— Это так! — шипел имам. — Но у тебя сила! Ее чаще надо направлять в разные стороны, чтобы искать новых данников и обращать их в истинную веру!

— Обращай! — соглашался Асмид-каган. — Посылай дервишей к буртасам, саксинам, баяндерам, аланам, касогам, печенегам, славянам. Пускай миром приводят язычников под кров истинного учения. Не могу же я каждому мулле или дервишу давать для этого по тысяче воинов. Тогда я останусь каганом-беки без войска.

— Ты легкомыслен! — возмущался ймам. — Вспомни Урака. Он был великий полководец, а погиб потому, что войско его верило в сто богов! Если бы все тумены кагана-беки Урака Непобедимого... — Хаджи-Мамед нарочно выделил эту почетную приставку покойного властелина, чтобы уязвить Асмида. — Если бы все его воины встали под зеленое знамя пророка, Урусия была бы сметена с подноса Вселенной, как пепел с вершины кургана. А народы Вечерних стран целовали бы подошвы хазарских сапог и почтительно платили бы нам дань.

— Да, это так, — равнодушно согласился Асмид-каган.

Имам разозлился еще больше:

— Если арабы и полонили весь мир, так только потому, что они объединились под сенью заветов пророка Мухаммеда!

— Не весь мир, — возразил Асмид. — Кустадиния ведет с Арабистаном успешную войну. Сто лет назад каган-беки Абукир Железный не пустил арабов в Хазарию. Еще раньше каган франков Карло Великий разгромил арабов у пределов своей земли. А сейчас халифы Араби-стана грызутся между собой так же жестоко, как и наши ханы... Я согласен: укреплять ислам в Хазарии надо. Но для этого нужна большая победа в войне. Тогда мы сможем под знаменем ее и дальше вести хазар по пути истинного света. — Полное лицо Асмид-кагана стало жестким и бледным. — Как победить Святосляба? Вот что посоветуй мне, святой имам! Вот о чем моли аллаха и днем и ночью!

— Два года тому назад буртасы не пошли с Ураком на Урусию. Бурзи-бохадур-хан мог выставить тогда три тумена. Но он не сделал этого, боясь усиления власти кагана-беки Урака, а значит, всей Хазарии. Если бы буртасы помогли нам тогда, Урусия на коленях платила бы дань Хазарии, а земли наши простерлись бы до границ Кустадинии.

— Зачем говорить о том, что не сбылось? — поморщился Асмид-каган.

— Знающий трудный путь не разобьет себе голову о камни! — повысил голос имам Хаджи-Мамед. — Раньше ты слушал мои советы с вниманием и почтением, — упрекнул старик могущественного родственника.

— Я и сейчас слушаю. Говори дальше, я весь внимание!

Имам Хаджи-Мамед посопел немного, чтобы показать обиду, потом продолжил раздраженно:

— Сейчас моими стараниями в повозке Бурзи сидит мой родственник и твой троюродный брат Хайдар-эльте-бер. Он истинный мусульманин и сумел убедить бохадур-хана Буртасии расторгнуть мир с урусами. Только поэтому вместе с Джурус-тарханом перед лицом Святосляба стоял посланец войны от буртасов.

— Я знаю это и ценю...

— А сегодня, — не счел нужным раболепствовать перед каганом старик, — и властитель Булгарии Талиб-алихан готов двинуть два тумена на урусские города Суздаль, Ростов и Новгород.

— Слава тебе, имам! — сверкнул щелками глаз Асмид. — Я знаю об этом. Гонец от Талиб-алихана был у меня сегодня. Это хорошо. Это отвлечет силы Урусии от наших крепостей и поможет нам победить Святосляба. Сейчас у нас больше воинов, чем было у кагана Урака. Но мы не будем лезть напролом, чтобы не потерять голову, как он.

— Что отвечает тебе Фаруз-Капад-эльтебер? — прищурившись спросил имам.

— Говорит, что будет ждать нас в Семендере[126], чтобы на откормившихся конях вместе двинуться на Урусию.

— Ты остерегайся его. Фаруз-Капад-хан умен, его любят в Хазарии. Он очень опасный для тебя человек.

— Не станет же он на виду всей Хазарии сражаться с моими туменами. Так что, друг ему Святосляб или враг, воинов своих эльтебер поведет на Урусию. Пока мы сильны, Фаруз-Капад будет вести себя смирно и помогать нам. А потом... — Асмид выразительно провел ладонью себе по шее, усмехнулся зловеще и недоговорил.

— На все воля аллаха всемогущего и милостивого, — закатил глаза имам. — Недавно Харук-хан прислал подарки для мечети: меха, золото, косяк кобылиц. Посланник его на Коране поклялся, что старый пес готов обрушить на Куяву свой тумен.

— То же сообщил нам Бичи-хан, — ответил Асмид...

Имам Хаджи-Мамед, в глубокой задумчивости своей едва не пропустил момент выезда великого кагана из дворца. Очнулся, и холодный пот проступил на его теле: в воротах дворца уже сиял золотой диск. Имам спускался с минарета со всей поспешностью, на какую только были способны его старые ноги.

— Чуть голову не потерял, — мычал он себе под нос, едва попадая на ступеньки винтовой лестницы. Имам оказался в мечети за мгновение до того, как все выходы из нее перекрыли черные тургуды чаушиар-кага-на Равии.

Хаджи-Мамед отчетливо вспомнил, как два года тому назад муэдзин[127] призывал правоверных на полуденный намаз и, закатываясь петухом, не заметил выезда Великого: случилось неслыханное — простой смертный встал на этой земле выше, чем царь Солнце! Такое кощунство наказывается немедленно. Прямо с минарета муэдзин полетел на камни, а душа его, отскочив рикошетом, взлетела и стала плавно возноситься на небо. Поднимаясь, она видела, как под могучими ударами воинов-иудеев с грохотом рушится и сам минарет.

Правду сказать, тогда никто не мог защитить столп соборной мечети: ал-арсии почти все полегли в земле Урусов; те немногие мусульмане из других туменов разделили участь белых воинов кагана-беки Урака, став кормом для воронов. Тогда уныние поселилось в душах мусульман Хазарии. Единственная реальная сила, сохранившаяся в тот год в Итиль-келе, состояла из трех с половиной тысяч тургудов чаушиар-кагана Равии. А они все были иудеями.

На следующий год минарет отстроили заново. И сейчас, пожалуй, великий каган не осмелился бы повторить свой гнусный приказ. Но с минарета сбросили бы любого, будь то сам имам, человек в Хазарии разве чуть менее влиятельный, чем каган-беки Асмид.

Если кому хазары и обязаны возрождением тумена ал-арсиев, то, конечно же, Хаджи-Мамеду, вернее, его золоту и великому уму. Только жестокая настойчивость и неуемная деятельность старого имама позволили расшевелить перепуганных мусульманских и иудейских купцов, и те вынуждены были пожертвовать возы динаров и дирхемов на создание еще двух туменов. Это была уже сила, которая могла заставить призадуматься любого врага. А врагов вокруг Хазарии собралось немало, и более всего их было на Востоке. Оттуда дикие племена тюрок-огузов, кипчаков[128], баяндеров напирали на Великие Ворота Народов[129], и нужна была грозная сила, чтобы держать эти ворота на замке.

Трижды в прошлом году Итиль-кел подвергался набегам восточных соседей, и трижды с великим трудом город отбивал вражеский натиск. Только могучий духом и силой простой люд, объединившись, смог противостоять врагу: что еще оставалось делать беднякам, ведь именно они заселяли самую опасную восточную часть огромного города-базара.

Западная сторона Итиль-кела принадлежала каганам и эльтеберам. Надежной защитой для высокородных были полноводная река и живая стена кара-хазар на восточном ее берегу. В общенародной борьбе простые ремесленники, водоносы, земледельцы и табунщики мечом и мужеством оберегали сытые животы ханов от всех неожиданностей. Тогда эльтеберы много чего обещали своим защитникам. Но обещания богачей — кизячный дым на ветру! Возмутился народ, задавленный тяжкими поборами. Да только ханы опять сильны стали: три тумена воинов сумели собрать, не шутка! Сколько обездоленных ушло из родной земли, кто сосчитает? Однако тупость многих эльтеберов и их непомерная жадность возмущали умных и дальновидных тарханов и священнослужителей. Острый умом и решительный в делах имам Хаджи-Мамед с гневом говорил ханам после военного выступления бедноты: