– Или того хуже, – заметил Иаков Мандель, посмеиваясь. – Отрекомендовали бы его библейским евреем Авраамом, который в сговоре с антихристами приносит в жертву невинных младенцев.

– И который потом для достижения абсолютного сходства отрастил бы себе бороду, – улыбаясь, добавил Уинтерс и поднялся из кресла. – Выпьешь чего-нибудь? – спросил он и, предвидя ответ друга, направился к бару.

– Спасибо! Если можно, мне как обычно.

– Это уж как водится! – Самуил Уинтерс молча налил в один бокал неразбавленный бурбон, в другой – канадское виски и положил лед. – Вот тебе, Иаков, твой бурбон, а я думаю, теперь я во всем разобрался.

– Уверен, ты не терял времени даром, когда разливал спиртное, – сказал Мандель, улыбаясь и поднимая бокал. – Ваше здоровье, сэр.

– Ваше здоровые, – ответил Уинтерс.

– Так что будем делать?

– Считаю, что стремление к победе, о котором ты говоришь, нужно каким-либо образом пробудить в Эване Кендрике. Без этого ничего не получится, а к власти придут воинствующие оппортунисты и фанатики.

Уинтерс отпил из бокала и уставился на французский гобелен справа от него:

– Король Филипп и его воины были повержены в битве при Креси не только английскими лучниками и длинными ножами валлийцев. Они вынуждены были бороться, как спустя три столетия написал Сен-Симон, «с двором, обескровленным подлыми буржуазными коррупционерами».

– Мне, Самуил, далеко до твоей эрудиции.

– Что будем делать с Эваном Кендриком? Как разжечь у него страстное стремление к победе? Теперь я понимаю, что это дело чрезвычайной важности.

– Думаю, начнем с Милоша Варака.

Энни Малкей О’Рейли была крайне взволнована. Четыре телефонные линии в офисе обычно использовались для того, чтобы делать необходимые звонки. В офис конгрессмена обычно не слишком часто звонили. Но этот день нельзя было назвать обычным, он был просто сумасшедшим. В течение двадцати четырех часов едва ли не самый скромный из офисов на Капитолийском холме превратился в горячую точку. Энни пришлось позвонить двум помощникам, которые никогда не появлялись в офисе по понедельникам.

– Да ты что, Энни, весь уик-энд летит коту под хвост!

Она убедила их немедленно явиться на работу, связалась с Филиппом Тобиасом. Этого надо хорошенько встряхнуть! Главный помощничек… Пусть забудет про теннис и притащит свою карьерную задницу в офис, иначе она убьет его!

– Что случилось?

– Шоу Фоксли вчера видел?

– Нет, катался на яхте. А зачем мне было его смотреть?

– Он участвовал в нем!

– Что? Как они посмели без моего согласия?

– Должно быть, ему позвонили домой.

– Этот паршивец ничего мне не сказал.

«Мне тоже, но я видела его имя в списке приглашенных».

– Боже! Достань мне пленку, Энни! Пожалуйста!

– Только если приедешь и поможешь отвечать на звонки, дорогуша.

– Вот говнюха!

– Как ты смеешь, наглец? Я же дама!

– Прости, Энни. Умоляю, достань пленку!

В конце концов, только потому, что она была в отчаянии, и только потому, что ее муж, Патрик Ксавье О’Рейли, отдыхал по понедельникам после ночной субботней смены, следя за криминальной обстановкой в столице, она позвонила ему и заявила, что, если он не явится вызволять ее, она настрочит на него донос и обвинит в изнасиловании, что, как она добавила, было всего лишь далекой от реальности фантазией. Единственным человеком, с которым ей не удалось связаться, был конгрессмен из девятого округа Колорадо.

– Мне очень, очень жаль, миссис О’Рейли, – сказал араб. Он и его жена присматривали за домом Кендрика, когда тот отсутствовал. Араб был либо безработным хирургом, либо бывшим ректором какого-нибудь университета, как предполагала Энни. – Конгрессмен сказал, что уедет на несколько дней. Не имею понятия, где он может быть.

– Чушь собачья, мистер Сахара!

– Вы льстите мне подобным сравнением, миссис О’Рейли.

– Свяжитесь с этим неуловимым слугой народа и скажите ему, что мы здесь зашиваемся. И все благодаря его участию в шоу Фоксли!

– Он был просто бесподобен.

– А откуда вам известно об этом?

– Читал в «Вашингтон пост», миссис О’Рейли, а также в нью-йоркской «Таймс» и в «Чикаго трибюн».

– Он читает все эти газеты?

– Нет, миссис О’Рейли, их читаю я. Но, когда он изъявляет желание их просмотреть, не возражаю.

– Слава господу!

Шум в приемной стал абсолютно невыносимым. Энни бросила трубку и подбежала к двери. Распахнув ее, она застыла в изумлении. Через толпу репортеров, помощников конгрессменов и множества других, совершенно незнакомых ей, людей пробирались Эван Кендрик и ее собственный муж.

– Сюда, скорее! – крикнула она. Как только дверь за ними закрылась, мистер О’Рейли представился:

– Я ее полицейский. Приятно с вами познакомиться, конгрессмен.

– Без вас мне пришлось бы туго, – пожимая ему руку, ответил Кендрик, бегло оглядев широкоплечего коренастого рыжеволосого мужчину с брюшком, непропорционально большим для его роста, и цветущим лицом, на котором горели умные зеленые глаза. – Я благодарен судьбе за то, что мы оказались здесь в одно время.

– По правде говоря, сэр, это не совсем случайность. Моя взбалмошная женушка позвонила с час назад, оказаться здесь я смог минут через двадцать – двадцать пять. Увидел это столпотворение в коридоре и подумал, что с минуты на минуту можете появиться вы. Вот и подождал вас.

– Мог бы и мне об этом сказать, тупая твоя голова! Мы здесь с ума сходим!

– Ну да, и заработать взыскание, дорогая моя?

– Ну не болван ли? Ирландец непутевый…

– Все, довольно ругани, – приказал Эван, бросив взгляд на дверь. – Что будем со всем этим делать? Что стряслось?

– Это вы, конгрессмен, выступали в шоу Фоксли, – сказала миссис О’Рейли. – Нас там не было.

– Я взял за правило никогда не смотреть подобных программ, – отбил пас Кендрик. – Если б смотрел, знал бы, что делать.

– Могу сообщить, что вся страна узнала о вас.

– Отлично выступили, конгрессмен! – добавил полицейский. – Ребята из департамента звонили и велели сказать Энни, чтобы она сказала вам спасибо. Я говорил тебе, Энни.

– Во-первых, у меня не было возможности передать твои слова конгрессмену, а во-вторых, в этой суете я, скорее всего, об этом просто-напросто забыла. Думаю, Эван, лучший способ выйти сейчас сухим из воды – это сделать какое-нибудь заявление.

– Постойте-ка! – произнес Эван, глядя на Патрика О’Рейли. – С чего бы полицейскому департаменту благодарить меня?

– Вы здорово отделали Бэрриша!

– С Бэрришем я расправился, это точно, но им-то что за дело?

– Он работает в Пентагоне и имеет друзей в верхах. А еще он сволочь порядочная. Если б вы провели несколько бессонных ночей, ведя за ним наблюдение, вас бы за это по головке не погладили.

– Какое еще наблюдение? Что произошло?

– Мистер Кендрик! – вмешалась Энни. – Там за дверями настоящий зверинец! Вам необходимо выступить и что-нибудь сказать!

– Подождите, я хочу выслушать вашего мужа. Продолжайте, мистер… могу я называть вас просто Патрик?

– В самый раз!

– А я для вас просто Эван. Пожалуйста, продолжайте. Каким образом Бэрриш связан с полицией?

– Этого я вам не говорил. Сам он, надо сказать, не слишком-то привлекательный.

– Но ведь не за это же ваши коллеги меня благодарили?

– Если с одной стороны посмотреть, за это и в самом деле вроде бы благодарить нечего… Только застукали мы кое-кого за стиркой, ну вы понимаете, в Майами и на Каймановых. На четвертую ночь во время наблюдения, когда он был в отеле «Мэйфлауэр», мы вроде как напали на след. Видите ли, один из тех, что в штиблетах от Балли, наведался к нему в номер в час ночи с объемистым чемоданом. Час ночи! Рановато начинает свой рабочий день, что скажете?

– Да уж!

– Ну вот, выяснилось, что у этих модников с нашим знакомым была назначена встреча по поводу инвестиций. Вполне законная, как в Пентагоне заявили. Мол, до одиннадцати тридцати он торчал на конференции, а потом у него была запланирована поездка в Лос-Анджелес восьмичасовым рейсом, так что с заседанием в час ночи все чисто.