— Замечательные исследования Жоржа Кювье создали палеонтологию как науку, — заключает свой урок Гинцелин.
Только сейчас Анри с удивлением обнаружил, что не записал в тетради ни единой строчки. Но рассказ мсье Гинцелина произвел на него большое впечатление.
Следующее занятие больше походило на беседу. Анри успел кое-что прочитать в той книге, которую ему вручил преподаватель, и сразу же начал задавать вопросы. Пришлось Альфонсу Гинцелину пуститься во все тяжкие и объяснять своему любознательному ученику, как изменялся на Земле мир живых существ в результате неведомых катастроф.
— Не раз потрясалась жизнь на нашей планете страшными событиями. Бесчисленные живые существа становились жертвой невиданных по силе потопов, оледенений, землетрясений и навеки исчезали с лица земли. Те остатки, которые находят в древних слоях пород, — следы гигантской гекатомбы. Но каждый раз жизнь возрождалась заново. На суше и в воде расселялись оставшиеся в живых существа, возникали совершенно новые виды организмов и животных. Так считают вслед за Кювье многие ученые.
Тут Гинцелин немного помедлил, раздумывая. Вправе ли он умалчивать о другой точке зрения? Конечно, вряд ли семилетний мальчуган, даже не в меру смышленый и начитанный, постигнет весь драматизм разногла- сий между двумя научными школами. Но оставлять его в неведении он не хочет, не хочет заведомо искажать истину, представляя неискушенному уму одно из возможных решений вопроса как единственно приемлемое. Стараясь говорить как можно проще, не вдаваясь глубоко в подробности, Гинцелин поведал Анри о раздорах между французскими биологами.
— Взгляды Кювье оспаривал вслед за Ламарком не менее великий ученый — Жоффруа Сент-Илер. Он не признавал теорию катастроф, отрицал скачкообразный характер развития живого мира на Земле. По его мнению, между различными формами живых существ можно усмотреть преемственность, связь, даже между такими далекими и непохожими друг на друга, как ползающие рептилии и владыки воздушного царства — птицы. Многие из исчезнувших видов животных, некогда населявших земной шар, являются родоначальниками ныне живущих видов, утверждает Жоффруа. Тридцать лет назад в Парижской академии между ним и Кювье разгорелась яростная дискуссия. С обеих сторон было высказано в адрес друг друга немало едких критических замечаний и колких намеков. Эхо полемики разнеслось по всей Европе. Несомненно, Этьенн Жоффруа Сент-Илер, которому Бальзак посвятил в знак восхищения его гением одно из лучших своих творений, крупнейший ученый и выдающаяся личность. Но одолеть Жоржа Кювье ему было не под силу. Правда, победа Кювье тоже не выглядит весьма убедительной. Во всяком случае, так считает член Парижской академии, президент Общества акклиматизации животных Изидор Жоффруа Сент-Илер, вопреки мнению большинства упорно придерживающийся взглядов своего отца.
Не мог еще Альфонс Гинцелин знать, что правы окажутся все-таки Ламарк и Жоффруа Сент-Илер, предшественники Чарлза Дарвина, а не Кювье. Не мог он догадываться о том, что Жоффруа, проповедовавшего идею единства живой природы, постигла судьба пророка в своем отечестве. И конечно же, никак не мог он предполагать, что много лет спустя самые нежные узы свяжут его ученика с одной из представительниц прославленного семейства Жоффруа Сент-Илер. Так же, впрочем, как не ведал этого сам Анри, впервые услышавший знаменитую фамилию. В данный момент его заботило нечто другое: опять он ничего не записал в своей тетради.
К концу одного из следующих уроков, уже собираясь уходить, Анри решил спросить Гинцелина, нужно ли ему приносить с собой тетрадь.
— М-да, тетрадь, — преподаватель задумчиво перелистал ее чистые страницы. — А знаешь ли ты, мой мальчик, как создавалась письменность? Нет? В следующий раз мы обязательно об этом поговорим.
Идя на очередное занятие, Анри на всякий случай прихватил с собой злополучную тетрадь, но так ею и не воспользовался. Урок за уроком проходил он своеобразный курс обучения. У Гинцелина широкий охват наук и проблем: биология, география, история, правила грамматики. Не обошли они своим вниманием и четыре действия арифметики. Учитель не без удивления убедился, что Анри неплохо считает в уме. А ученик, мысленно производя сложение и вычитание целых чисел, вспоминал свою бабушку из Арранси. Вот кто поразил бы мсье Гинцелина своими способностями к устному счету! Но, чем бы они ни занимались, к каким бы вопросам пи устремлялось их внимание, Анри редко приходилось брать в руки перо или карандаш. С него не спрашивали письменных заданий, не загружали его рутинной, по неизбежной, казалось бы, на первых этапах обучения работой. Постороннему наблюдателю могло показаться, что учитель просто беседует со своим учеником о всякой всячине, насыщая его всеядную любознательность своей уникальной, эрудированностью.
Чем объяснить столь необычную манеру преподавания? В неумении Альфонса Гинцелина никак не обвинишь. Судя по дошедшим до нас сведениям, он хорошо знал свое дело: имел навыки и вкус к преподаванию начальной математики, написал учебник арифметики, интересовался естественными науками, был автором сочинения «География Мёрта» и пробовал даже свои силы на литературном поприще. Быть может, по договоренности с родителями он щадил не окрепшего еще после болезни Анри? Или, как опытный и незаурядный преподаватель, Альфонс Гинцелин имел свою особую точку зрения на процесс обучения? Платон говорил, что «уроки, которые внедряют в душу людям насильственно, не остаются в ней. И потому, когда даешь детям уроки, не прибегай к насилию; сделай лучше так, чтобы они учились играючи; таким образом ты лучше узнаешь, кто к чему расположен. Детей нужно подвозить к месту сражения на конях, чтобы они без устали вступали в рукопашную». Быть может, следуя подобным предостережениям, Гинцелин старался избежать малейшего давления или принуждения, чтобы не угнетать первые ростки любознательности, не подавлять робкие еще побуждения к истине и красоте?
Сейчас уже трудно найти ответы на эти вопросы. О правильности любого метода преподавания судят по его конечному результату. А первые уроки действительно благотворно сказались на развитии Анри Пуанкаре. С кем-нибудь другим этот рискованный и спорный педагогический эксперимент мог бы окончиться весьма плачевно, привив вкус к поверхностному усвоению знаний, к дилетантизму худшего толка. Но Анри такая опасность не грозила. Напротив, столь широкое энциклопедическое образование, видимо, как нельзя более соответствовало его умственному складу. Конечно, вряд ли оно могло быть сколько-нибудь полным и систематическим. Зато Гинцелин полностью выполнил одну из важнейших задач подготовительного курса обучения — пробудил в Анри неутолимую жажду новых знаний.
Много позднее выявится еще один неожиданный итог этих занятий, не предвиденный даже самим преподавателем. Преподнесенный Анри опыт усвоения знаний почти без фиксации на бумаге, с минимумом письменной работы, попав на благодатную почву, вырос в глубоко своеобразную, резко индивидуальную манеру. Во всяком случае, послужил тем первотолчком, который помог определиться природной склонности Пункаре. На всю жизнь останется у него если не отвращение, то, по крайней мере, пренебрежение к писанине, к процессу графического закрепления своих знаний. Эту его черту не смогли исправить все последующие годы учебы.
При том методе обучения, который избрал Альфонс Гинцелин, основная нагрузка ложилась на слуховую память ученика. От природы великолепная слуховая память Анри еще больше окрепла и обострилась от этих упражнений, которые послужили для нее целенаправленной тренировкой. Подход Гинцелина, быть может совершенно случайно, оказался сугубо индивидуальным подходом, весьма благоприятным для таких натур, как Анри Пуанкаре.
Под влиянием ли Гинцелина или по собственному побуждению, но Анри пристрастился к чтению научно-популярной литературы. Вместо волшебных сказок Шарля Перро, столь любимых всеми в этом возрасте, вместо похождений отважных принцев и прекрасных фей его влекут к себе страницы с описаниями грандиозных космических процессов, с эпизодами из далекого прошлого живого мира, со сценами из быта диких, отсталых племен. Книги проглатываются им с невероятной быстротой. Раз прочитав книгу, он больше к ней уже не возвращался. Но понравившиеся места без особых усилий запоминаются им почти наизусть. В любой момент он мог сказать, на какой странице и в каком абзаце излагаются те или иные сведения. Анри с увлечением просматривает номера популярного в ту пору во Франции журнала «Вокруг света», прослеживая прогресс в освоении Африканского континента.
