«Было счастье подвенечное…» Было счастье подвенечное, Было платье бесконечное, Шлейф, как млечный путь. Звезды, розы и приветствия И классически — Венеция. Все причины и все следствия, Вся земная суть. С океанскою безбрежностью, С восхищеньем, с нежной ревностью, С праздничною повседневностью Ночи до утра… Это все вчера, А теперь пора Днями жить, а не ночами, Стать портретом в пышной раме, От тоски и от удушья Научиться равнодушью, Одиночеству вдвоем. Принимать, вести свой дом. Быть женою экономной, Томной, скромной, вероломной… Вся земная суть, Вся земная жуть. БАЛЛАДА О ГУМИЛЕВЕ На пустынной Преображенской Снег кружился и ветер выл… К Гумилеву я постучала, Гумилев мне дверь отворил. В кабинете топилась печка, За окном становилось темней. Он сказал: «Напишите балладу Обо мне и жизни моей! Это, право, прекрасная тема»,- Но я ему ответила: «Нет. Как о Вас напишешь балладу? Ведь вы не герой, а поэт». Разноглазое отсветом печки Осветилось лицо его. Это было в вечер туманный, В Петербурге на Рождество… Я о нем вспоминаю все чаще, Все печальнее с каждым днем. И теперь я пишу балладу Для него и о нем. Плыл Гумилев по Босфору В Африку, страну чудес, Думал о древних героях Под широким шатром небес. Обрываясь, падали звезды Тонкой нитью огня. И каждой звезде говорил он: – «Сделай героем меня!» Словно в аду полгода В Африке жил Гумилев, Сражался он с дикарями, Охотился на львов. Встречался не раз он со смертью, В пустыне под «небом чужим». Когда он домой возвратился, Друзья потешались над ним: – «Ах, Африка! Как экзотично! Костры, негритянки, там-там, Изысканные жирафы, И друг ваш гиппопотам». Во фраке, немного смущенный, Вошел он в сияющий зал И даме в парижском платье Руку поцеловал: «Я вам посвящу поэму, Я вам расскажу про Нил, Я вам подарю леопарда, Которого сам убил». Колыхался розовый веер, Гумилев не нравился ей. – «Я стихов не люблю. На что мне Шкуры диких зверей»… Когда войну объявили, Гумилев ушел воевать. Ушел и оставил в Царском Сына, жену и мать. Средь храбрых он был храбрейший, И, может быть, оттого Вражеские снаряды И пули щадили его. Но приятели косо смотрели На георгиевские кресты: – «Гумилеву их дать? Умора!» И усмешка кривила рты. «Солдатские – по эскадрону Кресты такие не в счет. Известно, он дружбу с начальством По пьяному делу ведет.!..» ...Раз, незадолго до смерти, Сказал он уверенно: «Да. В любви, на войне и в картах Я буду счастлив всегда!.. Ни на море, ни на суше Для меня опасности нет…» И был он очень несчастен, Как несчастен каждый поэт. Потом поставили к стенке И расстреляли его. И нет на его могиле Ни креста, ни холма – ничего. Но любимые им серафимы За его прилетели душой. И звезды в небе пели: – «Слава тебе, герой!» «ДЕСЯТЬ ЛЕТ» (ПАРИЖ, Рифма, 1961) Вот наша жизнь прошла, А это не пройдет. Георгий Иванов СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ВО ВРЕМЯ БОЛЕЗНИ 1. «Мне казалось всегда, что писатель…» Мне казалось всегда, что писатель Очень нужен на этой земле, И что я для Вас, мой читатель, Как тепло, как еда на столе. Но какое Вам в сущности дело До того, что я стать хотела Другом Вашим, опорой в борьбе, Утешеньем в горькой судьбе. Вот пишу я черным по белому, По щемяще до слез сожалелому, Без утайки и без прикрас, Откровенно, как в смертный час — Обо всем, что я не сумела, Как горела душа и болела, Как томилась и как всецело — Вами, с Вами, о Вас, для Вас. 2. «Помурлычь, Королевна-Краля…» Помурлычь, Королевна-Краля, Уложив на макушке ушки, Помурлычь на моей подушке, Отгони болезнь и печали. С каждым вздохом глотаю бритву, Ненавижу Блеза Паскаля За его дурную молитву Об использовании болезни. Что болезни еще бесполезней И бессмысленнее страданья? «До свиданья, ночь! До свиданья!» Как шальные, кричат петухи. В этот час таинственно-ранний, В час ненужных воспоминаний Заклинаю страданье — исчезни! И чтоб мне простились грехи, Превращая болезнь в стихи. |
