— Мы не должны поддаваться! — кипятился он: — Уйдем на другой канал. Громко, со скандалом. Черта с два, что у них получится без нас. Название они захапали? Пусть! Было — «Вот так история!», мы назовемся «Вот такая история!». Посудимся, если они захотят, нам не впервой!

Я услышал, как застонала Светлана едва различимо. Ей действительно было сейчас очень плохо. Только вчера она похоронила мужа.

— Чего нам прыгать? — спросил Кожемякин. — Алекперов бабки платит — зачем же ссориться?

— Сколько можно! — крикнула Светлана. — Я умоляю вас — прекратите! Прекратите! Прекратите!

Было похоже на истерику. Я обнял ее и привлек к себе, потому что боялся, что она рухнет на пол, потеряв с этим криком все силы.

— Ты не должна была молчать! — зло сказал Демин. — Там; у него в кабинете. Должна была бороться!

— За что бороться? — тихим и страшным голосом спросила Светлана. — За деньги? За возможность хапать?

Демин хотел что-то ей сказать, но не успел.

— Я ненавижу тебя! — крикнула Светлана.

Я чувствовал, как она дрожит.

— И всех вас тоже ненавижу! Потому что это вы убили Сергея! Вы! Вы! Вы!

Она так страшно кричала, что у меня волосы на голове зашевелились.

Марина объявилась в моей квартире поздним вечером. Неожиданно, без предупреждения. Просто пришла и позвонила в дверь.

— Ты? восхитился я.

Марина переступила порог и обвила мою шею. От нее исходил сладковатый запах. Запах любви. Я взял ее на руки и понес в комнату. Уже на диване я почувствовал, что на ней нет ничего, кроме коротенькой юбочки и полупрозрачной футболки.

— Я так спешила к тебе, — прошептала она, — что не все успела надеть.

А глаза смеялись. Такую я ее любил — безумно. Она была податлива и хотела ласки. Саша, наверное, оказался никудышным супругом.

— Ты сошел с ума, — определила Марина.

Это были ее последние слова. После них — только горячее дыхание и стоны. Мы оба были голодны и никак не могли насытиться.

Она, оказывается, оставалась у меня на всю ночь. Такого еще не бывало. Я едва не скатился с дивана, когда услышал об этом.

— Ты серьезно? — осведомился я.

— Конечно.

— Поссорилась с Сашей?

— Он уехал в командировку. Вернется завтра днем.

Я счастливо засмеялся. Это был верх блаженства.

— Ты меня лечишь, — признался я. — Было так муторно, но вот ты пришла, и все изменилось.

— А что плохого-то было?

— На работе у нас жуткая обстановка. У всех нервы на пределе. Постоянная грызня, какие-то дрязги.

— Это все из-за смерти Самсонова?

— В общем, да.

— Решаете, кому быть главным?

— И это тоже, — вздохнул я. — Но основная причина не в том.

— А в чем же?

— Убийца Самсонова — среди нас.

— Кто? — вскинулась Марина.

— Если бы знать. Расклад такой, что никто из посторонних убить не мог. Значит, кто-то из нашей компании. И вот этот гад затаился, ведет себя, как все, и из-за него мы друг друга подозреваем, и это так мерзко! Встречаешься с человеком взглядом, а в том взгляде — ложь и страх.

Меня даже передернуло, как только я вспомнил свои мучения. Марина осторожно, по-матерински, погладила меня по голове.

— А я слышала, что убийцу уже арестовали.

— Да он такой же убийца, как все мы! — с досадой сказал я. — Против него ничего нет! И вся его вина заключается в том, что он, получив от Самсонова по физиономии, пригрозил тому отомстить. И умудрился это сделать за пятнадцать минут до убийства.

— Значит, все-таки он?

Я покачал головой:

— Уж если человек решился на убийство, то не будет кричать об этом, да еще при свидетелях.

— А если он был так взбешен?

— Он убил бы Самсонова прямо там, на месте. Правильно?

Марина участливо заглянула мне в глаза:

— Может, тебе уйти оттуда?

— Куда?

— Куда угодно. В таких случаях тянуть нельзя.

Я не мог уйти. И объяснить причины тоже не мог. Только буркнул:

— Посмотрим.

Марина прижалась ко мне. Она была теплой и очень ласковой. Дарила спокойствие и без особого труда делала счастливым.

— Я люблю тебя, — произнес я. Она даже не пошевелилась.

— Ты слышишь?

Кивнула, но так и не повернула ко мне своего лица. Ее голова покоилась на моей груди, и в какой-то момент я вдруг почувствовал теплую сырость, как будто мне на грудь кто-то брызнул парным молоком. Я резко приподнялся и развернул Марину. Она плакала. Совершенно беззвучно — только слезы катились по щекам.

— Что случилось?

— Ничего, — всхлипнула она и улыбнулась сквозь слезы. — Просто сегодня ты сказал мне это в первый раз.

— Разве это такая уж трагедия?

Она снова улыбнулась:

— Нет. Но я не думала, что когда-нибудь этого дождусь.

— Это так важно для тебя? — изумился я. — По-моему, все было ясно и без слов.

— Ясно, конечно. Но хотя бы ради приличия мужчина сначала говорит, что любит, а уже потом — постель и все такое прочее.

— Мужчины действительно говорят это только ради приличия. Потому что все равно всегда подразумевается постель.

Я говорил насмешливо, стараясь тем самым скрыть собственное смущение и растерянность.

— Так что у нас с тобой, по крайней мере, все искренне, без притворства.

Марина покачала головой.

— Тебе никогда не понять женщин, — прошептала она.

Что правда, то правда. Познав ее смелость и напор едва ли не с первых дней знакомства, я и представить себе не мог, что слова имеют для нее хоть какое-то значение. Склонился над ней и стал поцелуями осушать ее слезы. Она затихла и даже, как мне показалось, перестала дышать.

— Люблю тебя, — сказал я. — Наверное, только сейчас сам это понял.

Просил прощения за собственную толстокожесть.

— Я думал, что все продлится очень недолго. Побудем вместе и разбежимся. Я уеду.

— Куда? — вскинулась Марина.

— Я не собираюсь никуда уезжать, — пробормотал я, поняв, что проговорился.

Марина выглядела встревоженной. И как ей действительно сказать, что я уеду и это случится очень скоро? От одной мысли о предстоящем расставании мне самому становилось плохо. Она — здесь, я — там. Сначала редкие, раз в месяц, встречи. Очень недолгие и почти случайные. Я стану приезжать к ней на денек, и наша любовь будет сродни воровству. Потом мы будем расходиться все дальше и дальше, как это случается между редко видящими друг друга людьми. И в конце концов у нас не останется ничего, кроме щемящих воспоминаний.

— Я увезу тебя отсюда!

— Куда? — удивилась Марина.

— В Вологду.

— А твоя жена?

Черт, я же сам ей наплел когда-то про жену.

— Я с ней разведусь.

— И что я буду делать в Вологде?

— Жить, — сказал я. — Ты будешь моей женой. Наверное, она не восприняла мои слова всерьез, потому что засмеялась.

— Нет, — сказала она. — Я не могу быть твоей женой. Только любовницей.

Потянулась ко мне и поцеловала.

— Почему? — мрачно спросил я.

— Я не хочу тебя терять.

— Ты же будешь моей законной супругой.

— И потеряю тебя. Потому что ничто так не убивает любовь, как быт. Когда стираешь мужу носки…

— Я всегда делаю это сам!

— Или стоишь у плиты…

— Тут у меня есть сложности, — признался я. — Но буду учиться и уж без завтрака семью не оставлю.

Марина засмеялась.

— Я не о том, — сказала она. — Я тебя так люблю, что готова все делать сама. И буду делать — с радостью. И год, и два, и три. А потом — это не сразу произойдет, лет через пять, а может, и через пятнадцать, — я вдруг почувствую, что эта моя радость куда-то уходит. Улетучивается без следа. А это не радость улетучивается, Женя, а любовь.

Она приникла ко мне и затихла, как будто воочию увидела, как умерла наша любовь.

— Пусть! — сказал я решительно. — Пусть все умрет через пятнадцать лет! Но если мы сейчас не сделаем шаг навстречу друг другу, то все закончится гораздо быстрее! Уже через неделю. Или через две.