— А что? Все правильно сказал. Это не команда, а девочки на льду.

Все закричали вразнобой:

— Девочки!

"Дьяволы" заухмылялись и на волне закинули еще пару мячей.

— Я уйду, — смутился Артемка.

— Я тебе уйду! Сидеть! Вот твой отец никогда бы просто так не ушел.

— При чем здесь мой отец? Он не играет в баскет.

— Много ты о нем знаешь! Он играет в игру гораздо опаснее баскетбола.

— Он уже давно ни во что не играет. Ты ошибся.

— Я никогда не ошибаюсь. Не отвлекайся. И не сучи ногами. Ба, да ты на поле хочешь! Хочешь, я тебе это устрою?

— Ты с ума сошел!

— По глазам вижу, что хочешь. Сиди тут, я договорюсь.

— Я убегу!

— Не убежишь. И знаешь почему? Потому что ты не девочка! Ты же не хочешь, чтобы я тебя считал девочкой. Я все про тебя знаю.

— Ты давишь на меня. Мама говорила, что на человека нельзя давить.

— Давить можно и нужно. Без этого мы бы не подозревали о существовании вина.

Чтобы выиграть у «дьяволов», тебе придется выложиться.

— Выиграть? Ты шутишь! Счет 24-0. 12 голов надо забить подряд.

— Если бросать из-за трех очковой зоны, то понадобится всего восемь бросков. Ты заметил, что они совсем не бросают из-за штрафной? Ну, ладно, я пошел.

У Брунова имелась своя причина не играть в полную силу против «дьяволов», и он обычно болтливый, сумел сохранить свой секрет. Неожиданно его окликнули:

— Брунов!

Он оглянулся и растерянно остановился. Его каждое лето отправляли в деревню в престарелой впавшей в маразм бабушке. Детей в деревне не имелось, исключая одного зачуханного пастушонка без роду, без племени, с которым из-за отсутствия контингента, Брунову приходилось водиться все лето словно последнему чмо. Так вот, бабушка в последнем письме написала, что пастушонка напоили трактористы, работающие вахтовым методом и тот, захмелев, утонул. Любой бы остановился, увидя утопленника на бровке живого и здорового. На нем была неизменная вылинявшая рубашка, и был он как всегда бос.

— Ты?

— Нет, Хулио который Иглесиас. Конечно, я. Что за дурацкий вопрос? У меня к тебе дело.

— Нашел время, мне играть.

— Недолго уже осталось.

В это время раздался свисток на десятиминутный перерыв.

— Подгадал.

— Я не про свисток. Здорово, что ты будешь играть за "дьяволов".

— Откуда ты знаешь? — заозирался Брунов с опаской. — Предупреждаю, тебе не поздоровится, если ты кому-нибудь расскажешь!

— Конечно, расскажу. Всем расскажу! А что в этом такого? Занятия в ДЮСШ обходятся в полторы тысячи рублей в месяц. Откуда у семьи дворника, живущей в однокомнатной подсобке, такие деньжищи? Кстати, ты опять вчера подглядывал за трахающимися родителями.

— Врешь!

— Я все про тебя знаю. Знаю, что Сусанна попросила тебя о маленькой услуге. Она хочет, чтобы вы проиграли в сухую. Здорово, когда никто не знает, что ты играешь свою последнюю игру за команду! Можно смело обделывать свои делишки, и все спишут на твою плохую форму. Кстати, ты знаешь, почему Сусанна так возжелала сухой счет. Они с Ольгой Владимировной с одного института, мало того с одной группы. И вот молоденькая Сусанна, которая мнила себя королевой курса, подговорила своего кавалера трахнуть соперницу на спор. И что ты думаешь. Она выиграла, и Ольга Владимировна ему отдалась, но кавалеру понравилось, и он на ней женился. Вот была хохма! Теперь ты готов, чтобы сделать то, о чем я тебя попрошу?

— А ты, правда, ничего не скажешь? А то они меня поколотят.

— Даю слово, тебя и пальцем никто не тронет.

Ольга Владимировна опешила, услышав сказанное Бруновым.

— Как ты не будешь играть?

— Вы не так поняли, я буду играть. Только за них.

Брунов указал рукой на Сусанну, та издали осклабилась. Это был момент ее триумфа.

Она еще не знала, чем это все закончится.

— Да я протест подам! Я заставлю снять результаты матча! Ты должен был сказать мне заранее.

— Ничего я вам не должен, — произнес Брунов безразличным голосом.

— Мне даже поставить некого! Ты это понимаешь?

— Мы подумали об этом. Пусть этот играет!

Он, не оборачиваясь, указал пальцем через плечо на трибуну, где среди зрителей Ольга Владимировна неожиданно увидела Артемку. Тот съежился на расстоянии. А завуч утверждала, что он из дома не выходит, вот врут люди, подумала она.

А что, пожалуй, в этом есть свой резон. Она четко подметила, что «дьяволы», отлично владея и удерживая рисунок игры, не отважились бросать из-за трех очковой зоны. Ни разу. А Артемка бросал. Это был его конек.

— Почему бы и нет? — пробормотала Ольга Владимировна и зычно крикнула через весь зал. — Шуберт! Быстро на площадку!

Тот понял, что момент, чтобы слинять, безнадежно упущен. Все оборачивались на него. И встал, чувствуя себя словно на сковородке от обрушившихся на него взглядов. Ему казалось, что все на него смотрят. Абсолютно все. Скалятся, тычут пальцами. Баскетболист, гы, гы.

Сусанна поначалу заартачилась, но когда Ольга Владимировна пригрозила увести команду, а потом и аннулировать результаты матча, то сдалась. Конечно, ничего бы эта крашеная кошка не аннулировала, но нервы бы помотала. К тому же игра была по большому счету сделана. Никому еще не удавалось отыгрывать больше двадцати очков за четверть.

Ольга Владимировна подозвала своих, в кучку с большой опаской втерся и Артемка, его дружески пихали в бок, похлопывали, тот странно горбился и озирался. И она вдруг поняла, что с парнем за год произошли разительные изменения, он никогда не ходил, выпятив одно плечо вперед, не дергал им в нервном тике. И еще она поняла, что толку не будет.

— Шуберт справа. Трех очковые давно не бросал? Придется вспомнить. Ну, давайте с богом, — больше даже говорить ни о чем не хотелось, только слова тратить.

Они вышли. Группа разношерстных дистрофиков, сникших после ухода нападающего.

Брунов тоже вышел, с другой стороны.

— Форму вы мне обещали, — хныкал он.

— Форму надо заработать, и не распускай сопли! Здесь тебе не 66-я! — оборвала Сусанна.

Филинов вышел во главе своих и игриво спросил:

— Ну, как девочки, подмылись?

В зале захихикали. Больше всего Артемку задело, что смеялись свои болельщики.

Прыснула Алена, Светка, Даша. Как же он давно их не видел. И еще он понял, что в глубине души у него исподволь зрело желание вернуться. Только не так, понукаемый Веничкой, а самому. Это было очень важно. Арбитр поднял мяч на вытянутой руке и спросил:

— Готовы?

— Девочки, — добавил Филинов.

В зале открыто захохотали. Закатился лысый толстяк, беспрерывно что-то жевавший.

Чуть не подавился.

Арбитр свистнул и вбросил мяч. Филинов пошел вперед, неспешно, с силой ударяя мячом в пол. Неизвестно на кого Артемка смотрел с большим ужасом — на нападающего или на мяч.

— Играй, бери пример со своего папаши, он еще и не в такие игры играет! — тонко крикнул Веничка, и его голос мгновенно утонул в хоре других голосов.

— И-грай! И-грай!

Артемка понял, что он должен делать именно в эту минуту. Его могли выпихнуть на поле, могли издеваться и надрывно свистеть, но играть ведь заставить не могли.

Он так и мог простоять на поле пнем. Ну, выгнали бы, ну увезли прямо отсюда в психушку, ему не привыкать. Со школы ведь увозили. И психом все называли в открытую. Но если он сейчас начнет играть, это будет только его решение. Не выздоровление еще, до полного выздоровления как до Древнеримской империи, но первый шаг. Крохотный шажок. Внезапно Артемке стало все равно, что на него смотрят. Он сделал усилие, распрямляя плечи, заставив затрещать затекшие засолившиеся суставы. Лицо исказила гримаса боли, он словно старался вырасти из собственной кожи.

Филинов, посчитав застывшего на пути игрока несерьезным препятствием, пошел на обводку, ведя мяч чересчур высоко. Артем неуловимым рывком ушел книзу и «вынырнул» с другой стороны соперника. Филинов уже без мяча по инерции пробежал чуть дальше и лихорадочно затормозил. Он все еще не воспринимал Артема как полноправного соперника, а посему продолжал играть на публику, словно Сафин в своих худших матчах. Остановился, упер руку в бок и послал широкую самую свою симпатичную ухмылку в сторону трибун, крикнув в спину Артему: