Эту яркую речь, одновременно такую земную и божественную, Салка Валка слушала не мигая. А мать ее сидела словно завороженная. Глаза ее приобрели отсутствующее выражение, складки, которые оставляет жизнь на лице, смягчились; и в то же время с лица исчезло выражение мысли, женщина казалась беспомощной, отрешившейся от всего, не ведающей ни времени, ни пространства, ни печали. Такая отрешенность бывает у человека, пожалуй, только на смертном одре.

И прежде чем женщина очнулась и сообразила, что с ней происходит, зазвучала следующая песня, песня о священной виноградной лозе, избранная, вероятно, потому, что Тода-Колода называла Иисуса Христа единственным священным напитком.

— А теперь будем петь все вместе, — сказал капитан, красный, возбужденный, сияющий. Было что-то залихватское и разухабистое в его голосе и взгляде, сопровождавшем приглашение. Его слова с успехом могли бы означать: «Выпьем-ка этого сладкого хмельного вина, напьемся вволю, а завтра будь что будет».

Все запели. Песнь подхватили даже маловеры и не угодные богу безбожники, и они воспарили ввысь, зачарованные ее словами и мелодией, исполняемой в унисон солистами и инструментами.

Непримечательная женщина попала на этот ничем не примечательный берег, словно щепка, гонимая волной неизвестно откуда и куда, и, конечно, подобно многим в этом нелегком мире, где бог на плечи каждого возложил тяжкое бремя, ей приходилось туго; что и говорить, на ее совести лежало немало прегрешений, и не очень-то приятно было вспоминать о них. Женщина без роду и племени, а такие всегда обременены грехами, — она всюду таскала за собой убедительное доказательство злосчастной любви, познанной на задворках общества. Так может ли быть для нее что-нибудь прекраснее сознания, что прошлое — прах, а впереди свет? Что может быть сладостнее радостей престола, искупленного священной кровью Иисусовой? Чем сильнее ощущаешь свою незначительность (она и вправду была незначительна) в огромной, враждебной вселенной, тем желаннее становится для тебя спаситель. И если многие находят спасение по воле господа бога, почему бы ей не пойти по их пути? Он единственно вечная, чистая и праведная виноградная лоза, и сегодня вечером ей предлагают стать побегом этой лозы, брать от нее соки и жизненные силы. После поисков пристанища на этом неизвестном берегу она чуть было не поддалась сомнению, но тут явился Он, открыл свои объятья и изгнал с ее чела все сомнения. Они исчезли, как исчезает комариный рой от свежего дуновения восточного ветра. И случилось так, что мать Салки Валки забыла весь мир в сладостных объятиях Христа. В полузабытьи она потянулась вперед, чтобы впервые в жизни склонить душу и тело перед своим спасителем. Девочка осталась на месте. Она открыла рот, зажмурила глаза, завертела головой. К месту моленья потянулись другие души из Армии спасения и, преклонив колена, стали рядом с Сигурлиной. Они присоединились к ее слезам и причитаниям. А хористы в это время распевали во всю мочь победную песню.

Когда дошли до этого места, Салка Валка увидела, что в зале произошли заметные перемещения. Черномазый парень, пытавшийся опрокинуть скамью, вдруг очутился между двумя девушками и обеих обнимал за талию. Больше всего девочку удивляло то, что, как ей показалось, девушкам это нравилось. В другом углу комнаты какой-то мужчина на виду у всех целовал девушку в шею, она же делала вид, что ничего не замечает, и продолжала петь. Так отвратительно вести себя в церкви! Этого Салка Валка даже представить себе не могла.

Когда священное единение душ со спасителем достигло апогея, темные силы не выдержали. Враг, обычно прячущий зависть глубоко в тайниках души, вдруг дал выход своим подлым чувствам, и они забушевали самым неожиданным образом. В комнату полетела гнилая солома, мусор, рыбьи хвосты и чешуя, снег и водоросли. Весь этот грязный поток хлынул из полуоткрытого окна и входной двери, которую на минуту приоткрыл сторож, жаждущий присоединиться к молитве и пению. Это грубое вторжение напугало участников богослужения. Пение оборвалось, один за другим замолкли инструменты. Капитан и еще несколько мужчин вскочили на ноги и бросились к двери. Они обежали вокруг дома и вернулись, не выяснив истинной причины этого необычного явления. У Салки Валки сильно забилось сердце, она была уверена, что это бог послал парням и девушкам наказание за непристойное поведение. Капитану же было ясно как божий день, что в этом деле замешан сам сатана и правосудие не восторжествует до тех пор, пока Христос не разрушит врата преисподней.

Бедная, никому не известная сестра внезапно и неожиданно уверовала в Иисуса, и, как уже повелось в этих местах, после этого не могло быть и речи о том, чтобы Армия отказала ей и ее ребенку в приюте хотя бы на эту ночь. Итак, Сигурлину вместе с дочкой поместили в комнате одной из служанок. На следующее утро, расплачиваясь за ночлег, она спросила, не нужна ли здесь в доме старательная прислуга. Но где там! Все места оказались давным-давно заняты, и не было никакой возможности принять лишнего человека. Женщине посоветовали обратиться к купцу, учителю или доктору. Кроме того, ей сказали, что если она найдет себе жилье, то устроиться к Йохану Богесену чистить рыбу не так уж трудно. Сезон ведь только начинается.

Сегодня женщина была спокойна и полна надежд. После отдыха тошнота, вызванная морским путешествием, прошла, к тому же она верила теперь, что Иисус не покинет ее. Она уповала на своего спасителя, какое ей дело до того, что мир устроен не совсем хорошо. Иисус оградит ее от всех превратностей судьбы. Прекрасная песнь о чистой виноградной лозе захватила ее душу, она звучит в ее ушах во сне и наяву, при каждом движении она ощущает ее аромат.

Погода стояла морозная. Кругом лежали огромные снежные сугробы, весь поселок словно застыл от холода. Хижины в большинстве своем представляли старые рыбачьи хибары, сохранившиеся с прежних времен, одна или две стены которых были сложены из торфа. Почти у каждой из хижины под крышей висела вяленая рыба. На подоконниках в ржавых банках росли чахлые комнатные цветы. Лишь изредка в каком-нибудь окне промелькнет старческое лицо.

Беспорядочно сгрудившиеся дома все-таки образовывали что-то похожее на улицу, совершенно равнодушную ко всем прохожим и незнакомцам. И редко-редко любопытная хозяйка, приоткрыв дверь и спрятав под передник опухшие от мороза руки, бросала полный недоумения взгляд на бездомную женщину, которую никто не знал здесь и у которой ничего за душой не было, кроме Иисуса Христа и незаконного ребенка.