Фабрицио, напротив, потерял всякий интерес к девушке. Его настроение опускалось как столбик термометра во время резкого похолодания. Чего хочет от него индиец? Упрекнуть за глупости, что он наговорил? Он собрался с духом.

– Извини, я на минутку.

Он увидел Соуни в углу. Тот сидел у окна и смотрел на то, как кроны деревьев царапают бледно-желтое римское небо. Черные волосы блестели в свете люстр.

Фабрицио робко приблизился к нему.

– Простите…

Старый индиец обернулся, увидел его и улыбнулся, обнажив вставные зубы, слишком безупречные, чтобы быть настоящими.

– Прошу вас, возьмите себе стул.

Фабрицио чувствовал себя как ученик, которого вызвал директор, чтобы дать нагоняй.

– Как вы? – спросил Фабрицио на своем школьном английском, садясь напротив.

– Спасибо, хорошо. – Подумав, он добавил: – По правде говоря, я немного устал. Не могу спать. Страдаю бессонницей.

– Я, к счастью, нет. – Фабрицио понял, что ему нечего сказать.

– Я прочел вашу книгу. Немного второпях, в самолете, вы уж извините…

– И?.. – придушенным голосом спросил Фабрицио. Сейчас он услышит мнение нобелевского лауреата по литературе. Самого важного писателя в мире. Заработавшего самую лучшую прессу за последние десять лет. В мозгу тревожно зазвучал вопрос, действительно ли он хочет это услышать.

“Наверняка скажет, что дерьмо”.

– Мне понравилось. Очень.

Фабрицио Чиба ощутил, как чувство блаженства наполняет его тело. Похожее ощущение испытывают наркоманы, когда вкалывают себе дозу героина хорошего качества. Некий благотворный жар пробежал мурашками по затылку, скользнул по нижней челюсти, смежил глаза, проник между деснами и зубами, спустился по трахее, пробежал от грудины к спине по ребрам, приятно обжигающий, как бальзам от кашля “Викс Вейпораб”, и, прыгая по позвонкам, сошел к тазу. Дрогнул сфинктер, и одновременно вздыбились волоски на руках. Это было как принять горячий душ, не намокнув. Даже лучше. Массаж без касания. На время этой физиологической реакции, продолжавшейся около пяти секунд, Фабрицио ослеп и оглох, и, когда он наконец вернулся в реальность, Соуни что-то говорил.

– …Места, события и люди не ведают о силе, их уничтожающей. Не думаете?

– Да, конечно, – ответил Чиба. Он ничего не слышал. – Спасибо. Я счастлив.

– Вы знаете, как увлечь читателя, как затронуть лучшие струны его чувств. Мне бы хотелось прочитать что-нибудь более объемное.

– “Львиный ров” – самая большая книга из тех, что я написал. Не так давно… – на самом деле уже почти пять лет назад – я написал новый роман, “Сон Нестора”, но и он довольно короткий.

– Но почему вы не решитесь на что-то большее? У вас несомненно есть выразительные средства, чтобы справиться с такой задачей. Не бойтесь. Дайте себе волю, нечего опасаться. Если позволите дать вам совет, не сдерживайте себя, позвольте повествованию вести вас за собой.

Фабрицио едва удержался, чтобы не обнять этого славного, очаровательного старичка. Как верно и правильно он говорит. Он знает, что в силах написать Великий Роман. Нет, даже так: Великий Итальянский Роман, вроде “Обрученных” – такого, которого, по мнению критиков, недостает современной литературе. После ряда отбракованных сюжетов он уже какое-то время работал над сагой о сардинской семье, с тысяча шестисотого года до наших дней. Амбициозное начинание, заключавшее в себе решительно больше мощи, чем “Леопард” или “Вице-короли” [8].

Он хотел рассказать об этом индийцу, но имел скромность удержаться. Он чувствовал, что должен ответить на комплименты. Начал сочинять:

– Все же я хотел бы сказать, что ваша книга меня буквальным образом восхитила. Это необычайно органичный роман, сюжет столь насыщенный… Как вам это удается? В чем ваш секрет? В нем есть драматическая сила, под действием которой я ходил несколько недель. Читатель не только призван оценить сознательность и невинность этих могучих женских образов, но через их дела, как бы сказать… Да, читатель поневоле переводит взгляд со страниц книги на собственную реальность.

– Спасибо, – сказал индиец. – Как приятно обмениваться комплиментами.

И писатели рассмеялись.

Предводитель Зверей Абаддона сидел за кухонным столом и доедал разогретую порцию лазаньи, плавающей в озере бешамели. Его тошнило, но приходилось делать вид, что не ужинал.

Серена, положив ноги на посудомоечную машину, красила ногти. Как всегда, она не стала ждать его к ужину. Телевизор на крапчатой кухонной столешнице был включен на третьем канале и показывал “Кто хочет стать миллионером?”. Но мысли предводителя Зверей были далеко. Он продолжал обдумывать разговор с Куртцем Минетти.

“Каков я!” Он вытер салфеткой губы. “Как я ему сказал? Нет. Меня это не интересует”. Какой из ныне здравствующих сатанистов осмелится отвергнуть предложение стать референтом Сынов Апокалипсиса по Центральной Италии? Ему захотелось позвонить Мердеру и рассказать ему, как он послал в задницу Куртца, но разговор могла услышать Серена, и потом, он не хотел, чтобы Мердер знал, чтó эта сволочь Куртц думает о Зверях Абаддона, он расстроится.

Саверио сам себе удивлялся, насколько решительное и безапелляционное у него вышло это “нет”. Он не мог удержаться от того, чтобы произнести его вновь:

– Нет!

– Что – нет? – осведомилась Серена, не поднимая глаз от ногтей, которые она покрывала алым лаком.

– Ничего, ничего. Просто мысли… – Саверио почувствовал порыв поделиться с женой, но удержался. Если она узнает, что он стоит во главе сатанистской секты, то как минимум потребует развода.

Однако это “нет” могло стать началом переворота в его жизни. За этим “нет” неизбежно последуют другие, которые давно пора было произнести. “Нет” субботним вахтам на фабрике. “Нет” работе сиделки при тесте. “Нет” ежевечерней повинности выносить мусор.

– Со вчера осталась индейка. Разогрей ее себе в микроволновке. – Серена поднялась, помахивая растопыренными пальцами.

– Нет, – само вырвалось у него.

Серена зевнула.

– Я иду спать. Когда закончишь, убери со стола, вынеси мусор и выключи свет.

Саверио оглядел жену. На ней были расшитые стразами джинсы-стретч, белые лакированные ковбойские сапоги и черная майка от Валентино с огромной “V” на груди.

“Даже малолетки, что пасутся у торговых центров, и те так не выряжаются”.

Серене Мастродоменико было сорок три, и солнце, под лучи которого она подставляла свою кожу все эти годы, сделало ее сухой, как вяленый помидор. Она была очень худая, несмотря на то что меньше года назад родила двух близнецов. Издали она производила впечатление – стройной фигурой, тугими как мячики грудями и кожей цвета кофе с молоком. Но стоило подойти поближе – и оказывалось, что кожа дряблая и огрубелая, как у носорога, а уголки губ, шею и декольте покрывает сеточка тонких морщинок. Зеленые глаза сияли живым блеском над гладкими и округлыми, как половинки яблок, скулами.

Серена часто надевала открытые туфли, демонстрировавшие во всей красе точеные лодыжки и изящные пальчики. Она носила легкие платьица, из-под которых выглядывали кружева бюстгальтера, на пару номеров меньше размера груди, и два синтетических полушария. Она увешивалась этническими украшениями, словно какая-нибудь берберская принцесса в день коронации.

За долгие годы брака Саверио убедился, что супруга пользуется немалым успехом у мужчин, особенно у молодых. Всякий раз, как она приезжала на фабричный склад, грузчики, эта свора сексуально озабоченных самцов, начинали его подначивать. Их не останавливало даже то, что она дочь хозяина.

“Воображаю, какая шикарная твоя жена в постели. Не то что эти соплячки – опытная баба. Мигом раздвинет тебя всего, как диван-кровать”, “Сними уж для нас порнуху!”, “Савé, как тебе удается ее ублажить? По мне, так ей нужна рота супермужиков…”, “Классический случай: строит из себя фифу, а на самом деле та еще потаскуха…”. И прочую пошлятину, которую лучше не повторять.