Кендрик стоял у окон, выходящих на широкую дугообразную подъездную аллею перед стерильным домом. Прошло уже больше часа с тех пор, как ему позвонил Деннисон и сообщил, что самолет из Каира приземлился, Рашад посадили в ожидающую ее правительственную машину, и она уже на пути в Синуид-Холлоу в сопровождении эскорта. Глава президентского аппарата довел до сведения Эвана, что сотрудница ЦРУ выразила резкое недовольство тем, что ей не позволили сделать телефонный звонок с базы военно-воздушных сил Эндрюс.

– Закатила скандал и отказалась садиться в машину, – пожаловался он. – Заявила, что ни слова не слышала от своего непосредственного начальника, а потому военно-воздушные силы могут идти месить песок. Вот стерва проклятая! Я ехал на работу, мне позвонили в лимузин. Знаете, что она мне сказала? Мне! «Да кто вы, черт побери, такой?» Вот так и выпалила! Потом, чтобы сильнее разбередить рану, отвернулась от трубки и громко кого-то спросила: «Что еще за Деннисон?»

– Это все та скромная, незаметная жизнь, которую, вы ведете, Герб. Кто-нибудь ей объяснил?

– Эти ублюдки рассмеялись! Тогда я сообщил ей, что она подчиняется приказам президента и либо садится в нашу машину, либо рискует провести пять лет в Ливенуорте.

– Это мужская тюрьма.

– Да знаю! Хм! Она будет на месте через час или около того. Помните, если все разболтала она, ее получаю я.

– Возможно.

– У меня будет приказ президента!

– А я зачитаю его в вечерних новостях. С примечаниями.

– Черт!

Кендрик уже собрался отойти от окна, чтобы выпить еще чашку кофе, когда увидел, что в начале подъездной аллеи показалась машина невзрачного серого цвета. Она промчалась по аллее и остановилась перед каменным порогом. Из левой задней дверцы быстро вылез майор военно-воздушных сил, стремительно обошел машину и открыл ближнюю к тротуару дверцу, чтобы выпустить пассажирку.

Щурясь от яркого солнечного света, из машины вышла женщина, которую Эван знал под именем Калейлы, взволнованная и неуверенная. Она была без шляпки, темные волосы спадали ей на плечи. На Адриенне Калейле были белый жакет и зеленые брюки, на ногах – туфли на низких каблуках. Справа, под мышкой, она сжимала большую белую сумку. Как только Кендрик ее увидел, на него нахлынули воспоминания о том вечере в Бахрейне. Вспомнил шок, который испытал, когда Калейла появилась в дверях причудливой королевской спальни – ее позабавило, что он поспешил укрыться под простыней. Вспомнил и то, как, несмотря на панику, замешательство и боль, а возможно, и в дополнение к этим чувствам, был поражен холодной прелестью ее резко очерченного лица европейско-арабского типа, ослепительным блеском ума, светящимся в глазах.

Все-таки он прав, это – поразительная женщина. Даже сейчас, направляясь к массивной двери стерильного дома, где ей предстояло встретиться с неизвестностью, она держалась прямо, почти вызывающе. Кендрик бесстрастно наблюдал за ней. Он не ощущал памятной теплоты, только холодное, напряженное любопытство. В тот вечер в Бахрейне Калейла лгала ему. Ложь была в том, о чем она говорила, и в том, про что умолчала. Интересно, подумал Эван, будет ли лгать снова?

Майор ВВС открыл перед Адриенной Рашад дверь огромной гостиной. Она вошла и застыла, уставившись на Эвана. Ее глаза не излучали удивления – в них светился только тот же холодный блеск ума.

– Я пойду, – сказал офицер ВВС.

– Благодарю вас, майор. – Дверь закрылась, и Кендрик шагнул вперед. – Здравствуй, Калейла. Калейла, ведь так?

– Как скажете, – спокойно произнесла она.

– Но ведь тебя зовут не Калейла, верно? Адриенна – Адриенна Рашад.

– Как скажете, – повторила она.

– Немного чересчур, не находишь?

– Все это очень глупо, конгрессмен. Вы вызвали меня сюда, чтобы я дала вам еще одну хвалебную характеристику? Если да, то я не сделаю этого.

– Характеристику? Вот уж чего я хотел бы в последнюю очередь.

– Хорошо, рада за вас. Уверена, представитель от Колорадо получит любую поддержку, которая ему нужна. Значит, здесь все-таки нет нужды в человеке, жизнь которого, как и жизни очень многих его коллег, зависит от анонимности? Не нужно делать шаг вперед и вносить вклад в дело вашего восхваления? Произносить здравицы в вашу честь?

– Вы так считаете? Думаете, я жажду восхваления и здравиц?

– А что прикажете думать? Что вы увезли меня от моей работы, раскрыли перед посольством и ВВС, возможно, разрушили мою «крышу», которую я создавала в течение нескольких лет, только потому, что были со мной близки? Это произошло однажды, но, уверяю вас, больше не повторится.

– Эй, погодите, прекрасная дама, – возразил Эван. – Ради Христа, не будем ворошить прошлое. Тогда я не знал, где нахожусь, что случилось или что еще произойдет. Я был испуган до смерти и понимал, что мне предстоит совершить такое, о чем раньше и подумать не мог.

– А еще вы были измучены, – добавила Адриенна Рашад. – И я тоже. Бывает.

– Свонн так и говорил…

– Подонок.

– Нет, не надо. Фрэнк Свонн – не подонок…

– Употребить другое слово? Например, сводник? Бессовестный сводник.

– Вы ошибаетесь. Не знаю, что у вас с ним было, но дело свое он знает.

– Например, принося вас в жертву?

– Может быть… Признаю, мысль не очень привлекательная, но ему тоже как следует досталось.

– Оставьте это, конгрессмен. Зачем я здесь?

– Потому что мне надо кое-что узнать, и вы остались одна, кто может мне это сказать.

– Что же?

– Кто предал гласности мою оманскую историю? Кто нарушил соглашение? Мне сказали, у тех, кто знает, что я ездил в Оман, – а их чертовски мало, как говорится, очень тесный круг, – нет ни одной причины, чтобы об этом рассказывать, и зато много, чтобы молчать. Не считая Свонна и того, кто у него заведует компьютерами, человека, которому он безгранично доверяет, обо мне знали только семеро. Шестерых проверили – результат абсолютно отрицательный. Остались вы – седьмая.

Адриенна Рашад не шевельнулась, лицо ее было бесстрастным, глаза излучали ярость.

– Вы – любитель, невежественный, самонадеянный любитель, – медленно и язвительно произнесла она.

– Можете ругать меня самыми последними словами, – гневно отозвался Эван, – но я собираюсь…

– Прогуляемся, конгрессмен? – Женщина из Каира подошла к большому эркеру на противоположной стороне комнаты, выходящему на причал у каменистой береговой линии Чесапика.

– Что?

– Здесь такой же гнетущий воздух, как и компания. Пожалуйста, я бы хотела прогуляться. – Рашад подняла руку и указала на улицу, затем дважды кивнула, как бы усиливая свою просьбу.

– Ладно, – пробормотал Кендрик, сбитый с толку. – Там, позади вас, есть запасной выход.

– Вижу. – Адриенна Калейла направилась к двери.

Они вышли в вымощенный плитами внутренний дворик, примыкающий к ухоженной лужайке и дорожке, которая вела вниз, к причалу. Если там когда-нибудь и были лодки, привязанные к сваям или пришвартованные в пустых доках, подпрыгивавших на волнах, то сейчас их убрали из-за осенних ветров.

– Теперь разглагольствуйте дальше, конгрессмен, – разрешила сотрудница ЦРУ. – Не стоит лишать вас этого удовольствия.

– Да прекратите же, мисс Рашад, или как вас там?! – Эван остановился на белой бетонной дорожке на полпути к берегу. – Если, по-вашему, я «разглагольствую», то вы ужасно ошибаетесь…

– Бога ради, не останавливайтесь! Поговорим о чем хотите и даже более того, дурак вы этакий.

Справа от причала берег залива представлял собой смесь темного песка и камней, обычную для Чесапика, слева стоял также обычный сарай для лодок. Больше по виду, нежели на самом деле казалось, что среди них можно укрыться. Видимо, это и привлекло оперативного агента из Каира. Она резко свернула вправо. По песку и камням, близко от мягко плещущихся волн они пошли до того места, где начинались деревья, но продолжили идти дальше, пока не добрались до большого камня, выраставшего из земли у самой кромки воды. Огромный дом отсюда уже не был виден.