Вернется ли Йохан Богесен? Как это там говорится во всемирно известном стихотворении об Урмене Длинном: вернется ли он?[11] Сезон лова давно начался, и за чисткой рыбы было сказано немало грубых слов по адресу этого благородного человека, любившего их, всех жителей поселка, как своих детей. Неужто он допустит, чтобы они померли с голоду и от денатурата, в то время как его пакгаузы ломятся от соленой рыбы? Некоторые дети бросили учиться — им не в чем было ходить в школу. Теперь они сидели дома, в этих дырах, кишащих паразитами, пели песни и ругались, задыхаясь в чаду примусов, лишенные питания, основанного на последних научных данных.

В начале сезона с Юга прибыл человек; правда, он мог бы и вовсе не появляться в этих краях. Он приехал в поношенном плаще — это среди зимы-то! — с сигаретой в тощей руке, большеглазый, с ввалившимися щеками. Его встретили на пристани молодые «красные», закурили с ним, спустились на берег, угостили горячим кофе.

Нет, этот изможденный, нищий студент, не имевший где приклонить голову и знавший жизнь только по книгам, не устал бороться за правое дело. Прежде всего он созвал собрание рабочего союза. На собрание явилось всего лишь несколько человек, так как у многих уже открылись глаза на его учение о равенстве людей. На себе лично они испытали, как мало от него пользы. Если разобраться хорошенько, то именно эти идеи привели к такому бедственному положению в Осейри. И все же Арнальдуру Бьернсону удалось вдохнуть жизнь в тех немногих парней, которые явились на собрание. Он произнес длинную речь, убеждая их, что вскоре они одержат победу над капитализмом, что осталось нанести всего лишь несколько решающих ударов. Сейчас, когда им удалось сбросить Йохана Богесена, гидра капитализма снова подымает голову, на сей раз в облике Свейна Паулссона; нужно только обрушить удар на эту голову. Всех, кто вздумает сопротивляться воле народа, повергнут ниц. Он показал собравшимся разбитую пишущую машинку, которую некоторые приняли за печатный станок, и заявил, что намерен выпускать газету под названием «Пламя», чтобы бороться с Йоханом Богесеном. Предполагалось, что газета будет выходить один раз в неделю; ее задача — убеждать людей принять участие в коммунальных выборах и выбрать коммунистов в органы коммунального управления и альтинг, а также подчинить себе банки и завладеть государственными сокровищами. Между прочим Арнальдур Бьернссон сообщил, что Йохан Богесен чувствует себя прекрасно на Юге, удара у него не было, а всякие слухи о том, что он лежит без памяти, чистейшие враки. Недавно, перед рождеством, он вернулся из-за границы, где построил своему сыну загородную виллу, а сейчас он руководит траулерной флотилией вместе с Клаусом Хансеном и другими такими же господами. Живет он вольготно в столице, в роскошном отеле, и часто выезжает на автомобильные прогулки к Хафнарфьорду в обществе молоденькой крестьяночки, не то чтобы красавицы, но цветущей девицы. История о том, что он вынужден был продать с себя пальто, — сплошная выдумка. Наоборот, ему доставляет удовольствие одаривать молодых людей; на Юге утверждают, что он даже подарил пальто одному министру. Подарить пальто богатому человеку считается там признаком хорошего тона. Присутствовавшие на собрании быстро разнесли эту новость по поселку, и на голову купца вновь посыпалась ругань и проклятия — и потому, что он лишил народ возможности вытаскивать из моря глупую треску, и потому, что он обманывает свою бедную жену. Ведь не все имеют возможность обманывать своих жен!

Наконец Арнальдур Бьернссон коснулся главного вопроса. Он заговорил о создании условий, при которых будет подорвана не только торговля Йохана Богесена, но и вся частная инициатива в области торговли здесь, в местечке, включая и Свейна Паулссона. Он объявил, что Кристофер Турфдаль обещал ему от имени союза объединенных кооперативов выдать заем в четыре тысячи крон вновь созданному кооперативу в Осейри, если кооператив обеспечит себя гарантийным капиталом хотя бы в половину этой суммы. Ну, тут же самые недоверчивые стали приверженцами Кристофера Турфдаля, простив ему все причиненные обществу беспокойства, его диких животных и прочее. В него уверовали как в истинного спасителя народа, теперь можно было надеяться, что дети будут сыты, что появится возможность посадить заплаты на штаны и разрешить себе прочие излишества.

Спустя несколько дней созвали собрание для организации кооператива. Собрание было многолюдное, все единодушно признали необходимость создания такого кооператива. Было решено, что, вступая в кооператив, каждый внесет по пятьдесят крон и в дальнейшем обязуется выплатить еще сто крон. Люди сгорали желанием вступить в это объединение и охотно царапали на бумаге свои фамилии и вкривь, и вкось. На этом собрании присутствовали и Салка Валка, и Стейнтор Стейнссон. Он не сидел, а стоял у двери, большой, внушительный, с черной копной волос, кожа его отливала цветом бронзы. Его почтительно приветствовали, ибо он был в плаще, как настоящий господин, и единственный среди этой безработной голытьбы носил воротничок и галстук. Он не принимал участия в обсуждении и не выказывал никакого намерения поддержать создание кооператива. Салка Валка поднялась с места, вписала свою фамилию, поставив против нее цифру сто пятьдесят, тем самым давая понять, что она сочувственно относится к разумным идеям и понимает нужды общества. Однако Арнальдур Бьернссон не взглянул на нее, хотя свое заявление она подтвердила подписью. Он даже ни разу не поздоровался с нею с тех пор, как приехал. Казалось, он решил смотреть на нее как на незначительную часть большинства, хотя прошлым летом навещал ее дважды: один раз рано утром, другой раз среди ночи. Она почувствовала, что, расписавшись на листке, потерпела поражение.

Но когда дело дошло до того, чтобы выложить деньги на стол, у всех вытянулись лица. Оказалось, что с прошлого года никто и ломаного гроша не держал в руках. Они предлагали гарантировать эту сумму своим недвижимым имуществом, рыбой, коровой, выгоном или паем в лодке, но все они были должниками Йохана Богесена, так что еще не известно было, являлось ли их собственностью то, что они жертвовали. Но другого выхода не было. Пришлось принять эту гарантию, и Арнальдура уполномочили получить вексель на общую сумму в две тысячи крон. В заключение Арнальдура избрали председателем кооператива, и он покинул собрание, обремененный ответственностью и ни разу не взглянув на Салку Валку.

Что случилось?

Стейнтор Стейнссон, вернувшийся из Америки, вдруг исчез из поселка и вновь объявился — то ли с Востока, то ли с Севера, а может быть, с Юга с двумя такими лодками, каких не только не видели здесь раньше, но и не слыхали ни о чем подобном. Эти лодки прозвали здесь «трелями» — вероятно, по аналогии с красивыми звуками в музыке. Лодки были небольшие, открытые, с моторчиками. Они почти ничего не стоят, самую пустяковину. Разве несколько человеческих жизней. Стейнтор был убежден, что сейчас самое время ловить рыбу, нужно ковать железо, пока горячо. Он предложил скупить всю рыбу, которую вытащат на берег в Осейри. Несмотря на тяжелые времена в Испании и всякие там разногласия между королем и его подданными, он будет скупать ее. Не все решались выйти в море в лодках-трелях Стейнтора, считая, что эти крошечные суденышки мало пригодны для рыболовства в открытом море, хотя они и оснащены мотором. А что делать, если мотор заглохнет? Вместо ответа Стейнтор сам отправился в первый рейс. К нему приходили, просили взаймы рыболовные снасти, мазут, соль. Он отпустил каждому понемногу из необходимых товаров и занес все в счет — до тех пор, пока они не смогут расплатиться из нового улова.

Однажды вечером Стейнтор Стейнссон навестил Салку Валку.

— Тебе легко, — сказала она, — изображать широкую натуру, посылать в море лодки и скупать рыбу: ты ведь только пользуешься плодами трудов тех, кто поумнее тебя. Скажи мне, кто поставил Йохана Богесена на колени? Это вовсе не твоя заслуга, что мы вынуждены были согласиться на любые условия, которые ты нам предлагаешь, чтобы выйти в море. Вот посмотришь, тот, кто посадил на мель Йохана Богесена полгода назад, вскоре расправится и с тобой.