Клаус Хансен, без сомнения, был самой важной персоной, когда-либо ступавшей на берег Осейри. Еще недавно появление в поселке такого человека привело бы всех в благоговейный трепет. Но теперь времена настолько изменились, что считалось благоразумным не отпускать его ни на шаг без охраны в четыре человека, не считая самого Йохана Богесена.

Клаус Хансен был предводителем всех истинных борцов за независимость и праведным судьей всех тех, кто печется об исландском национальном духе, хотя сам он был датчанин со стороны отца и со стороны матери. Он был тем незыблемым утесом, на котором зиждилась независимость Исландии, так как в своих руках он держал большую часть золотого запаса, основу независимости страны, и большие средства, вложенные в нужные предприятия. Он был одним из самых дальновидных политиков Исландии и одним из крупнейших ее финансистов. Как управляющий банком, он получал сто тридцать три кроны тридцать три эйрира за каждый рабочий день. На этот пост он согласился единственно из филантропических соображений, когда ему пришлось оставить портфель министра. Он получал также около двадцати тысяч крон от различных учреждений, которыми он руководил ради блага народа. Это был самый крупный рыбопромышленник в стране. К тому же он являлся адвокатом Верховного суда. От имени одного из своих родственников он учредил адвокатскую контору с большим числом юристов. Здесь он занимался судьбой тех, кто пострадал при неудавшихся спекулятивных сделках или других финансовых операциях. По общему мнению, он был одним из способнейших юристов в северных странах. Он выигрывал большинство своих дел, и в особенности перед высшей инстанцией — трибуналом.

Такого дородного и крепкого человека, как он, в Осейри видели впервые. Йохан Богесен перед ним козявка. Должно быть, этот человек очень хорошо питался. У него была прекрасная, благородная внешность, какой отличаются наиболее откормленные морские млекопитающие. Среди лета он ходил в меховом пальто стоимостью в три тысячи крон. Это пальто преподнесла ему в знак благодарности компания тральщиков. Знати поселка еще не доводилось видеть такого элегантного мужчины. С его приездом в Осейри изменилась даже погода. Еще утром моросил дождь, а теперь неожиданно среди туч засияло солнце. Вскоре небо совершенно очистилось и стало ясным-ясным. С берега прибежали босоногие оборванные ребятишки и, собравшись стайкой, засунув пальцы в рот, молча рассматривали это богоподобное существо; кто-то из «красных» в шутку сказал, что Клаус Хансен питается детьми. Если это правда, то, вероятно, к завтраку он получает не иначе как пару хорошо поджаренных семилетних близнецов, так внушительно и благородно он выглядит.

В этот самый день умерла Свейнборг, жена Магнуса Переплетчика, она отправилась к богу. После образования союза рабочих эта женщина полтора дня чувствовала себя лучше, но в дальнейшем союз не оказывал воздействия на ее здоровье. По ее мнению, Арнальдур Бьернссон был одним из достойнейших людей, вроде тех, о которых она читала в книге «Обзор духовной истории человечества». Она так почитала его, как только может почитать женщина духовного наставника. В тот день, когда ей вновь стало плохо и она была вынуждена лечь в постель, Свейнборг послала за ним, чтобы из его уст услышать, в чем же заключается смысл жизни. Но только он собрался изложить перед ней свои взгляды, как она почувствовала такой сильный приступ боли, что попросила его уйти. Женщины не любят, чтобы такие необыкновенные мужчины были свидетелями их физических страданий. Несколько дней и ночей Свейнборг так стонала, что старшие дети натягивали на голову всякое тряпье, чтобы только не слышать ее стонов. Это было очень тягостно и печально. Затем пришел пастор. Он захватил с собой хорошую книгу и ждал, когда боли утихнут, чтобы прочитать больной главу из нее. Из кухни доносились крики, слышно было, как дети отчаянно ругались непристойными словами, вероятно от недостатка витамина В. Они были глупы, как богачи, уродливы, как кардиналы, кривоноги и косолапы. Самый маленький орал истошным голосом, когда у него что-нибудь отнимали. Поговаривали, что не мешало бы пригласить в поселок нового врача, так как старый совсем уже выжил из ума, но Йохан Богесен заявил, что если в поселке появится новый врач, тогда и вовсе все заболеют. К тому же в настоящее время многие врачи стали «красными». Ну взять, к примеру, того выскочку, который объезжал фьорды прошлой осенью. Он нашел, что восемьдесят процентов детей в этом прекрасном, здоровом месте страдают какими-то немыслимыми болезнями якобы из-за недостатка питания. Ох уж этот большевизм, он пролез повсюду, даже в медицину!

Прошло несколько дней, а женщина все лежала и мучилась, питаясь одной холодной водой. Да и вода тотчас же шла обратно. Рыба, которую Магнус Переплетчик получил в подарок от рыбака в знак большого расположения, варилась в соседнем доме регулярно три раза в день. Сам Магнус нередко заглядывал к старой деве, с которой был в близких отношениях, там он и обедал. Рак продолжал разрастаться в желудке его жены. Так живут и умирают люди, каждый сам по себе. Часто Салка Валка задумывалась, почему бог и люди так жестоки.

С тех пор как образовался союз рабочих, Салка Валка отдалилась от своей подруги. И теперь их отношения не улучшились, чувствовалось, что близится конец, а Салка Валка питала неприязнь к больным и умирающим. Это часто бывает с очень здоровыми людьми. Тем не менее девушка считала своим долгом следить, чтобы у детей всегда была соленая рыба и хлеб.

Неожиданно на пороге появились двое кривоногих ребят в спущенных чулках, грязные, оборванные. Они переминались с ноги на ногу, засовывая пальцы то в нос, то в рот, робея перед этой удивительной девушкой.

— Мама перестала дышать, — выпалили они.

— Дышать? — переспросила Салка Валка, подумав вначале, что они шутят.

— Да, черт побери, — сказал один из мальчишек. — Она вдруг перестала двигаться. У нее что-то лопнуло внутри. — Мы сами видели.

— Ах, вот что! — Салка Валка натянула пальто и быстро пошла к дому Магнуса. Мальчишки, сопровождавшие ее, шли по обочине дороги. Им совершенно необходимо было еще пополоскаться в грязных лужах и попрыгать через проволочные загородки. На площадке для сушки рыбы расхаживал Клаус Хансен в сопровождении охраны и Йохана Богесена. Они тыкали своими палками то тут, то там, вороша рыбу. Погода была чудесная. Люди дивились, уж не собирается ли Клаус Хансен обосноваться здесь. Пароход, во всяком случае, уже ушел.

Дома у Свейнборг все обстояло так, как и можно было ожидать: еды нет, хозяйка мертва, муж в слезах, старуха мать, как всегда, что-то мурлычет себе под нос. Заглянул кое-кто из соседей, но они, видно, решили, что тут им делать нечего. Оставалось только послать за доктором и пастором. На кухне в деревянной чашке Салка Валка нашла немного соленой рыбы. Она протухла, прилипла к посуде, рой навозных мух вился над ней, и в комнату Доносился отзвук симфонии этих удивительных существ.

доносилось из угла, где сидела бабушка, укачивая грудного младенца. В доме Магнуса в этот момент встретились жизнь и смерть во всей своей омерзительной торжественности, это было как бы откровенное издевательство; и это нередкое явление в маленьком местечке. Свейнборг лежала в постели, желтая, тощая, с открытым ртом. Кто-то прикрыл ей глаза, потому что живым становится не по себе при мысли, что мертвые могут проснуться. Хотя вряд ли есть вещи более чуждые друг другу, чем смерть и сон. Застывшая болезненная улыбка на этой смертной маске выглядит чудовищно. Но если труп полежит три-четыре дня, то суровое выражение смягчается, оно может даже перейти в нежную улыбку, как будто все забыто и прощено. День клонился к вечеру. Солнце уже обошло землю. Две грязные девчушки сидели, обнявшись, на пороге. Они молчали. На выгоне дети Свейнборг ползали вместе с другими детьми и ели землю.