Вокруг погребального костра стояли рядами тысячи ратников-руссов в полном боевом вооружении, все простоволосые. Печаль застыла на суровых, продубленных ветрами, меченых вражьей сталью лицах. Но не было стонов. Богатыри молчали, склонив чубатые головы: каждый думал о бренности всего земного, о трудах ратных и насущных, о счастливой жизни, которая только и есть там, в заоблачной дали — в светлых садах бога-витязя Перуна.

Сегодня на смертном пиру великому князю слово молвить. Умел дружины водить князь-витязь, умел и речь держать во славу воинов — братьев своих в битвах, победе и смерти:

— Руссы! Сыны трудов бранных! Братья мои перед грозным ликом Перуна! Там! — он десницей указал в степь. — Там ворог лютый бежит, устрашенный силой и доблестью русской! И возрадуются на небесах предки наши, ибо дань козарину мы нынче заплатили мечом разящим! И возрадуются чуры[144], што нет уж больше ига козарского над Русской Землей!

— Да возрадуются! — грянули дружины.

— Руссы! Братие и дружина! Кто столь смело мог ступить в пределы козарские?! То наша нога попирает Дикое Поле! Где гордый Хакан-бек Козарский?! Там! — Святослав указал на крепость. — Сидит, аки пасюк[145] в капкане, и дрожит, ожидая кары неминучей! И возрадуется отныне вся Русь Светлая, узрев позор ворога лютого, некогда дань бравшего по обеле[146] от дыма с народа русского! А ноне сам Хакан-бек готов ту дань заплатить за жизнь свою! Да не возьмем мы ее, бо Русь человечиной не промышляет! Не вороны мы, а соколы! И не бывать более козарам на Русской Земле!

— Не бывать! — громом откликнулись дружины.

— Слава павшим могутам русским за труд их ратный! Они полегли на поле брани, чтоб утвердилась на земле сила добрая, щадящая во славу жизни праведной для трудов мирных, а не для злого огня войны! Слава подвигу руссов!

— Слава! Слава! Слава! — гремело над степью.

И дрожали от страха великого хазары за крепкими стенами Саркела. Закружилась голова и покачнулся, словно от удара богатырской палицы, каган-беки Асмид Могучий...

На тучных пастбищах у далекого Семендера испуганно оглянулся в сторону Дона-реки Великий Царь Шад-Хазар Наран-Итиль: кольнуло сердце предчувствием беды. Изумрудная зелень пастбищ показалась ему зачахшей и почерневшей, а светлые озера будто бы наполнились кровью. И потянуло гарью от далеких голубых гор. И сникли цветы в беспечно-веселом краю, где никогда не бывает войн. Глянул Царь-Солнце на шатер свой, а на золотой маковке ворон сидит и хриплым простуженным голосом накликает жуткий холод беды.

— К-ш-ш! — замахнулся Иосиф на вещую птицу.

Красный тургуд рванул богатырский лук, пустил стрелу и с десяти шагов не в ворона попал, а в священный золотой диск — символ Вечного Животворящего Солнца. В ужасе завыли хазары...

— Прощайте, братие! — прокатился над дружинами мужественный голос Святослава. — Волхвы! Исполните волю бога Перуна!

Четверо благообразных седовласых старца в длинных белых хламидах подошли с разных сторон к костру и поднесли к нему пылающие факелы. Еще ранее пропитанные дегтем и смолой березовые плахи загорелись сразу.

Неистовое пламя рванулось вверх и через мгновение огонь невиданных размеров взметнулся под небеса.

Секущий жар коснулся дружин. Пламя грозно гудело, снопы искр с грохотом рвали воздух, дым черный, смрадный столбом клокотал в небе. За огнем и дымом скрылся костер и разглядеть там что-либо было невозможно.

Богатыри русские встали на колени, воздели руки к небесам и хором просили:

— Пер-рун! Прими в дружину свою славных воителей Руси!

Святослав стоял с обнаженным мечом в поднятой руке, и вторил своим богатырям.

— Прощайте, братие! Вы пали за Русь Светлую! И мы не забудем вас!

Когда костер прогорел и к пылающим углям можно было подойти близко, воины встали в десять плотных рядов и пошли мимо со шлемами полными земли. Каждый высыпал скорбную долю на угли и проходил дальше...

Вот уже покрыт нещадный жар, только тонкие струйки дыма прорываются из-под рыхлого чернозема. Через малое время и они задохнулись, а воины все идут и идут и, кажется, никогда не будет им конца.

Вот уж и солнце коснулось вершин деревьев. В степи над Доном-рекой вырос огромный земляной холм — последнее пристанище могучих богатырей! А из шлемов живых все сыпалась и сыпалась земля и рос курган для памяти потомкам...

Но как только дневное светило сверкнуло последним лучом, руссы сразу прекратили скорбный труд свой. Курган к тому времени достиг десяти саженей высоты.

Опять дружины встали вокруг памятника павшим товарищам. И когда на вершине кургана вспыхнул яркий огонь, великий князь Киевский возвестил:

— На тризну, братие и дружина!

Не к делу богатырям печалиться, когда их боевые друзья стремят свои ладьи по Перуновой реке. Потом на Руси у мирного огня будут они грустить о павших и поминать их с тоской и любовью. А тризна — пир во славу, с песнями гусляров-сказителей. И полетят по Руси через многие века были-былины: ибо дела предков наших — дела незабвенные!

Вокруг кургана, похожего в ночи на богатырский шлем, вспыхнули сотни костров. Не заунывные песни зазвучали тут, а боевые загремели. Силачи схватились в борьбе. Лучники состязались в меткости. Наездники восхищали зрителей удалью молодецкой.

Победителей Святослав-князь одаривал златом да серебром, мечом булатным да конем знатным.

Кипели чаши медвяной брагой для веселья души, а не тяжкого похмелья ради...

Небо чистое, звездное сверкало над Доном-рекой. Блестящая россыпь тропы Перуновой[147] стелилась в небесную даль. Иногда с дороги Вечности срывались светлячки и падали наземь.

— Кого-то не удержала тропа богатырская, — говорили руссы. — Видать, много зла сотворил человек на земле, а одно злое дело тяжелее целой скалы... Глянь, вон еще один сорвался! За ним еще двое!

— Всяк свое находит. По делам и честь. Только у того след легкий, кто добро творил на земле!

— А мож и не наши это, а печенеги?

— Наши, не наши! Какая разница? Чистому небу злая доля претит. Вот оно и не приемлет носителей зла. Что-то нонче много звезд с неба пало?

— А сколько ратников схоронили мы? Пали вои русские за святое дело, а вон гляди ж ты — не всех держит тропа Перунова. Не все-ех!

— Н-да-а!..

Прогорали костры. Богатыри укладывались на ночлег.

Еще не кончено ратное дело: вон за рекой на стенах крепости мигают огни, словно волчьи глаза. Поутру опять сеча. И кто знает, скольких богатырей завтра уложат мечи хазарские на березовую постель.