— Ты имеешь в виду этого тощего бездельника, который слоняется здесь с ученым видом? Да у него, наверное, нет денег даже на те сигареты, которые он раскуривает целый день. Можешь мне поверить.

— Если он бездельник, кто же тогда ты?

— А ты скажи-ка мне, где все те, кто звал меня когда-то бездельником? Скрюченные подагрой и разбитые параличом старцы, они не могут купить себе даже денатурату. Кто начало и конец всему здесь в местечке? Я.

— Хотела бы я знать, чего бы ты добился, не будь повержен Йохан Богесен?

— Йохан Богесен отправился туда, где всегда было его место. И уж если кто повергнул его, так это я.

— Нисколько. Это заслуга кооператива. А кто создал кооператив?

— Кооператив — это я. Я ссудил Арнальдуру Бьернсону необходимые две тысячи крон, и знаешь для чего? Для того чтобы потом взять вас всех под башмак. Я знаю жизнь и в южных странах, и в северных широтах. И я иду прямо к осуществлению своей мечты.

— Легко бахвалиться случайными победами, — сказала девушка, хотя услышанная новость ошеломила ее.

— Случайными? Уж не думаешь ли ты, что я случайность? А это место тоже случайность? Или этот год, этот день? Ты разве не знаешь, что я поклялся скупить всю рыбу? Разве ты не знаешь, что я всегда считал это место своей собственностью? Или ты думаешь, что я не расквитаюсь с твоим мужем, если ты только выйдешь замуж? Можешь быть уверена, что я посажу его в лодку с пробоиной и заставлю выйти в море…

— Если я выйду замуж, ты посадишь его в поврежденную лодку? Только посмей! О, как бы я хотела, чтоб бог действительно существовал, бог, а не пустое место. Чтобы он покарал тебя и отомстил за меня и мою мать.

— Кроме меня, нет бога.

— Раньше я думала, что попалась в твои преступные лапы на всю свою жизнь, потому что однажды ты чуть не убил меня. Но теперь я поняла, что значит иметь чувство к мужчине, настоящее чувство, основанное на возвышенной, благородной идее.

— Возвышенная идея? Болтовня!

— Да, именно возвышенная идея. Он не дарил мне подарков, какие ты раздаешь шлюхам. Но он пробудил во мне душу. И пусть тебе удалось осквернить меня много лет назад, когда я была почти ребенком, я знаю, ты не коснулся моей души. Она принадлежит ему.

— Вздор вроде того, что болтали в Армии спасения.

— Ты можешь сегодня же забрать этот дом. Я по глупости купила его на деньги, которые ты наверняка украл где-нибудь в другом полушарии. Но мне нет до этого дела. А кольцо, которым ты меня вознаградил за то, что поступил со мною дурно, когда я была маленькой, я отдала своему другу, когда он уезжал отсюда, с тем чтобы он мог продать его и использовать деньги на нужное дело.

Лицо Стейнтора невольно исказилось, он схватил шляпу, нервно встряхнул головой, но тут же засмеялся.

— Это кольцо едва ли стоит больше десяти крон. Я стянул его на пароходе, вернее, подобрал в офицерской уборной. Третий штурман забыл его, когда умывался.

Прошло довольно много времени, прежде чем Салка Валка смогла что-нибудь ответить на это неожиданное признание, которое в мгновение ока смело все ее представления о любви и превратило в прах все ценности, которые она противопоставляла превратностям жизни — прошедшим и грядущим. И вот она стоит, простая маленькая девочка, которую обесчестили. Ее не только оскорбили, но и обманули. Любовный дар оказался всего-навсего ворованной стекляшкой, и искупительная смерть матери оказалась такой же бессмысленной, как искупительная смерть нашего спасителя. Если подумать хорошенько, то ведь Стейнтор Стейнссон просто сатана. Девушка открыла рот, как безумная, лицо ее исказилось, оно неожиданно стало грубым, почти непривлекательным. Затем она закрыла лицо руками и, мечась по комнате взад и вперед, кричала неестественно высоким голосом.

— Я опозорена! Опозорена! Сегодня я окончательно опозорена, и ничто, ничто не может смыть моего позора. Ничто!

До сих пор единственное, что оправдывало Стейнтора в глазах девушки, была его любовь к ней. Остановившись перед ним, она бросила ему в лицо.

— Лжец!

— Вышло недоразумение, — сказал он.

Она продолжала метаться по комнате, снова и снова твердя, что она обесчещена именно сегодня, в этот день, в эту минуту.

— К сожалению, мне не удалось это сделать в тот раз, — продолжал он спокойно, стоя у двери и собираясь уходить. — Откровенно признаться, я об этом сожалею больше всего в своей жизни. Я думал об этом дни и ночи, где бы я ни был — в холодных или жарких частях света. К сожалению, тогда я был пьян. И не раз потом я клялся себе добиться этого. Для меня ты была неотделимой частью твоей матери, ты была тем лучшим в ней, чего я больше всего жаждал. Запах твоей крови щекотал мне ноздри, иногда мне казалось невыносимым ждать тебя только потому, что тебе в ту пору было одиннадцать или двенадцать лет. Я решил овладеть тобой в то утро, но ты царапалась, кусалась и брыкалась, как дикая кошка, пока не потеряла сознания.

Спокойно, не спеша, он подробно объяснял, почему ему не удалось совершить задуманное злодеяние.

— Я мгновенно отрезвел. И поспешил поскорее скрыться, иначе, я знал, мне не поздоровится. Но, как я тебе уже сказал, я ничего не сделал. Ты только лишилась чувств от бешеного страха, злобы и неистовства. Твой первый возлюбленный, кто бы он ни был, сможет подтвердить, что я говорю правду.

— Убирайся, — закричала девушка, замахнувшись, чтобы дать ему пощечину. Но она не учла, что перед ней человек, который один дрался против целой армии вооруженных людей в различных частях света и побеждал. Он перехватил ее руку в воздухе и сжал словно в железных клещах.

Она почувствовала, что он сильнее ее.

— Только посмей меня тронуть, — процедила она сквозь стиснутые зубы.

Они дрались так, как, вероятно, никогда не дрались в этих местах. В порыве ненависти и сладострастия их тела столкнулись; словно они жаждали испепелить друг друга. Они походили на двух диких, кровожадных зверей. Каждый мускул напряжен до предела, грудь к груди, живот к животу… Казалось, сама жизнь боролась за себя в этот момент, они ненавидели и любили с одинаковой силой. Они катались по полу, швыряя друг друга от одной стены к другой. Сначала зазвенела разбитая посуда, потом затрещали стулья, опрокинулся примус, со стены свалилась картина, на которой был изображен красивый лес где-то там, за границей. Деревянные части дома трещали и стонали. Доски пола подымались и опускались под их ногами. Наконец Стейнтор зажал девушку в угол. Он прижался губами к ее губам. Так голодный дикий зверь впивается в рану своей жертвы и жадно сосет кровь. Только сейчас девушка осознала, что ей угрожает, что может случиться. Бешенство придало ей силы. Она схватила его за плечи, оттолкнула от себя и нанесла удар ногой в низ живота с такой силой, что он, как мячик, вылетел через дверь и упал в кухне на пол. Этот предательский удар вывел его из состояния опьянения, в которое повергли его страсть и запах ее крови.

Около двери, в простенке, висел острый нож для чистки рыбы. Она схватила его и направила на Стейнтора.

— Я убью тебя! — закричала она. — Убью, если ты осмелишься появиться перед моей дверью.

— Ни одна щепка в этой двери не принадлежит тебе, — сказал он, приходя в себя. — Это моя дверь… Проклятая чертовка! Ни один негодяй в мире не посмел бы нанести такого подлого удара.

Девушка слышала, как еще некоторое время он стонал сквозь стиснутые зубы. Она схватила его шляпу и швырнула в темноту. Затем она заперла дверь дома, но еще долго продолжала стоять с ножом в руках, готовая убить его, если он посмеет вернуться. И только окончательно убедившись, что он ушел, она собрала свои вещи в мешок и отправилась искать ночлег.