Релле, похоже, такая мысль показалась забавной.

Мне же — ничуть. Впрочем, она не знала — я не говорила ни ей, ни кому бы то ни было, — что из меня снова начала идти кровь. Теперь поясница у меня ныла беспрестанно, а езда верхом лишь усугубила боль. Есть я опять не могла: съеденное тут же начинало проситься наружу. Я чувствовала себя вконец несчастной, но была благодарна, что бешеная скачка почти не оставляла нам времени на то, чтобы поговорить.

Самое странное было то, что во время этого неистового бегства мысли мои все время обращались к моей матери. Я обнаружила, что мне до отчаяния хочется поговорить с Джеми о Маран Вене, услышать все, что он способен мне о ней рассказать. Но на самом деле мне и самой очень хотелось пообщаться с нею — хотя я бы предпочла скорее добрую перебранку. В былые свои годы я чуть ли не ненавидела ее, однако с возрастом мне стало казаться, будто это детское чувство обиды во мне постепенно угасло, — и вот теперь я вдруг обнаружила, что заново переживаю все тот же безудержный гнев. Я злилась сейчас даже на Хадрона — за то, что он был таким холодным и бессердечным по отношению ко мне на протяжении многих лет. До чего же глупо! Хадрона не было в живых вот уже полгода; минувшей осенью я узнала от Джеми, что Хадрону с самого моего рождения было известно, что он не является моим отцом, что я ему никто, и все же он держал меня в Хадронстеде в память о Маран, единственной женщине, которую он когда-то любил. Однако сердце не всегда согласно снисходительно относиться к другим, особенно когда ты в таком состоянии.

Но в душу мне закралось и кое-что похуже, к чему другие уже не имели никакого отношения. Мне невыносимо стыдно признавать это, но где-то в тайниках своей души я была обозлена на ребенка, которого носила под сердцем. Знаю, что звучит противоестественно, и я бы отвергла это, кабы могла, но что было, то было. Все просто: мне сказали, что ребенок не сможет пережить собственного рождения, и я злилась на него за то, что он тащил за собою и меня. И пусть в тот чудесный день, проведенный нами в Кайбаре, мы с Вариеном уже представляли себя родителями, я все же понимала, что скорее всего обречена на внезапный и страшный конец, — и это сейчас, когда я едва начала жить! Я была рада, что пока нам не до разговоров, и изо всех сил постаралась закрыть Вариену доступ к своим мыслям...

Весь день мы ехали почти без остановок, подгоняя и лошадей, и себя, а через каждые двадцать — двадцать пять миль достигали очередной подставы и пересаживались на новых скакунов. Бедные животные несколько дней будут ни на что не годны, но они все были молоды и привыкли к подобным испытаниям, поэтому особо мы за них не переживали. Зато каждый день мы покрывали более сотни миль, шесть раз при этом меняя под собой лошадей. Это было так удивительно!

При такой прыти мы, вполне возможно, достигли бы Верфарена уже через день.

Могу догадаться, о чем вы думаете, особенно те, которые сами вынашивали детей. Как же, мол, я была способна на такое? Разве не мучили меня нестерпимые боли? Мучили, и еще какие. А разве от езды верхом боли не усиливались? Разумеется, усиливались. Но что вы от меня хотите? Я была вынуждена скакать быстрее ветра к единственному месту во всем Колмаре, куда не следовало соваться, ибо только так могла спасти себе жизнь. Демоны громко и пронзительно свистели в свои дудки, и я выплясывала так, точно хотела вдоволь натешиться перед смертью, которая, вполне вероятно, уже подбиралась ко мне.

...Мы остановились чуть севернее Элимара, столицы Южного королевства. Релла вновь подыскала для нас постоялый двор. За постой там брали многовато, но местечко было опрятным, а еда вполне приличной. Едва мы расположились, как Релла нас ненадолго покинула, однако к ужину воротилась.

— Я позаботилась кое о чем: вскоре сюда явится очень неплохой целитель, он тобою займется, девочка моя, — сказала она, весьма собой довольная. — Однако не раньше, чем мы поедим, так что пойдемте-ка за стол.

Я вздохнула с облегчением, услышав такую новость; но съесть так ничего и не смогла. Едва мы прибыли, я тут же решила переодеться — и обнаружила, что мне придется менять все свое нижнее белье. Даже мне было понятно, что крови выходит слишком уж много. Угроза смерти начала проступать со всей очевидностью. Я пыталась закрыть глаза на боль, но теперь малейшее движение давалось мне с трудом; к тому же я начала чувствовать легкое головокружение от потери крови. Я забормотала было Релле слова благодарности, но Джеми перебил меня. Он был задумчив и ворчлив с тех пор, как мы покинули Кайбар, но не желал говорить мне, что его тяготит. А сейчас по лицу его было видно, что в душе у него творится настоящая буря, — я решила, что настало время всем нам узнать о его думах.

— Довольно! — выговорил он резко, изо всех сил стараясь говорить потише; его обуревал гнев. Я знала, к чему все клонится, и заерзала на стуле. — Зачем, госпожа Релла?

— Что зачем? — переспросила она, отрывая кусок от каравая на столе. — Как же я проголодалась, провалиться мне на месте! Передай мне масло, Ланен, будь добра.

— Зачем тебе все это? — проговорил Джеми, воззрившись на нее. — Разыскивать целителей, договариваться о перекладных лошадях — вряд ли это часть твоей работы!

Релла глянула на него, слегка смутившись. И не только она.

— К чему сомневаться в дарах Владычицы? — ответила она негромко. — И потом, ты ведь знаешь, что я выполняю задание.

Джеми рубанул рукой по воздуху.

— Да это вздор! — рявкнул он. — Никто не в силах заплатить Службе столько, чтобы нас всех обеспечили перекладными, — никто, даже Маран.

— Что?!

Возглас сорвался у меня с губ сам собой, я ничего не смогла поделать. А оброненного не воротишь — остается лишь слушать. Ну что ж. Я постаралась не обращать внимания на головы, повернувшиеся ко мне со всех углов зала, — должно быть, вскрикнула я довольно громко. Я заговорила потише:

— То есть как это понять — даже Маран? При чем тут еще и моя мать? — спросила я. Для меня все это оказалось довольно неожиданным, даром что Маран до этого весь день не выходила у меня из головы, как я уже говорила.

Релла нахмурилась и покачала головой, глядя на Джеми. Но он повернулся ко мне и сказал сурово:

— Релла работает на нее. Маран платит ей за это. С самого первого дня, когда она ступила вместе с тобой на корабль листосборцев минувшей осенью. С тех самых пор, как вы познакомились. Ты не знала об этом?

— Что? Нет! Я думала... Релла, ты ведь говорила, что Безмолвной службе нужен Марик, ты ни разу... ну, то есть ты, конечно, говорила мне, что знаешь Маран... Проклятье! — вырвалось у меня. — Бубны Преисподней! Джеми, язви тебя в душу! — Я чувствовала себя донельзя глупо и была рассержена: мне казалось, что меня предали. — Опять меня выставляют полной дурой, да?

— Подозреваю, что не тебя одну, а нас всех, девочка, — проговорил Джеми. — Но я не желаю дольше пребывать в неведении. — Он повернулся к Релле. — Ну что?

Продолжая есть, она прервалась лишь на миг, чтобы ответить.

— Я не скажу ни слова, пока не наемся — и пока Ланен не осмотрит целитель. А потом спрашивайте меня, о чем хотите. Только сейчас не приставайте. Я голодна.

Выбора у нас не было. Мы подчинились и принялись за еду. Я не чувствовала совершенно никакого вкуса — впрочем, съела я всего ничего: состояние мое было поганым, и я опасалась, что обильный ужин тотчас же полезет наружу. Поужинав, мы все отправились наверх, в тесную комнатушку, где стояло четыре кровати, занимавших почти все свободное место. Чтобы войти, пришлось протискиваться боком вдоль стены.

Я заползла в ближайшую от меня постель. Мне сделалось совсем худо: дневная тряска давала о себе знать. Но едва мы все оказались внутри и закрыли за собою дверь, Джеми сейчас же повернулся к Релле: он был мрачным и хмурым, и на лице у него читалась угроза. Я сейчас же забыла о своем состоянии.

— Итак, сударыня Релла, — проговорил он, — может, сейчас изволишь объяснить, во имя всех Преисподних, в чем дело?