«В такие вот вечера…» Но кто такой Роберт Пентегью, И где мне его отыскать? Баллада о Роберте Пентегью. И. О. В такие вот вечера Цветут на столе георгины, А в окнах заката парча. Сегодня мои именины (Не завтра и не вчера). Поздравлять приходило трое, И каждый подарок принес: Первый – стихи о Трое, Второй – пакет папирос. А третий мне поклонился: – Я вам луну подарю, Подарок такой не снился Египетскому царю… (Ни Роберту Пентегью). 1950 «В легкой лодке на шумной реке…» В легкой лодке на шумной реке Пела девушка в пестром платке. Перегнувшись за борт от тоски, Разрывала письмо на клочки. А потом, словно с лодки весло, Соскользнула на темное дно. Стало тихо и стало светло, Будто в рай распахнулось окно. 1950 «Потомись еще немножко…» Потомись еще немножко В этой скуке кружевной. На высокой крыше кошка Голосит в тиши ночной. Тянется она к огромной, Влажной, мартовской луне. По кошачьи я бездомна, По кошачьи тошно мне. 1950 «Сияет дорога райская…» Сияет дорога райская, Сияет прозрачный сад, Гуляют святые угодники, На пышные розы глядят. Идет Иван Иванович В люстриновом пиджаке, С ним рядом Марья Филиповна С французской книжкой в руке. Прищурясь на солнце райское С улыбкой она говорит: – Ты помнишь, у нас в Кургановке Такой-же прелестный вид, И пахнет совсем по нашему Черемухой и травой… Сорвав золотое яблоко, Кивает он головой: Совсем как у нас на хуторе, И яблок какой урожай. Подумай – в Бога не верили, А вот и попали в рай! «Я помню только всего…» Я помню только всего Вечер дождливого дня, Я провожала его, Поцеловал он меня. Дрожало пламя свечи, Я плакала от любви. – На лестнице не стучи, Горничной не зови! Прощай… Для тебя, о тебе, До гроба, везде и всегда… По водосточной трубе Шумно бежала вода. Ему я глядела вслед, На низком сидя окне… …Мне было пятнадцать лет, И это приснилось мне… «Каждый дом меня как-будто знает…» Каждый дом меня как-будто знает. Окна так приветливо глядят. Вот тот крайний чуть-ли не кивает, Чуть-ли не кричит мне: Как я рад! Здравствуйте. Что вас давно не видно? Не ходили вы четыре дня. А я весь облез, мне так обидно, Хоть бы вы покрасили меня. Две усталые, худые клячи Катафалк потрепанный везут. Кланяюсь. Желаю им удачи. Да какая уж удача тут! Медленно встает луна большая, Так по петербургски голуба, И спешат прохожие, не зная, До чего трагична их судьба. «Теперь уж скоро мы приедем…» – Теперь уж скоро мы приедем, Над белой дачей вспыхнет флаг. И всем соседкам и соседям, И всем лисицам и медведям Известен будет каждый шаг. Безвыездно на белой даче Мы проживем за годом год. Не будем рады мы удаче, Да ведь она и не придет. Но ты не слушаешь, ты плачешь, По-детски открывая рот… «Как неподвижна в зеркале луна…» Как неподвижна в зеркале луна, Как будто в зеркало вросла она. А под луной печальное лицо, На пальце обручальное кольцо. В гостиной плачет младшая сестра: От этой свадьбы ей не ждать добра. – О чем ты, Ася? Отчего не спишь? – Ах, Зоя, увези меня в Париж! За окнами осенний сад дрожит, На чердаке крысиный яд лежит. Игру разыгрывают две сестры, Но ни одной не выиграть игры. На свадьбе пировали, пили мед, Он тек и тек, не попадая в рот. Год жизни Зоиной. Последний год. «Облокотясь на бархат ложи…» Облокотясь на бархат ложи, Закутанная в шелк и газ, Она, в изнеможеньи дрожи, Со сцены не сводила глаз. На сцене пели, танцевали Ее любовь, ее судьбу, Мечты и свечи оплывали, Бесцельно жизнь неслась в трубу, Пока блаженный сумрак сцены Не озарил пожар сердец И призрак счастья… Но измены Простить нельзя. Всему конец. Нравоучительно, как в басне, Любовь кончается бедой… – Гори, гори, звезда, и гасни Над театральной ерундой! |
