— Почему?

— По той же причине, по которой не смогли повесить это дело ни на Загорского, ни на Кожемякина, ни на Алекперова. Фактов нет.

— А убийство есть!

— Есть, — безропотно согласился я. — Но слишком уж много претендентов на роль убийцы. Следствие запуталось, выбирая одного из многих. — Я невесело усмехнулся. — Ведь ничего нет. Даже орудие убийства не найдено.

— Не знают, что это было?

— Знают, но очень приблизительно. Некий предмет цилиндрической формы, на одном конце которого есть конусообразный выступ.

— Что это может быть?

— Не знаю. Не будь этого выступа, я сказал бы, что эта штука очень похожа на молоток. Но молоток с такой острой штуковиной — я никогда ничего подобного не видел. Мартынов мне сказал, что они перерыли весь дом и ближайшие окрестности, но ничего не нашли.

— Значит, этой вещи там нет?

Я скептически взглянул на Светлану:

— Ты ведь знаешь этот дом! Там можно спрятать что угодно, и потом ищи не ищи — толку никакого. У любого из нас было пять или десять минут времени на все про все — это фантастически много. За это время можно было спрятать что угодно.

— Или спрятаться самому, — задумчиво сказала Светлана. — Интересно, почему убийца не убежал?

— Потому что, оставшись с нами, он обрекал следствие на нелегкий выбор одного виновного из пяти присутствующих. А поддавшись чувству паники, он бы сразу себя выдал. Потому он и остался с нами. Надо отдать ему должное — у него очень крепкие нервы. Не каждый решился бы на такой ход.

Мартынов позвонил мне поздним вечером.

— Не уехал еще? — буркнул он.

— Как видите.

— У меня к тебе дело.

Я и не сомневался.

— Надо приехать к вам?

— Куда? — вздохнул Мартынов. — Половина двенадцатого. По телефону пообщаемся. Ты готов?

— Трепещу в ожидании! — доложил я.

Мартынов никак не прореагировал. Ему сейчас было не до шуток.

— Вспомни, что было на столе в тот чертов вечер.

— Из еды? Или из напитков?

— Меня интересует все. Вплоть до соли и лаврового листа.

Это у него прорезался черный юмор. Я перечислил все, что мог вспомнить. Если я говорил быстро, Мартынов меня останавливал — записывал, стало быть.

— Все, — подвел я черту под списком. — Больше ничего не вспомню.

— А могло быть еще что-то, чего ты не назвал?

— Запросто. Мы привезли с собой две коробки с продуктами, там чего только не было. Демин все закупал, вот если бы его спросить. Вы ему позвоните. Номер телефона знаете?

— Телефончик известен. Только Демин уже второй день не поднимает трубку.

— Пропал, — хмыкнул я. — У вас собака есть?

— Собака? У меня? — не понял Мартынов.

— Ну, не у вас лично. В прокуратуре. Демина без собаки теперь не сыскать.

— Шутник, — безо всякой интонации произнес Мартынов.

— Вам не до шуток? — посочувствовал я.

— Просто устал. Не обращай внимания.

— Много работы?

— Да. Полдня по уши в дерьме просидел.

— Это вы так образно выражаетесь?

— Ну почему же образно? — спокойно сказал Мартынов. — Буквально, Евгений. Распотрошили деревянный сортир на самсоновском участке, где, по словам Кожемякина, его стошнило. Точно, нашли блевотину. Теперь вот эксперты не спят, хитроумные анализы проводят, чтобы определить, кому, собственно, сии отправления принадлежат.

Я понял, что Мартынов взбешен. У него концы не сходились с концами, и в довершение всего он еще должен был заниматься столь неблагодарным делом. В итоге окажется, что Кожемякин говорил правду, и все мартыновские страдания закончатся тем, что он лишь подтвердит — хотя и косвенно — невиновность Кожемякина в убийстве. Хотя и это немало — оправдать невиновного. Но вряд ли сейчас это послужит Мартынову утешением.

— И еще, — вдруг вспомнил он. — Мы нашли орудие убийства.

Вот это была новость! Я даже лишился дара речи.

— Выглядит так, как мы и предполагали, — сообщил Мартынов. — Что-то вроде отвеса, С одной стороны конусообразный выступ, с другой проточено сквозное отверстие — то ли под бечевку, то ли под кольцо. Я и так эту штуку вертел, и этак — не могу понять, что это такое.

— Сами же сказали, что отвес.

Мартынов невесело засмеялся.

— Э-э нет, — протянул он. — Отвес — это штука строительная. На нем царапины должны быть. А это вещица домашнего употребления. Знаешь, есть такие вещи: только глянешь на них, и сразу видно, что к ним хозяева с любовью относятся.

— А где же нашли?

— У самого дома. Там с тыльной стороны сложена поленница, ее в прошлый раз не догадались разобрать, а в этот раз на нее обратили внимание — и нашли.

— И что это значит?

— Ничего не значит, — буркнул Мартынов. — Я тебя вот о чем попрошу. Ты завтра подъезжай ко мне с этой своей Светланой…

— Она не моя!

— Ну-ну, — примирительно сказал Мартынов. — Это я так, к слову. Так вот ты с ней подъезжай, посмотрите нашу находку. Может, вспомните, где могли эту странную железку видеть раньше. Она из самсоновского дома, я почему-то в этом уверен.

Только теперь я понял, что означает эта находка. Убийца действительно был среди нас. Он воспользовался вещицей, подвернувшейся ему под руку в доме, и после совершения преступления даже не смог отнести ее подальше. Спрятал там, где это было ему доступно, — он спешил присоединиться к нам, чтобы его отсутствие не показалось подозрительным остальным участникам той злополучной вечеринки. Так получилось, что я все время возвращался к мысли о причастности к делу кого-то постороннего. Мне очень хотелось верить, что неизвестный злоумышленник тайком пробрался в дом, чтобы сделать свое черное дело. Я не хотел верить в то, что это сделал кто-то из нашей съемочной группы. Все во мне восставало против этого. Но жизнь все расставляла на свои места.

В эту ночь ядолго не мог заснуть. Ворочался, считал до тысячи и дальше и при этом понимал, что ничего у меня не получится. Все время в памяти всплывали картинки из нашей недавней жизни. Вот мы на съемках. Вот за общим столом. Еще все живы. И у всех все нормально. По крайней мере — внешне. Загорский аккуратным выверенным жестом берет с подноса хлеб. Кожемякин торопливо опрокидывает стопку водки и после сильно морщится, даже не делая попытки чем-либо закусить. Демин с мрачным видом разглядывает лежащего в его тарелке краба. Каждый занят своим делом. Но кто-то один уже знает то, чего не знают остальные. Знает, что произойдет очень скоро.

Демин! Меня будто ударило током, и я вскочил, едва не свалившись с дивана. Номер телефона Светланы я набирал трясущейся рукой — так торопился и так был возбужден. Светлана подошла к аппарату не сразу. У нее был сонный и несколько встревоженный голос.

— Алло? — произнесла она.

— Это я! — Я даже не извинился за столь поздний звонок, мне сейчас было не до того. — Когда ты в последний раз видела Демина?

— В тот вечер, после съемок последнего выпуска нашей программы, когда мы втроем поехали ко мне.

— Он больше не появлялся? И не звонил?

— Нет. А что случилось, Женя?

— Ничего! — отрезал я. — Ты знаешь, где он живет?

— Да.

— Жди, я сейчас приеду к тебе!

— Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

— Знаю! — подтвердил я. — Но не хочу ждать до утра!

— Что случилось-то? — снова спросила она. — Ты хоть объясни.

— Демина нигде не могут найти. На звонки не отвечает. Он исчез! Ты хоть понимаешь, что все это означает?

Я заехал за Светланой на такси. Она уже была одета и не выглядела сонной.

— Так что с Деминым? — спросила она, едва только открыла дверь.

— Ничего, — буркнул я. — Едем! Нас ждет машина!

Мы спустились вниз. Небо на востоке начало сереть, и на его фоне дома казались плоскими фанерными декорациями.