— Где?! — с надрывом воскликнул Алекперов. — Покажите!

Он еще не знал, чего требует.

— Женя! — позвал меня Мартынов. — Тебя хотят видеть!

Я сорвался с места и переступил порог. Надо было видеть лицо Алекперова в эту минуту. Наверное, он забыл обо мне, о том, что я присутствовал при их с Самсоновым последнем разговоре. А сейчас в одно мгновение ему вспомнилось все в подробностях, и он не сумел с собой совладать. Понял, что допустил промашку, и его лицо пошло предательски красными пятнами.

— Вот видите, — мягко увещевал Мартынов. — А вы меня пытались уличить в неинформированности.

А Алекперов багровел все сильнее и сильнее, и я понял, что все, происходившее до этой минуты, все эти часы, заполненные повторяющимися вопросами-ответами, были лишь подготовкой. Так артиллерия ведет огонь по площадям, готовя войска к прорыву. Противника измотали в боях, к тому же он допустил множество ошибок. И теперь надо дожимать, пока в его порядках царствует хаос и паника.

Я увидел испещренный пометками лист бумаги, лежащий перед Мартыновым, и понял, что это перечень алекперовских промашек. Пока я сидел, изнывая от безделья и изматывающего чувства голода, Мартынов успел накопать много, очень много разного рода несоответствий, и этого ни я не заметил, ни Алекперов. Алекперов только сейчас очнулся, но было уже поздно.

— Ну что, Алексей Рустамович, побеседуем? — предложил Мартынов, придвигая поближе свой коварный листочек.

И только теперь начинался настоящий допрос.

Я уехал из прокуратуры затемно. Допрос Алекперова продолжался, но мне не было места на том представлении. Дома меня ждали одиночество и пустые кастрюли, поэтому, поразмыслив, я отправился к Светлане. Она сидела перед телевизором, с экрана которого какой-то дядька с роскошной бородой читал проповедь. Из этого факта я заключил, что Светлана телевизор не смотрит, он лишь создает шумовой фон, позволяя приглушить состояние одиночества.

— Привет, — сказала она. — Где ты пропадал?

— В прокуратуре.

Светлана изумленно посмотрела на меня.

— Алекперова взяли за жабры, — доложил я. Изумления во взгляде Светланы добавилось.

— Его подозревают в причастности к убийству. Светлана прижала ладони к щекам и покачала головой — не верила.

— Никто не думает, что он сам все это проделал, — сказал я. — Такие люди стараются всегда оставаться в стороне.

— Он — организатор?

— Возможно, — ответил я, подумав. — Такая версия, словом. Он давно, еще несколько месяцев назад, решил подмять программу под себя, как самую рейтинговую. Все проделывал за спиной Сергея Николаевича. Объясняет, что хотел сделать параллельную программу, чтобы в конкурентной борьбе выявилась лучшая. Но в его показаниях обнаружилось столько нестыковок, что он вряд ли выпутается.

— Знаешь, мне не верится, — прошептала Светлана. — Нет, я понимаю, что времена сейчас такие и всякое случается, но если это окажется правдой…

Она покачала головой, не представляя, видимо, как воспримет подтвердившийся факт причастности Алекперова к убийству.

— Ты присутствовал там?

— Где? — не понял я.

— Ну, там, где допрашивали Алекперова?

— Не все время. Но достаточно много успел услышать.

— И что?.. Она запнулась.

— Он признался?

— Нет, конечно. Он ведь не из простых, Алекперов. Но его дожмут. Это будет одно из самых громких дел последних лет.

Светлана была печальна и тиха. Не надо, наверное, все время возвращать ее к тем страшным событиям.

— Ты была сегодня на работе? — попробовал я сменить тему разговора.

Молча кивнула в ответ.

— Ну и как? Горяев все так же полон творческих идей?

Светлана ответила мне печальной улыбкой.

— Как думаешь, чем все это закончится? — поинтересовался я.

— Что именно?

— Затея с Горяевым.

— Ничем. — Она пожала плечами. — Ты разве еще не понял? Все развалилось. Демин ушел…

— Окончательно?

— Да. Сегодня подал заявление. По закону еще две недели должен отработать, но сказал, что ноги его в этом дурдоме не будет.

— Чего же он так взвился? Ну ладно, Горяев ему не мил. Но есть же еще мы?

— Я сама не пойму. Он как-то остро все переживает.

Я хотел сказать, что догадываюсь о причинах, но вовремя прикусил язык. Потому что иначе пришлось бы поведать о разговоре Демина с Алекперовым на самсоновских поминках и о том, что Демин очень рассчитывал занять место покойного Самсонова. И потому трагедия Демина не в том, что он с недавних пор должен подчиняться этому дураку Горяеву, а в том, что Горяев занял его, Демина, местом

— Да, — пробормотал я. — Ну надо же„.

— Демин уходит, — сказала Светлана. — Загорский под арестом. А у нас, оставшихся, нет никакого желания продолжать работу.

— А почему? — обернулся я к ней. — Почему бы вам не продолжать делать эту программу?

— Почему — «вам»? — не поняла Светлана.

Я проговорился. Все время держал в голове, что очень скоро расстанусь с этими людьми и вернусь в Вологду, и вот это прорвалось.

— Нам. — Я еще не готов был сказать правду. — Самсонов делал отличную программу. И чем все закончится? Громкими скандалами и смертью самой программы? Или тем, что ею займутся люди, подобные Горяеву, что еще хуже смерти?

— А что ты предлагаешь? — спросила Светлана безо всякой надежды. Она, наверное, со всем уже смирилась.

— Мы сделаем программу! Суперпрограмму! Пусть она будет одна, и после нее — уже ничего. Но это станет нашим прощанием. Уж если уходить, то только громко хлопнув дверью. Мы соберем у телеэкранов сто миллионов зрителей. Все население, за вычетом грудных младенцев, слабоумных и пребывающих в длительном запое. Все остальные будут нашими в тот вечер. Представляешь? Суперпрограмма! Программа Сергея Самсонова! Последний выпуск! Последняя гастроль! Пусть увидят в последний раз. И еще раз вспомнят. Все пусть вспомнят! Вот это и будет памятник Самсонову.

Я смотрел Светлане в глаза и видел, как в них просыпается жизнь. Какие-то лучики, которые позволяют надеяться на благополучный исход.

— Ведь письма до сих пор идут, — продолжал я. — Тысячи писем от родственников и знакомых наших будущих героев. И мы выберем себе того, кто станет героем последней программы. И никаких телефонных звонков с дурацким анекдотом про зоопарк и лошадь, никаких кошельков на веревочке! Мы придумаем сюжет в духе Самсонова. Такой, какой он стал бы снимать сам.

— Да! — сказала Светлана. — Мы сделаем эту программу!

Она порывисто и благодарно обняла меня. И я понял, как она одинока и беззащитна. Все, что ей осталось, — это память о Самсонове. С этим она проживет всю жизнь. Любой, кто попытается войти в ее сердце, будет вынужден довольствоваться непризовым местом. Потому что победителем в ее жизни был только Самсонов.

— Мы снова соберем всех наших, — сказала Светлана. — Я поговорю с Деминым. Кожемякин, думаю, тоже будет не против поучаствовать. Загорский…

Светлана запнулась и расширившимися глазами посмотрела на меня.

— Я думаю, эта проблема разрешится очень скоро, — сказал я. — Видимо, Алекперова все-таки дожмут и возьмут под стражу. Но раз он окажется виновным, то автоматически будет снято обвинение с Загорского и Альфреда выпустят.

— Ты так думаешь? — с надеждой спросила Светлана.

— Ну конечно! — убежденно ответил я.

Я оказался никудышным предсказателем. Все получилось с точностью до наоборот: Алекперова отпустили. Загорский остался за решеткой. Это было так же неожиданно, как проигрыш в игре, в которой ее устроители заранее гарантировали вам победу. Все окончилось пшиком. Большой обман.

Узнав удивительную новость, я тотчас позвонил Мартынову. Мне ответили, что его нет и неизвестно когда будет. У меня сложилось о нем впечатление как о большом лжеце. Я чувствовал себя ребенком, которого обманули взрослые.