– Ваша подпись на этом документе – тоже часть истории. К слову сказать, бывают случаи, когда руководитель страны не обязан советоваться с народом. Тем более что предвидение и здравый смысл – два основных краеугольных камня в фундаменте политической ориентации любого руководителя, – сказал Митчелл Пейтон с расстановкой.

Снег валил хлопьями, и поэтому свет от уличных фонарей вдоль дороги, бегущей по берегу озера, отражался крошечными бликами на потолке комнаты в отеле «Дрейк».

Было начало третьего. Светловолосый мужчина спал крепким сном. Дыхание у него было ровным и глубоким. Когда раздался телефонный звонок, он вскочил, опустил ноги на пол и схватил трубку.

– Да? – сказал Милош Варак таким голосом, словно вовсе не спал.

– У нас проблема, – сказал Самуил Уинтерс.

– Хотите обсудить?

– Да. Но только предельно лаконично.

– Согласен. Итак, в чем проблема? Когда и где?

– Примерно семь часов назад. Нечто ужасное. Штат Вирджиния…

– Нападение?

– Да. Массированное. Огромные потери.

– Икар? – вскрикнул Варак.

– Его там не было. Не было его и в горах, где тоже была предпринята попытка. Не удалась.

– Эммануил Вайнграсс? – спросил Варак. – Стал мишенью? Я знал, что это случится.

– Если знали, почему не предупредили?

– Позже, сэр… Я вернулся из пригорода Чикаго в половине первого…

– Там все идет по плану?

– Даже опережает его. Почему нет сообщений?

– Это нецелесообразно.

– Тогда как вы об этом узнали?

– Человек, которому я доверяю, по моей протекции поехал прямо в шестнадцатую сотню.[54] Поняли?

– Понял.

Милош Варак с облегчением вздохнул. Самуил Уинтерс точно не предатель дела «Инвер Брасс». Но кто тогда?

– Сэр, необходимо, повторяю, необходимо завтра всем встретиться. Как можно раньше. В течение светового дня.

– Хорошо, но почему?

– Есть некто, кого не должно быть. Вообще…

– Вы уверены?

– Уверен.

В Калифорнии было половина пятого утра, на востоке Соединенных Штатов – ровно половина восьмого.

Эндрю Ванвландерен сидел в своем бархатном кресле, устремив неподвижный взгляд в пространство прямо перед собой. Время от времени он покачивался. Внезапно в припадке ярости Эндрю Ванвландерен схватил стакан с тяжелым дном и швырнул его туда, где стоял телевизор. Затем он обвел взглядом свой отделанный красным деревом кабинет и свалился на пушистый белый ковер. Но бешенство не отступило. Приподнявшись на локте, Ванвландерен дотянулся до мраморной пепельницы на журнальном столике, схватил ее и с силой запустил в экран работающего телевизора.

Выпуклое стекло раскололось, телевизор взорвался. Повалил дым… Ванвландерен бессильно замычал, пытаясь дрожащими губами произнести какие-то слова.

Через секунду из спальни примчалась его жена.

– Что с тобой? – закричала она.

– Новости… Круглосуточный канал… Нет! Ничего! – рычал он хриплым голосом. Лицо и шея у него налились кровью, жилы на лбу и на висках вздулись. – Что? Что случилось? Я заплатил им ровно два миллиона! – Неожиданно Ванвландерен вскочил. Глаза у него расширились. Руки дрожали… Он сделал пару судорожных пассов ладонями, словно пытался раздвинуть завесу из воздуха, и вдруг грузно повалился на пол. Короткий вскрик – и он затих навеки.

Ардис Воджак-Монро-Фразье-Пайк-Ванвландерен шагнула к мужу. Остановилась… Лицо у нее побледнело и покрылось испариной.

– Ах ты, сукин сын! – прошептала она. – Как ты мог так поступить со мной? Что же ты со мной не посоветовался?

В пять сорок пять по местному времени Абиад собрал «священников» у себя в номере мотеля, который он делил с молодым террористом, бегло говорившим по-английски и никогда не бывавшим в Омане.

Больше ждать было нечего, стало ясно, что встреча не состоится. А это означало только одно: группа Иосифа разгромлена. Других объяснений быть не могло. Ожесточившийся террорист, наполовину еврей, с ненавистью относившийся ко всему западному и израильскому, Иосиф ни за что не допустил бы, чтобы у него в группе кто-то остался в живых. Арест и допросы – это бесчестье. Именно поэтому он настаивал на том, чтобы юнец с заячьей губой, в мужестве которого он слегка сомневался, постоянно находился рядом с ним.

– Парень, хочу, чтоб ты знал вот что! Как только пойму, что наши силы на исходе и плена не избежать, пущу тебе пулю в лоб.

– А я хочу, чтобы ты, Иосиф, знал, я это сделаю сам и прежде, чем ты соберешься пристрелить меня, потому как смерть со славой лучше позора бесславных дней. На этом наша вера держится.

– Это так, но не забывай, что ты еще молод и жизни не знаешь, а Азрак, если помнишь, всегда говорил, что жизнь – это борьба, тогда как смерть – полное бездействие.

Сейчас, вспомнив этот разговор, Абиад подумал, что Азрак был прав, хотя, если правоверный предстанет перед Аллахом, обагренный кровью поверженного врага, его ждет бессмертие, то есть жизнь бесконечная.

– Братья мои, – сказал Абиад. – Пришло наше время. Перед нами открыт путь в лучший мир, где мы обретем свободу, избежав участи невольников, прикованных к галере жизни. Я говорю о тех, кто будет жить после нас на этой грешной земле. Если мы останемся живы, мир узнает, что Аллах сподобил нас уничтожить всех, кто хотел помешать нашей борьбе за святое дело. А теперь мы должны укрепиться сначала молитвами, а потом размышлениями о том, все ли сделано для того, чтобы сокрушить нашего основного врага, ибо мы ударим по его логову в момент, когда там меньше всего будут ожидать нападения. И не под прикрытием ночи, а средь белого дня. Уже на закате мы либо встретим священный час «салата» победителями, либо завершим свое земное странствие и вернемся домой, к Аллаху.

Сразу же после полудня Калейла, сойдя с самолета, направилась в зал ожидания международного аэропорта в Сан-Диего и тут же поняла, что за нею наблюдают. Следивший даже не пытался этого скрыть. Грузный мужчина в габардиновом костюме не первой свежести стоял у окна и жевал картофельные чипсы. Он кивнул Калейле, повернулся и зашагал по проходу в сторону терминала. Через минуту она догнала его и, замедлив шаг, пошла рядом.

– Полагаю, вы не для того меня ждали, чтобы сцапать? – не глядя на него, сказала Калейла.

– Сдается мне, что вы на коленях будете умолять меня отправить вас домой. Не исключено, я так и сделаю!

– Скромность украшает человека, а вас – в особенности.

– То же самое говорит и моя жена. Кроме того, она считает, что я «краса и гордость» нации.

– Как это?

– А вы позвоните в Лэнгли, там вам это подтвердят. Правда, позвоните прямо сейчас. Жена терпеть не может, когда гости не успеют порог переступить – сразу бросаются к телефону и пошло-поехало… Если выяснится, что мы с вами из одного профсоюза, кивните, но на шею мне не вешайтесь! Скромненько, как принято на Востоке, следуйте за мной на почтительном расстоянии… Договорились?

– Договорились! Ну а звать-то вас как?

– Я вообще-то откликаюсь, когда говорят: «Здорово, Щапофф».

– Имбирный Пряник? – Калейла покосилась на оперативного разведчика, который давным-давно стал легендой ЦРУ. – Обалдеть! Ведь вы – это Восточный Берлин, Прага, Вена.

– Вообще-то, – оборвал ее Щапофф, – я из Кливленда, специалист по челюстно-лицевым травмам, причем работаю левой…

– Я представляла вас другим.

– А я всего-навсего Имбирный Пряник…

– Имбирный Пряник… Странное прозвище, – сказала Калейла.

– Ничего странного! В краю, откуда я родом, популярен так называемый выборный кекс. Обыкновенный фруктовый кекс с добавками специй либо пряничный кекс с имбирем, который в нашей семье всегда подавался и подается на стол после возвращения главы семьи с выборного собрания. Ну хорошо, идите звоните!