— Кто он? — спросила девочка.

Херборг поставила кофейник на печку, подошла к девочке и, указывая большим белым пальцем на фотографию, сказала:

— Ты не находишь, что у него красивые глаза? И рот? Ах, какой формы рот! Но самое удивительное у него — это голос. Этого, конечно, на фотографии не увидишь. Удивительный голос. Ты спрашиваешь, кто он? Да кем он только не был! Посмотри на ямочку на подбородке. Никто не мог устоять перед ней, должна тебе сказать.

— Ямочка на подбородке? — тупо переспросила девочка.

— Что же это я разболталась, — спохватилась Херборг и быстро повернулась к плите. — Не очень-то умно с моей стороны. Просто стыд.

— Я никому не расскажу, — душевно сказала девочка.

— Чего не расскажешь? — разгневалась Херборг. — Что ты еще придумала!

И, не сказав больше ни слова, она выхватила из рук Салки Валки альбом, как будто девочка в чем-то серьезно провинилась, отнесла его в другую комнату и заперла в комод.

Уже стемнело. В кухне слабо горела подвешенная на стене лампа. Комната оставалась во мраке. И вдруг они увидели Арнальдура, сидящего в углу. Он так тихо вернулся домой, что они не слышали. Возможно, он был свидетелем большей части разговора между Херборг и Салкой Валкой.

— Что это ты прячешься в темноте, дитя мое? Почему не дал знать, что ты пришел, а бродишь по дому, как привидение?

— Ну, я пошла, — крикнула Салка Валка из кухни. — До свиданья!

— Ну что за глупости? Я вижу, вы оба не в себе. Я для тебя готовила кофе, Сальвор, хлопотала, а ты уходишь. А ты, Арнальдур, почему не идешь в кухню? Иди сюда, поговори с Салкой. А то ведешь себя как чудак. На тебя уж стали жаловаться, что ты не признаешь людей, не здороваешься с ними! Я-то всегда думала, что вы ладите между собой. Садитесь, попейте вместе кофе!

Арнальдур вошел в кухню, бледный и серьезный. Девочка боялась взглянуть ему в глаза. На нем был воротничок и галстук, волосы подстрижены. Девочка не ответила на его приветствие и повернулась к нему спиной. Его тетка продолжала:

— Боже мой, как ты выглядишь? Бледный, точно мертвец. Где это ты пропадал вчера ночью, что заявился так поздно? Имей в виду, сегодня вечером ты у меня шагу не сделаешь из дома!

— Перестань, пожалуйста, — раздраженно возразил Арнальдур. Голос его дрожал и, казалось, вот-вот сорвется. — Оставь меня в покое!

— Я вижу, ты возомнил себя слишком взрослым, начинаешь пререкаться со старшими. Ладно, садись и поговори с Салкой. Она чувствует себя несчастной. Все неласковы с ней, друзей у нее нет. Ты плохо поступил, что перестал с ней дружить.

— Насколько я понял, ты уже успела рассказать Салке все, что, по-твоему, ей нужно знать обо мне и других людях. К тому же ей безразлично, говорю я с ней или нет. Я прекрасно слышал, Салка, как недавно в лавке ты сказала, что не собираешься разговаривать со мной, хоть и не знаю, в чем я перед тобой провинился. Не помню, чтобы я был груб или невежлив с тобой.

— Не хочу я с тобой разговаривать, — отрезала девочка, держа чашку кофе в руках и отворачиваясь к стене.

— В чем дело? — удивленно рассмеялась Херборг. — Уже не влюбились ли вы, дети, друг в друга?

— О нет, тот, кто все видит и знает, тому известно, что нет. Про нас этого не скажешь! Ничего похожего!

— Рад это слышать, — обиженно отозвался мальчик. — По правде говоря, я даже не представляю, что мог бы влюбиться в тебя, по крайней мере до тех пор, пока ты ходишь в штанах, глупая. Вот когда наденешь юбку, тогда видно будет.

— Да, конечно. Особенно если я наряжусь в меховое пальто и буду гонять тебя по ночам за водкой, чтобы потом напиваться, как теленок, — выпалила девочка, сильно покраснев. Она потеряла контроль над собой, и лицо ее стало почти безобразным.

— Теперь мне ясно, зачем ты пришла к нам сегодня, — вскипел Арнальдур. — Ты пришла, чтобы оболгать меня перед моими родными. Ну что ж, яблоко от яблони недалеко падает. Ты ничем не отличаешься от своей матери. Всем известно, что произошло между тобой и женихом твоей матери, когда ты была еще совсем маленькой паршивой девчонкой…

— Арнальдур, постыдись, что ты говоришь! — прервала его тетка. — Придется, видно, задать тебе хорошую трепку!

Салка Валка отшатнулась, как от удара хлыста, она уронила чашку, пролив кофе на брюки, она затряслась всем телом, ее душили рыдания. Вскочив на ноги, девочка остановилась посреди комнаты, ее глаза были полны слез, каждый мускул дрожал от гнева и стыда. В эту минуту Салке Валке казалось, что ей никогда не приходилось видеть более страшного чудовища в человеческом облике, чем Арнальдур Бьернссон. Нет слов, чтоб выразить, какое он чудовище. Как ужасно она ошибалась в нем до сего дня.

— Я знаю, моя мама несчастна. У нее нет денег, чтобы купить приличную тряпку и прикрыть ею свое тело…

Девочка, вероятно, собиралась высказать им все то, что уже наболело, но слезы душили ее, и она не смогла произнести больше ни слова. И, прежде чем Херборг успела подойти к ней и успокоить се, она уже скрылась за дверью.

— Салка! — кричала ей вслед Херборг. Но девочка была уже во дворе.

— Салка Валка! — кричала Херборг, следуя за ней. Но девочка проскочила в калитку, быстро спустилась с холма и исчезла в темноте.

Незнакомец в поселке! Какая новость может произвести большее впечатление, чем весть о появлении незнакомца среди зимы, когда жителям рыбачьего поселка уже до смерти надоело смотреть друг на друга и когда им уже не доставляет удовольствия даже злословить о веснушках и бородавках на носу своего соседа. К людям неожиданно возвращается вежливость — удивительно приятное качество, обычно выходящее из обихода в маленьких городках. Повстречав незнакомца на дороге, они снимают шляпу, раскланиваются, расспрашивают обо всем — как зовут его, что привело его в здешние места, женат ли он, каков выдался в прошлом году улов в его краях. Стоит только показаться незнакомцу, как во всех домах у дороги приподнимаются занавески, к окнам приникают женщины, молодые и старые, в потрепанных кофтах, многие с младенцами на руках. Малыши упираются пальчиками ног в ржавые жестяные или эмалированные банки, заменяющие цветочные горшки, в которых торчат унылые, безжизненные стебли, возможно — единственное украшение в бедняцком доме. Женщина, завидев незнакомца, выходит на крылечко и долго стоит, сложив руки под передником, и смотрит ему вслед с невыразимой тоской в глазах, с той благоговейной тоской, которую в больших городах считают признаком отсутствия моральных устоев у простых женщин. Ребятишки, засунув пальцы в рот, затаив дыхание, стоят у дороги по щиколотку в снежной слякоти и зачарованно смотрят на пришельца до тех пор, пока не окоченеют ноги в драных ботинках.

Салка Валка встретилась с незнакомцем как-то утром по дороге в школу. Он, вероятно, вышел подышать свежим воздухом, как заведено у Йохана Богесена и ему подобных господ. На незнакомце был непромокаемый серый плащ, шляпа с широкими полями, в руке он держал палку. Время от времени он останавливался, рассматривал то, что попадалось ему на глаза. Неизвестно почему, но девочке почудилось, что она знает его и что и он ее тоже узнал. Что-то было доверительное в его взгляде. Она даже вообразила, что он улыбнулся ей как-то лукаво, будто знал все ее тайны. Она так смутилась, что вся кровь бросилась ей в лицо. Девочка пустилась бежать и бежала, не решаясь оглянуться, до тех пор, пока не оказалась на большом расстоянии от него. Когда она наконец обернулась, то увидела, что незнакомец забыл о ней и с интересом рассматривает что-то другое. Боже мой, до чего же жарко! Кто бы это мог быть?

Вскоре она узнала, кто это такой. В школе и на причале все уже было известно. Оказывается, это Бьерн Бьернссон, отец Арнальдура из Кофа. Теперь Салка Валка поняла, почему он показался ей таким знакомым: ямочка на подбородке. Он приехал с Юга, где был большой персоной, владел всем на свете, на суше и на море, точь-в-точь как Йохан Богесен здесь, в Осейри. Такому человеку ничего не стоило платить за содержание сына, хотя старик Йоун особенно не распространялся об этом. Что привело отца Арнальдура в эти края, пока еще никто не знал. Было только известно, что он остановился у своего тестя и что Херборг набрала в лавке всякой всячины — лимонных корочек, цукатов, гвоздики, мармелада, корицы, кардамона. В Кофе с утра до вечера жарили, парили, тушили, варили, пекли. Старый Йоун, этот неисправимый брюзга и скряга, был так ошеломлен приездом знатного гостя, что отпускал покупателям все, что только у него не попросят, — с любой полки, из любого ящика, не возражая ни единым словом и не напоминая никому о предстоящих похоронах. Кое-кто высказал предположение, что Бьерн Бьернссон купит Коф и построит на этом месте особняк не хуже, чем у Йохана Богесена. Когда же удалось выяснить, что он является пайщиком акционерного общества тральщиков в столице, всем стало ясно, что он построит базу для траулеров в Осейри у Аксларфьорда и начнет конкурировать с Йоханом Богесеном. А кое-кто подозревал, что он приехал обследовать золотую жилу, на которую несколько лет назад наткнулся один немец в горах. Кто может знать, что у этих людей на уме?