– А что чемодан?

– Его трогать мы не имели права. Да и вообще шум поднялся. Кто-то, похоже, исполнил телефонный звонок.

– Но не своему адвокату, – сказал Эван, – а полковнику Роберту Бэрришу в Пентагон.

– В яблочко. Нас изрядно вымазали в грязи за то, что мы заподозрили в сомнительной деятельности законопослушного гражданина, все действия которого направлены лишь на усиление мощи Соединенных Штатов. Ребятки поработали неплохо.

– Однако вы с этим заключением не согласны. Считаете, в номере отеля происходило не только совещание по поводу вполне законных инвестиций?

– Утка – она ведь и есть утка? Если выглядит как утка, крякает как утка, ходит как утка, то кто ж это, как не утка? Только к людям, с которыми наш субъект встречался, это не относится, а его имя из списка подозреваемых было изъято.

– Спасибо, Патрик… Миссис О’Рейли, что я должен сказать собравшейся толпе?

– То, что наш Фил Тобиас сочтет необходимым опровергнуть. Сами знаете… Он уже едет сюда.

– С ума сойти! Вы уговорили его отложить занятия теннисом? Восхищаюсь вашим мужеством.

– Эван, он милый, да к тому же неглупый. Только не думаю, что его совет вам поможет. Вы теперь должны сами решать, что делать. Помните, эти хищники за дверью убеждены, будто вы старались быть на виду всю прошлую неделю и настойчиво вели переговоры об участии в шоу Фоксли. Проиграй вы, никакой шумихи бы не поднялось, но вы выиграли, скрестили шпаги с тяжеловесом и выставили его в весьма неприглядном свете, и теперь вы – самая главная новость. Все хотят знать, каковы ваши дальнейшие действия.

– А вы? Что посоветуете? У вас в ежедневнике все расписано. Какие там у нас с вами дальнейшие действия?

– Сами узнаете об этом, как только выйдете к ним.

Гомон толпы стал еще громче. Замелькали огни вспышек, включились телевизионные осветительные прожекторы. Вопросы посыпались со всех сторон. Наиболее известные репортеры сражались за право занять более выгодные позиции. Соответственно их статусу, разумеется. Эван Кендрик подошел к столу своего секретаря, отодвинул в сторону бумаги и телефонный аппарат и сел прямо на стол. Широко улыбнулся, поднял руки, призывая толпу к молчанию, не говоря при этом ни слова. Постепенно шум начал стихать. Отдельные вопросы или восклицания, вырывающиеся у нетерпеливых репортеров, вызывали у конгрессмена недоуменную улыбку. Наконец всем стало ясно: конгрессмен Эван Кендрик будет говорить лишь в том случае, если его услышит каждый. Долгожданная тишина воцарилась.

– Спасибо, – сказал Эван. – Мне потребуется немало сил, чтобы собраться с мыслями и сказать то, что надо сказать прежде, чем скажете вы. Но вам легче, вы сами с мыслями собрались давно.

– Конгрессмен Кендрик! – выкрикнул один из журналистов, не слишком довольный тем, что ему удалось занять место во втором ряду. – Правда ли…

– Ну послушайте! – Эван резко оборвал его. – Помолчите хоть минутку. Для вас это обычное дело, а я в подобном положении оказался впервые.

– Судя по телешоу, про вас этого не скажешь, – заявил бывший телеведущий.

– Тогда я сражался один на один, а сейчас чувствую себя точно в Колизее перед толпой зрителей, жаждущей лицезреть трапезу льва. Позвольте мне для начала кое-что сказать.

– Разумеется, конгрессмен.

– Рад, что на прошлой неделе там были не вы, Стэн. Ведь ваше имя Стэн, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, конгрессмен.

– Вы бы меня живым не выпустили.

– Вы очень любезны, сэр.

– Кроме шуток? Ведь это и в самом деле комплимент для вас?

– Да, конгрессмен, такая уж у нас работа.

– Отношусь к вам с уважением. Хотелось бы, чтобы вы делали это почаще.

– Что?!

– Один из весьма уважаемых сотрудников моего офиса, – быстро продолжил Кендрик, – посоветовал мне сделать заявление. Дух захватывает от такого предложения, особенно если прежде никогда в жизни ни одного заявления делать не доводилось.

– Вы занимаетесь этой сферой деятельности уже достаточно давно, – сказала молоденькая журналистка, намеренно повернувшись так, чтобы роскошные белокурые локоны попали в объектив камеры. – Вам наверняка уже приходилось делать заявления.

– Только не тогда, когда вынуждают демонстрировать собственную версию фильма «Планета обезьян». Ну так что, мне продолжить или, может, просто разойдемся? Буду с вами откровенен, на самом деле мне абсолютно все равно.

– Продолжайте, сэр, – сказал джентльмен по имени Стэн, расплывшись в широкой фотогеничной улыбке.

– Хорошо… Один из моих высококвалифицированных сотрудников также упомянул, что некоторые из вас, если не все, полагают, будто я из кожи лез вон, чтобы быть на виду на прошлой неделе. Быть на виду… Как я понимаю, это означает привлечь к себе внимание, намеренно попав в какую-нибудь историю, с тем, чтобы миллионы людей оказались тому свидетелями. Если я уловил вашу мысль, в ваших глазах я как раз такой человек. Но хочу предупредить: я не ищу чьего-либо одобрения. По большому счету мне абсолютно на это наплевать.

Толпа журналистов, пораженная словами конгрессмена, молчала.

– Я говорю вполне искренне, леди и джентльмены, – продолжил Кендрик. – Я не собираюсь надолго задерживаться здесь.

– У вас проблемы со здоровьем, сэр? – выкрикнул молодой человек откуда-то из последнего ряда.

– Хотите, померяемся силами? Нет, таких проблем я не испытываю.

– Вообще-то я занимаюсь боксом, сэр, – добавил молодой репортер. По толпе пронесся смешок, и он смущенно произнес: – Простите, сэр.

– Не извиняйтесь, молодой человек, будь у меня ваш талант, я бы предложил сразиться шефу Пентагона и его коллеге из Кремля, и мы смогли бы уладить конфликт старым добрым дедовским способом. Один представитель с каждой стороны без участия воинских подразделений. Но – увы! – вашим талантом я не обладаю и проблем со здоровьем у меня нет.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил известный журналист, ведущий собственную колонку в «Нью-Йорк таймс».

– Я польщен вашим визитом, – сказал Эван, узнав его. – Я и не предполагал, что стою того, чтобы вы тратили на меня свое время.

– Уверен, вы стоите того, а вот мое время не настолько ценное. Откуда вы явились, конгрессмен?

– Что касается вашего первого вопроса, скажу вам, что мое место не здесь. На ваш второй вопрос могу заявить, что, поскольку не считаю это место подходящим для себя, отвечать могу, не думая о последствиях… Политических последствиях, в частности.

– Вот это новость! – воскликнул Стэн, что-то записывая себе в блокнот. – А теперь ваше заявление.

– Спасибо. Хотел бы поскорее его сделать. Как и большинство людей, я не в восторге от того, что вижу. Долгое время я жил вдали от этой страны, и, возможно, иногда бывает полезно уехать, чтобы осознать, как много мы имеем в сравнении с теми, у кого ничего нет. Олигархи, как предполагается, нашим государством управлять не должны, но, мне кажется, кое-кто пытается это сделать. Указать пальцем на конкретного человека я не могу, но чувствую, что такие люди есть. Я убежден в своей правоте. Да вы и сами об этом догадываетесь. Они хотят прорваться к власти, всегда этого хотели. Они выискивают противника, чтобы заклеймить его в том, что делают сами, – незаконном продвижении на самый верх экономической и политической лестницы. Когда же мы наконец остановимся? Когда остановятся они? Когда наших детей перестанут мучить по ночам кошмары, поскольку все, что они слышат, – это бесконечные угрозы уничтожения? Когда перестанут их дети слушать про эти ужасы? А может, закрыть на это глаза, жить как жили и нестись вверх по эскалатору, созданному самим дьяволом, до тех пор, когда спуститься вниз уже возможности не будет, да это потеряет и всякий смысл, поскольку внизу к тому времени все будет пылать в огне… Прошу прощения, я знаю, это несправедливо, но мне как-то расхотелось отвечать на ваши вопросы. Я возвращаюсь в горы. – Эван Кендрик встал со стола, быстро прошел сквозь толпу к двери своего кабинета. Открыл ее и скрылся из виду.