчик? Он наш союзник.

— Союзник, а ни одного солдата не поставил.

— А провиант?

— Разве что провиант. И то сам же ты велел покупать у них, не грабить, мол. Он союзник поневоле.

— Как это?

— А так. Мы с султаном сходимся на драку на земле Молдавии, куда ему деться, Кантемиру-то? К кому-то приставать надо. А к кому? К христианскому войску, народ к тому наклоняет, народ. Не сам он. Вон хвастался мне, что в друзьях с визирем. Хорош друг, нечего сказать. Приди визирь сюда первым, он бы и ему союзником стал.

— Э, нет, наш с ним трактат тайный заключен еще в апреле. Так что не надо ему приписывать того, чего он еще не совершил, Борис Петрович.

— Я не приписываю, Петр Алексеевич, сам же спросил мое мнение о нем, я тебе и высказал.

Царскую коляску перевезли на правый берег на плоту, впрягли в нее шестерку цугом ^{252} . Царь с Екатериной сели в нее и в сопровождении конных гвардейцев направились в Яссы.

Вперед был отправлен поспешный гонец с вестью для господаря, что к нему едет царь. Кроме того, поскакали гонцы и в Валахию приглашать тамошнего господаря Бранкована ^{253} в Яссы. Петр надеялся и его склонить на свою сторону.

Хотя и явились в Молдавии немалые трудности с провиантом, царь все более и более утверждался в мысли, что и туркам устроит здесь «Полтаву». Он был раздражен тем, что Порта приняла его врага Карла XII, и не только приютила, но и пошла у него на поводу, объявив войну России, нарушив мирный договор.

Господарь Дмитрий Кантемир вместе с женой и детьми встретил царя за городом. Лично они виделись впервые, переговоры от его имени в Польше вел с царем Стефан Лука. И здесь он стоял чуть позади Кантемира.

— Мы приветствуем государя великой России… — начал было Кантемир торжественно, но Петр, поломав протокол, шагнул к нему:

— Здравствуй, брат Дмитрий Константинович!

И столь крепко сжал ему руку, что тот едва не охнул.

— Моя супруга Кассандра, — представил господарь жену.

— Кассандра? — переспросил Петр и пошутил: — Уж не предскажет ли она нам судьбу? ^{254} Впрочем, помнится, Кассандра ничего хорошего своим вопрошателям не сулила.

Кантемир перевел слова царя жене, та зарумянилась, проговорила:

— Ку ребдаре, се трече маре.

— Она сказала, что с терпением можно перейти море, — перевел Кантемир. — Это наша пословица, обещающая успех терпеливым и упорным. Как у вас: терпение и труд все перетрут.

— Ну что ж, постараемся оправдать ее, — улыбнулся Петр и, увидев у ног Кассандры мальчика, склонился к нему: — Это чей такой герой?

— Это сын наш Антиох, — сказал Кантемир ^{255} .

Петр не удержался, подхватил мальчика на руки.

— Сколько ему?

— Три года.

— Катя, — обернулся Петр к жене, — ровесник нашей Аннушке ^{256} .

— Чудный ребенок, — отозвалась Екатерина Алексеевна.

— А слэбе а да друмул, — пролепетал, хмурясь, мальчик.

— Что? Что он сказал?

— Попросил отпустить его.

— Ах ты «друмул»! — Петр чмокнул мальчика в щеку, опустил на землю.

Во дворце высоких гостей ждал обильный стол с не менее обильным питьем в темных, запотевших бутылках.

Теперь уже с глазу на глаз уточнялись статьи апрельского договора. Кантемира особенно беспокоила возможная неудача в войне. Петр был уверен в успехе, успокаивал союзника:

— В любом случае, Дмитрий Константинович, я не брошу тебя. Ежели мы оконфузимся, во что я не верю, ты будешь иметь в Москве подворье, достойное тебя ^{257} , и поместье для содержания семьи и дворни. Вот прибудет Константин Бранкован, укрепит наш союз.

— Сомневаюсь, — вздыхал Кантемир.

— В чем?

— В Бранковане, ваше величество.

— Я послал звать его сюда. Неужто не приедет?

— А вот увидите…

На следующий день прибыл валашский великий спафарий Фома Кантакузин. ^{258}

— А господарь? — спросил его Петр.

— Бранкован слишком богат, ваше величество, боится прогадать.

— Ну что ж, он уже прогадал. Я могу со спокойной совестью послать корпус разорять Валахию.

— О ваше величество! — взмолился Кантакузин. — Вас ждет весь валашский народ с надеждой. У народа другое мнение. Почему он должен страдать?

На следующий день, когда царь вместе с господарем собирался отъезжать на Прут к русской армии, гофмейстер объявил:

— Посланец от валашского господаря Константина Бранкована.

Царь и господарь переглянулись в некоем удивлении. «Ну вот, а ты говорил», — читалось на лице Петра.

— Проси, — сказал Кантемир гофмейстеру.

Вошел запыленный, потный воин и, поприветствовав присутствующих, громко сказал:

— Его величеству великому государю пакет от моего господина.

Петр взял пакет, подмоченный потом посланца, разорвал его. Прочел с удивлением грамоту и, словно не веря тексту, переспросил:

— У Бранкована что, действительно посланец патриарха?

— Да, ваше величество.

— А почему он не пожаловал сюда?

— Султан определил господаря Бранкована посредником в переговорах.

— Ну что ж, ступай, отдохни. Мы подумаем над ответом.

Валах-посланец вышел. Петр взглянул на Кантемира, на лице которого была тревога. Он, кажется, начинал догадываться, но все еще не верил в догадку.

— Знаешь, что в этом письме? — спросил царь.

— Откуда, — пожал плечами Кантемир.

— Это письмо константинопольского патриарха, он пишет, что султан просил его через Бранкована начать со мной переговоры о мире. Вот сукины дети, я тащил армию через всю державу, прибыл к месту баталии, а они: давай мириться. Ну что скажешь, Дмитрий Константинович?

— Что я скажу, вы же не послушаете меня, ваше величество.

— Отчего? Разумный совет я всегда с удовольствием выслушаю.

— Если вы заключите сейчас мир, ваше величество, вы кинете народы, надеющиеся на вас, в новую кабалу к османам. А меня… меня в руки палача…

— Плохо ж вы меня знаете, сударь, — нахмурился Петр.

— Простите, ваше величество, я не хотел вас обидеть. Но молдаване, валахи, сербы, болгары действительно уповают на вас. Больше не на кого. Вы самый могущественный христианский монарх.

Петр задумался, потом прошел к окну. Стоял спиной к Кантемиру, но чувствовал на затылке взгляд его, пытливый и тревожный. Что делать? Как поступить? Ведь султан предлагает мир. Сам начал, и сам же просит мира. Если сейчас согласиться, где гарантия, что после ухода русских из Молдавии он снова не объявит войну? Порта коварна, бессовестна. А если отказаться? Не уподобится ли он королю Карлусу, столько раз отвергавшему его предложения о мире и в конце концов потерявшему все? Да и что сказать солдатам, с великим трудом дошедшим сюда?