Фабрицио сник, как порванный футбольный мяч, в глазах взорвались тысячи оранжевых искорок. Из него вышел весь воздух, который был в легких, дыхание остановилось, и, агонизируя, он почувствовал, как чьи-то громадные руки берут и поднимают его с той же легкостью, с какой человек поднимает пакет с покупками.

Гигант взвалил его на плечо и понес куда-то. Фабрицио открыл глаза. Розовеющее небо было над ним, он мог коснуться его рукой и слышал хриплый шум в своих скукожившихся легких, которые, как вакуумная упаковка, втягивали в себя воздух.

И, говоря себе, что он сможет восстановить дыхание и не умрет, он осознал, что темнота была чем-то большим, нежели просто отсутствие света. Она была стихией, которая поглотит его.

Тупой удар в затылок вышиб из него эту последнюю мысль.

– Что ты тут хомячишь? Поделись с нами. Не жлобствуй.

Саверио Монета увидел в дверях три физиономии. Самого высокого с длинной челкой и в очках без оправы он точно видел по телевизору, вероятно, это был телеведущий. Второй, низколобый коротышка, больше смахивал на политика. Третий, хм… Его лицо было ему незнакомо.

Одетые в охотничьи костюмы от Ральфа Лорена, с блестящими от геля волосами, с бутылками шампанского в руках, они мнили себя сильными мира сего, но на самом деле были лишь тройкой пьяных говнюков.

Саверио в говнюках разбирался. Он рано познакомился с этим сортом людей, еще в школьные годы. Обычно они сбивались в шайки, чтобы чувствовать себя всесильными. Если ты попадался им на мушку и они понимали, что ты хочешь, чтобы от тебя отстали, они начинали кружить вокруг тебя, как голодные гиены.

В лучшем случае они поджидали тебя после школы и, придравшись к любой мелочи, затевали ссору, колотили, и этим дело заканчивалось. В других же случаях они строили из себя друзей, были славными и компанейскими, заставляя поверить, что ты можешь быть одним из них, – и когда ты, как идиот, ослаблял защиту, они разбивали тебе сердце, опустив тебя и втоптав в грязь, а потешившись, выкидывали, как сломанную игрушку. В воскресенье, однако, они шли на мессу с родными и принимали причастие. По окончании средней школы они на папенькины денежки отправлялись учиться за границу. Там они “брались за ум” и возвращались в Ориоло уже адвокатами, финансовыми консультантами, стоматологами. Внешне приличные люди, в душе они по-прежнему оставались говнюками. Нередко такие шли в политику и разглагольствовали с трибуны о Боге, семейных ценностях и родине. Вот они, новые рыцари католической культуры.

Саверио быстро сунул в карман записку Зомби. Он прищурил глаза, а губы вытянулись в сардоническую ухмылку.

– Хочешь знать, что я ем?

Тип с бородкой возликовал:

– Мы с тобой понимаем друг друга, брат мой. Покажи свои сокровища.

Политик добавил:

– Поделись ими с друзьями.

Саверио повернулся и поднял с земли тело Зомби. Удивительно, как мало он весил.

– Что предпочитаете, бедро или руку? – И, сделав страшные глаза, развернулся к ним с обугленными останками в руках.

Троица вначале не поняла, что это. Бородатый шагнул вперед, потом шарахнулся назад, выписав неуклюжую тарантеллу.

– О боже…

– Что это за чертовщина? – Политик схватил за локоть телеведущего.

– Похоже на обуглившийся труп. Глянь только, какая гадость, – заключил третий, уронив бутылку шампанского, разлетевшуюся на тысячу осколков.

Саверио положил на землю Зомби и, взявшись за Дюрандаль обеими руками, поднял его над головой.

– Так что вам отрезать? Руку или бедро?

Трое несчастных, как были, развернулись и бросились, расталкивая друг друга, к калитке. Политик, заорав истошным голосом, провалился по грудь в землю, которая разверзлась как зев, чтобы проглотить его. Бедняжка замолотил руками, но что-то снизу тянуло его внутрь. Он расставил руки, пытаясь сопротивляться, но мгновение спустя исчез в черной дыре.

Двое других, остолбенев, стояли у края, не зная, что предпринять. Телеведущий, набравшись храбрости, заглянул на секунду в дыру, но этой секунды оказалось достаточно, чтобы оттуда выскочила огромная рука и схватила его за бородку. Рука затащила его в дыру головой вперед, и он тоже сгинул во мраке.

Третий собирался удирать, когда из-под земли показалась рука и схватила за лодыжку, чтобы и его затащить внутрь. Человек упал наземь и задрыгал ногой, пытаясь высвободиться. Свободной ногой он колотил обвившую его ступню гигантскую руку. Но ей было все нипочем. Толстые, как сигары, пальцы с почернелыми ногтями были нечувствительны к боли. Он сопротивлялся, упершись руками в землю, и умолял:

– Помогите! Кто-нибудь! Помогите! – Ему удалось ухватиться за опору калитки. Но тут его свободную ногу поймала вторая рука, и сопротивлению пришел конец, он тоже исчез в дыре.

Саверио Монета, окаменев, застыл в дверях. Он видел всю сцену. Все случилось за какие-нибудь три минуты.

“Черт… Черт… Черт…” Только это слово и мог произвести его мозг, пока он наблюдал, как из дыры медленно, но без особых усилий, появляются две большущих, как окорока, руки, за ними маленькая лысая голова, посаженная между двух покатых лопаток, и все здоровенное туловище. Одет он был, кажется, в зеленый спортивный костюм от Серджо Таккини.

“В нем не меньше двух сотен кило будет”.

Саверио прочитал не один трактат о применении холодного оружия в феодальной Японии и знал, что существует легендарный смертельный удар, который мастер боевых искусств Хироюки Утанане, живший в шестнадцатом веке, назвал “Ветер, пляшущий в цветках лотоса”. Он требовал полного сосредоточения, но, правильно выполненный, сносил голову с плеч противника.

Саверио с воплем приподнял ногу, оттолкнулся и в прыжке повернулся на сто восемьдесят градусов, держа Дюрандаль наперевес.

Меч резанул воздух, в то время как чудище с быстротой и грацией тучной балерины отступило на шаг, протянуло руку и схватило клинок.

Саверио сила отдачи отшвырнула назад, и он шмякнулся о стену кабины. В руках он все еще сжимал рукоять. Клинок же остался в кулаке у чудища, которое бросило его наземь, как бесполезный лом.

“Вот оно, барахло с eBay… – Саверио выкинул то, что оставалось от его ритуального меча. – Боюсь, я уже не смогу оставить негативный фидбэк этим жуликам из Казерты”.

Зверюга приблизился на полметра. Он нависал над ним своей громадой.

Предводитель Зверей Абаддона поднял голову, чтобы посмотреть на него. Тусклый свет луны отражался в лишенных выражения красных глазках монстра. Он качнул головой и улыбнулся, обнажив кривые, изъеденные кариесом зубы. Саверио почувствовал, как его берут под руки и поднимают в воздух. Он закрыл глаза, стараясь вобрать в легкие всю боль.

Он чувствовал зловонное дыхание монстра. Хотелось плюнуть ему в лицо, но во рту совсем пересохло.

“Не важно”. Он готов к смерти и не будет молить о пощаде. Он умрет как Мантос, этрусский бог смерти.

Монстр с силой швырнул его об дерево, и последнее, что увидел Мантос перед тем, как удариться головой о ствол, была луна, огромная круглая луна, сумевшая найти просвет в млечной пелене облаков.

Она была так близка.

Я извращенец

Какого черта я здесь делаю?

Мне здесь не место…

Radiohead, “Неудачник” (англ.)}

Барон Пьер де Кубертен, родившийся в Париже в 1863 году, памятен тем, что пустил по свету навязшую в зубах фразу “Главное – не победа, главное – участие” (авторство которой к тому же принадлежит не ему, а некоему пенсильванскому епископу). Помимо того, де Кубертен известен тем, что реформировал французскую систему образования и вернул к жизни древнегреческие олимпийские игры. Горячий поборник спорта и физической культуры в деле воспитания юношества, барон получил от французского правительства задание сформировать международную спортивную федерацию. После консультаций с представителями четырнадцати стран он основал Международный олимпийский комитет, в 1896 году организовавший первые в истории современности Олимпийские игрыв Афинах. Они имели громадный успех, повторенный четыре года спустя в Париже. Третья Олимпиада состоялась в 1904 году в Сент-Луисе (США). Четвертые игры барон мечтал провести в Риме, желая воссоздать легендарное соперничество между Римом и Афинами, двумя великими столицами античного мира. Но Италия в тот период, вообразите, переживала экономические трудности и отклонила предложение.