— Я-то заметил, но кто, скажи, когда девушку спрашивает.

— Эх, дорогой мой Арета! Уж если не улыбается человеку счастье, то камень его и на подъёме настигнет. Что делать? Невезучим я родился.

— Нельзя так, душа моя! Умные люди говорят, за счастье бороться надо, а ежели нос повесить, так оно, счастье это, тебя в бараний рог скрутит.

— Что же делать, посоветуй, батоно.

— Да-а, перевелись ныне мужчины, не то что раньше бывало! — с сокрушением протянул сват.

— Ты о чём, батоно Арета?

— Это я так, себе говорю! Вот дед твой, слышал я, бабку-то твою похитил, а?

— Было такое, а что?

— Ничего, это я просто так…

— Не пойму я тебя, батоно Арета. Странно ты как-то выражаешься, загадками говорить изволишь.

— А ты выслушай меня внимательно — всё поймёшь. Знаешь, что с одним моим родственником приключилось? Понравилась ему как-то вдовушка, да никак он её сердце к себе привлечь не мог. И так ходил, и эдак, а вдова всё — нет и нет. Раз как-то пошёл он в лес, поймал корову той вдовы, снял у неё с ошейника колокольчик и ну звонить — трезвонить. Услышала женщина звон, пошла в лес свою корову искать да там лицом к лицу с ним и столкнулась. Испугалась было. Однако, когда рука мужчины груди её коснулась, подчинилась ему тут же. Теперь счастливей их нет на свете! Не устают они корову и колокольчик благословлять. Вот такова жизнь, — улыбнулся в усы Арета.

Удивился я этой улыбке, потому что Арета почти никогда не улыбался.

— Ну и что же, батоно Арета, и мне прикажешь на шею коровий колокольчик повесить и обманом женщиной завладеть?

— Коли нравится мужчина женщине — в лесу он её обманет или за овином, или прямо из дому похитит, — всё равно пойдёт она за ним. Большого труда это не стоит. Много ли нужно для этого? Два человека, два коня, две бурки да тёмная ночка. Мужчина ежели провёл ночь с женщиной, никто потом у него её не отнимет, если только Христос с неба не сойдёт… Да и женщина обратно не свернёт. Защитит она мужа своего: по своей, мол, воле пошла, и всё тут! Так-то, душа моя. Если что надумал, поторапливайся, потому как красивый товар долго не залёживается. Чего онемел!..

— Н-не знаю, — протянул я нерешительно.

— Только одно вот меня смущает, надеюсь ты про это слыхал? Когда похищают девушку, приданого за ней не берут.

— Пустяки это! Такой девушке приданого не нужно. Сама она, как икона святая.

Хотел я произнести её имя, но не смог. Говорят, что имя любимой всегда трудно произносить.

— Ты прав, такой девушке и вправду приданое ни к чему, — вторил мне сват. — Когда, говорят, в руках у тебя слиток золота, ни к чему за серебряной мелочью гоняться.

— Истинно говоришь, батоно!

— Сдаётся мне, мысль эта тебе по душе пришлась, — женщину похитить!

— Хорошо бы, да страшновато однако.

— Чего ты испугался, парень?

— Как чего? А если в погоню за мной пустятся, что тогда?

— И-и! Такой молодец, а погони испугался. Что это за похищение, если погони следом не будет? Обязательно должна быть. Главное тут следы запутать. Не беспокойся, никто тебя не догонит. В этом деле ты на меня положись. У похитителя, говорят, одна дорога, а у преследователей — тысячи. Уж я так их запутаю, что собственную судьбу проклянут… Ты только решайся, а остальное я на себя беру. Ну как, согласен? Я тебя не неволю. Поступай, как ум твой тебе подскажет.

— Эх, будь что будет! Видно, такова моя судьба! Не хочу я без жены стариться.

— Верно. Только уговор — никому ни слова, понял? Иначе всё пропало!

— Да что ты, батоно Арета, не ребёнок я.

— Об этом только трое должны знать: ты да я, да крест святой. Пойду-ка я да с девушкой покалякаю, узнаю у неё, как да что. Если девушка не согласится, тогда нам уже сам бог и тот не поможет. Не верю я, однако, чтобы рыбка золотая на удочку не попалась. Такие дела мне всегда удаются. Надеюсь, ты мне доверяешь?

— Не только доверяю, батоно Арета, прошу тебя, умоляю, помочь мне в этом деле, а уж потом проси чего захочешь, головой соль тебе толочь буду. Правильный ты мужик, батоно Арета.

— Уж очень тебя, как я погляжу, любовь обожгла.

— Не сожжён я ею пока, но опалён порядком.

— Ну, милый, женское прикосновение для твоей опалённой груди бальзамом будет целительным. Уж это я точно знаю.

Через три дня сват прокрался ко мне во двор, словно вор. По лицу его никак я не мог догадаться, как идут наши дела.

— Ну что, парень или девка? — только и спросил я.

Он же, пока мы не вошли в комнату, не проронил ни слова.

— Чего ты испугался, Караман? Побледнел-то как. Успокойся. Девушку я так заговорил, что согласна она. На край света, говорит, за ним пойду.

— Правда?

— Стану я тебя обманывать! Давай-ка лучше подумаем, как дальше быть?

— Я в твоих руках, батоно Арета. Сделаю всё, как скажешь.

— Не беспокойся, дорогой, ты в надёжных руках. Найми-ка ты двух хороших коней, лучше чёрных, ночью незаметней будут. Бурки накинем… Ежели в нас выстрелят из пистолета, пуля бурку не пробьёт.

— А дальше?..

— Ты будешь ждать меня с лошадьми у мельницы, что поблизости от дома Омана. В полночь обойду я Оманов дом и прокрадусь к окошечку, где девушка спит.

— А что, Пасико и Цицино разве не вместе спят?

— Нет.

— Она, твоя голубушка, прыгнет прямо ко мне в лапы. Заверну её в бурку и к тебе притащу. Ты с ней к ручью поскачешь, а я у мельницы подожду. Знаю, погоня тут же начнётся. Как услышу крики, выхвачу оружие да прямо по другой дороге поскачу… Преследователи, конечно, за мной увяжутся, да уж как-нибудь улизну.

— Девушку я должен домой что ли привести?

— Ты что, спятил? Спустись к долине Баракони. Знакомы ли тебе те места?

— Конечно, там мтиульские виноградники разбиты.

— Молодец! Наблюдательный ты.

— Как же, там в виноградниках у некоторых даже марани имеются.

— Ну, да ты лучше меня, оказывается, всё знаешь. Так вот, на берегу Риони шалаш моего двоюродного брата стоит, там и проведите ночь, а утром и я туда прибуду.

— Дай тебе бог счастья!

— Помнишь, что я тебе говорил. Приведёшь туда женщину, поступай с нею, как я тебя учил.

— А чему это вы меня учили? Не припомню я что-то.

— В давильне там сено валяется, опрокинь на него девушку и… И её согрей, и сам согрейся, да не мешкай, чтобы не простыла, ветер-то ведь, знаешь, с Риони холодный дует! А потом уж никто у тебя женщину не отнимет. Плакать начнёт, ты этим слезам не верь; женщины они всегда так умеют… поступай с ней, как мужчина, понял? Не любят они трусливых да нерешительных. Вспомнишь, потом мне спасибо скажешь. Ну как, нравится тебе план?

— Соломон Мудрый умнее бы не придумал!

— Ну, раз так, я пошёл и буду в субботу, а ты всё загодя приготовь, да смотри, чтобы уж точно!

— Не беспокойся, батоно Арета, всё будет сделано, как надо. Куда ты заторопился? Выпили бы по стаканчику.

— Потом, потом, когда у тебя в доме хозяйка появится. Ну, будь здоров!

С нетерпением ждал я субботы. По утрам бесцельно по двору бродил, а ночами в постели вертелся, как на раскалённых углях.

Если человека сон одолевает, ему и камень, как вы сами знаете, пухом кажется, подо мной же перина пуховая, а сна ни в одном глазу. От отца моего ещё слыхал я, что человеку от двух вещей не спится — от радости большой и от горя. Не знал я тогда — радоваться мне или печалиться. И то и другое меня одолевало. Радовался, что такая красавица согласилась моею стать, а печалился оттого, что сомнения меня одолевать начали, вдруг, не приведи господь, откажется она, слово данное нарушит. В душе моей и ад, и рай поселились, и не мог я представить себе, что дальше со мной будет.

— Господи, — взывал я к отцу небесному, — вразуми меня, сделай хоть на миг всеведущим, чтобы мог я догадаться, о чём сейчас бесценная моя думает.

Говорят, настоящая любовь всегда несёт с собою страдания. Истинно, дорогие, так это. Но в то же время я даже бессоннице своей радовался, так как образ Цицино неотступно у меня перед глазами стоял. Бедный тот человек, который никогда в жизни любви не испытывал. От страданий ещё милей мне Цицино стала.