— Вы ослы, объевшиеся белены! Как могли вы допустить возмущение народа?! Как вы могли допустить, чтобы тысячи мастеров, табунщиков и пахарей ушли к нашим врагам?! В Итиль-келе некому стало работать... Может быть, вы сами возьмете в руки кетмени[130], укрюки[131], молоты и станете возделывать виноградники, пасти коней или ковать оружие?!

Ханы, потупясь, молчали.

— Теперь, — продолжал имам, брызгая слюной, — наши давние враги нашли много хороших оружейников, кожевников, седельников и кузнецов! Теперь удары турку-огузов по Хазарии усилятся... У вас на плечах не головы, а переспелые тыквы! Аллах отнял у вас разум!

— Они требовали мира с урусами! — крикнул обиженным голосом Гафур-хан, кривой и горбатый старик.

— Ну и пусть их! — Хаджи-Мамед дрожал от гнева. — Трудно было пообещать этот мир?! Когда загорается юрта, ее не погасить бурдюком воды! — выкрикнул имам хазарскую пословицу. — Народ легче обмануть, чем переспорить! Начнется война, разве трудно обвинить в этом того же кагана Святосляба?!

— Ты мудр, святой имам. Но где был ты, когда твое слово могло предотвратить беду? — спросил язвительно Гафур-хан. — Легче всего плевать на золу, когда юрта уже сгорела.

— Я в это время склонял Талиб-алихана на союз с нами! Я раздувал в душах булгар огонь ненависти к урусам!.. Сейчас я здесь, перед вами, а Талиб-алихан ведет воинов своих на северные земли Урусии! Вот что делал я, пока вы обжирались бараниной и возмущали глупый народ!

Ханы разинули рты.

— Да, это так, — подтвердил каган-беки Асмид. — Наш мудрый и дальновидный учитель сделал большее: он обратил в настоящую веру Бурзи-бохадур-хана, и тумены буртасов готовы пойти в поход на Урусию.

— Велик аллах! — воздели ладони к небу ханы-мусульмане.

Другие эльтеберы, каждый по вере своей, возблагодарили своих богов.

— Как мы поступим дальше? — отдав дань аллаху, спросил ханов Хаджи-Мамед. — Что вы сделали, чтобы оградить Итиль-кел от врагов?

— Мы послали гонца к ушедшим кара-будунам с милостивым прощением. Мы разрешаем мятежникам вернуться к своим очагам и обещаем никого не трогать! — отозвался язычник Селюк-хан, один из самых богатых купцов Хазарии.

— Этого мало! — решительно заявил имам. — Каждому мастеру надо дать по десять баранов, а простым кара-будунам — по три. Тогда они все вернутся и по-прежнему будут для нас защитой с востока!

— Я предлагал эльтеберам поступить так же, — заметил каган-беки Асмид. — Но жадность застила их разум. — Властитель презрительно оглядел собравшихся. — Вы способны только беду звать на собственные головы!

— Ха! Баранов?! — возмутился Гафур-хан. — С разбойников кожу надо содрать, как с баранов! А мы еще их и кормить должны?!

Многие эльтеберы возгласами поддержали старого хана.

— Глупцы! — опять взорвался имам Хаджи-Мамед. — Если мы не сделаем этого, грязный скот вернется сюда с туменами наших врагов. С ними Араз-табунщик. Изменник показал себя хорошим беком. Он научит тур-ку-огузов, как правильно водить тумены и осаждать крепости. Где тогда будут ваши бараны? Где будут табуны коней? Куда утечет ваше золото, а?!

— Ты прав, о мудрейший! — испугались ханы. — Научи нас, что надо делать?

— Надо переманить Араза! Мы не можем позволить, чтобы враг бил нас нашим же оружием. Из казны кагана-беки надо посулить бывшему табунщику пять тысяч динаров и дать под его начало тысячу ал-арсиев.

Асмид утвердительно наклонил голову.

— Мало того, — продолжал имам. — Араза надо породнить с эльтеберами Хазарии. Он из рода Ашин, и зазорного в породнении с ним ничего нет для любого высокородного хана. Если Араз примет завет пророка Мухаммеда, мы защитим его от всех бед. А если он обманет нас, тогда аллах покарает его.

— А если он не согласится? — спросил Селюк-хан.

— Надо посулить больше! — твердо заявил Хаджи-Мамед. — Например, дать в жены четырех высокородных красавиц. Араз молод и не устоит перед таким даром.

— Наших дочерей пастуху?! — возмущенно выкрикнул Гафур-хан. — Да лучше...

— Твоих дочерей Араз не возьмет, — рассмеялся каган-беки Асмид. — Они, наверное, такие же, как ты, тощие и сварливые.

Все присутствующие захохотали. Гафур-эльтебер скре-жетнул крепкими зубами, но промолчал: ссориться с каганом — голову потерять!

— Я отдам за Араза-беки свою младшую дочь, луноокую Чулпан, — заговорил все время молчавший Санджар-Саркел-тархан. Ему трудно было говорить из-за жестокой раны в лице. Удар Кирши в ту памятную ночь рассек подбородок эльтебера и повредил ему язык.

— Вот ответ, достойный мудрейшего! — воскликнул имам Хаджи-Мамед. — Вот на каких правителях держится могучее Хазарское царство!

И снова, в который уже раз, Хаджи-Мамед подумал, что зря он поторопился посадить на золотую колесницу кагана-беки своего бездарного родственника. «Не поздно еще, — решил имам. — Асмид-хан не Урак. Если он и дальше не будет следовать моим советам, я смахну его как пылинку!»

Ханы тем временем согласились послать к восставшим соотечественникам другого гонца с новыми лестными предложениями и всепрощающим фирманом за подписью трех каганов Великой Хазарии. Теперь уже баранов никто не жалел. Эльтеберы, перебивая друг друга, предлагали отдать бывшему табунщику своих дочерей в жены. Так что тот при желании мог создать гарем почище, чем у великого кагана Шад-Хазара, а у того, как известно, было двадцать пять жен и шестьдесят наложниц.

Тут же совет высокородных эльтеберов при кагане-беки постановил наградить Араза званием бин-беки — начальника над тысячей воинов. Имам Хаджи-Мамед добился своего...

Старый мулла очнулся от своих дум, когда с улицы донесся топот копыт, близкие голоса карнаев, грохот бубнов: великий каган Шад-Хазар Наран-Итиль в кольце своих тургудов проезжал мимо мечети.

Послышался отдаленный гул людской толпы — это хазары за воротами города увидели огромный золотой диск, сверкающий в лучах ясного весеннего солнца. Богатуры-исполины загораживали своими плотными телами от глаз народа священный лик живого бога всех хазар!

Тысячи пали ниц, голоса мгновенно смолкли. Только птицы щебетали в степи да вороны хрипели в небе...

И только когда золотой диск исчез из глаз, толпы хазар подняли головы, встали, загалдели:

— Вперед! К кочевьям! Наран-Итиль осветил наш путь, травы и воды Великой Степи! Удача ждет нас в этом году!

— Пока властвует в Хазарии Великий Каган, над нами всегда будет сверкать солнце, дарующее-блага жизни!

— Он любит меня, отец! Он храбр, умен и удачлив!

— Он любит, понимаю. Но любишь ли ты его?

— Разве это важно, отец? — Тоска сквозила в голосе молодой княжны. — Я не пастушка, чтобы замуж выходить по любви.

— Зато он сын пастуха!

— В прошлом, отец. В прошлом. Сейчас он ярл при короле россов. Святослав благоволит к нему.

— Это так. Но если сердце твое не лежит к нему, поверь, оно приведет тебя к несчастью...

Конунг Ольгерд и Альбида стояли на носу дракара. Весенний ветер доносил с берега терпкие запахи сосен и прелой прошлогодней листвы. Позади скрипели уключины, вода шелестела у бортов, весла с шумом вспарывали черную воду. Река не море! Но и река для викинга — путь к сражению и богатству. Может быть, об этом подумал Ольгерд, когда сказал дочери:

— Ингвард любит тебя, и ты неравнодушна к нему. Я не понимаю, что разрушило вашу дружбу?

— Он просто храбрый дурак!

— Что это значит? — взметнул седые брови Ольгерд. — Ингвард из рода конунгов Эйрика Кровавой Секиры. Он, правда, небогат, но и Эйрик был некогда простым ярлом без золота и подданных.

— Эйрик Кровавая Секира. Бр-р-р! — передернулась Альбида. — Хорошо, отец, что ты не на ночь помянул его. Эйрик! Зарубить всех своих братьев, чтобы овладеть их золотом. Нет! Спаси, Вотан, от похожего мужа. Первую свою жену, Эльвиру Золотоволосую, он утопил. Вторая, Магда Храбрая, сгинула бесследно. Третья... Впрочем, по делам и честь выпала свирепому конунгу: убил его ярл Свенельд. Свенельд — вот кто настоящий норманн! Он добился такой власти на Руси, что Эйрику и не снилось. Вот на кого должен походить мой муж!