— Здравствуйте, господин доктор, — говорю робко.

— Здравствуйте, здравствуйте, — не поднимает он от книги глаз.

— Вот, я… пришёл…

— Вижу… Раздевайтесь! — прервал меня доктор.

Я опешил, оглядел себя и смущённо начал:

— Уважаемый доктор, знаете…

— Знаю, знаю, говорю вам, снимите одежду, — перебил меня он, не переставая листать книгу.

Мне подумалось, что этот добрый человек, вероятно, пожалел меня и собрался подарить мне одежду какого-нибудь своего шалопая-слуги, и я, сразу почувствовав к нему огромную благодарность, стал поспешно раздеваться. Доктор закрыл книгу и встал:

— На что жалуетесь, молодой человек?

Вот тебе раз! Что это ещё за вопрос: да на что только я не жалуюсь… на счастье своё, на безденежье, на превратности этого мира и на тысячи всяких неустройств. Чудной он какой-то, какое ему до этого дело?..

— Что у тебя болит, юноша? — спросил доктор уже с раздражением.

— Да ничего не болит, здоров я, как кремень, — сказал я изумлённо.

— А что тебя привело ко мне?

— Меня Арчил послал. Хлеб вам принести сейчас, или вечером?

— Извини, дружок, а я принял тебя за больного. Арчилу же передай, что хлеб мне сегодня не нужен, а завтра утром пусть будет так любезен, пришлёт три хлеба, понял?

Я нехотя натянул свою убогую одежду и вышел еле волоча ноги. Когда я вошёл в лавку, Арчил и Кечо уже завтракали. Напрасно в прошлую ночь Кечошка убеждал меня, что неделю есть ничего не будет, он глотал такие огромные кусищи, будто девять дней во рту и крошки не держал. Я, разумеется, присоединился к завтракавшим. А поев, снова встал за прилавок.

В лавку заглянула какая-то старушонка в чёрном платье. В одной руке она держала палку, в другой — четырёхугольную корзину:

— Хлеб у тебя свежий?

— Только из тонэ, бабуся, сколько фунтов желаете?

— Взвесь три хлеба.

Я положил на весы три шоти.

— На пять пятаков.

— Смотри, чтобы сырые не оказались, не то обратно принесу, да голову тебе ими проломлю.

— Подумаешь, напугала, голову можно проломить хорошо испечённым хлебом, ну а от теста что мне сделается, — засмеялся я.

Старуха покосилась на меня и, ничего не сказав в ответ, вышла за дверь. В это время в лавку вошёл Арчил, он слышал разговор и строго обратился ко мне:

— У тебя, милейший, длинный язык. Эдак ты мне всех покупателей разгонишь.

— Не гожусь — не надо, что свет клином на этом месте сошёлся?! — вспылил я.

— Что-о! — заорал Арчил, — противный рачинец! Тоже мне ещё, разобиделся, уходи, батоно, удерживать за подол не стану, скатертью тебе дорога! Ты из тех, что на одном месте долго не задерживаются. Давай-ка, давай, убирайся подобру-поздорову.

Он замахнулся и напоролся рукой на большой ржавый гвоздь, глубоко вбитый в полку. Выругался в сердцах — так, мол, и так, того, кто тебя сделал, схватил его, потянул и, вытащив легонько, зашвырнул далеко за стойку. Это меня испугало гораздо больше, чем его гнев.

«Ну, — подумал я, — если он с гвоздями так справляется, то ему всё нипочём. Страшно с таким дело иметь, не понравится ему что-нибудь, он кулаком р-раз! — и душу из меня вытрясет. Уберусь-ка я отсюда, пока ноги целы».

— Нет, не по мне ремесло пекаря, попытаю судьбу в другом месте, — поделился я своими переживаниями с Кечошкой!

— Ты что это, дурья башка! Белены что ли объелся. Вздумал тоже! Что касается меня, то я отсюда ни шагу… если только силой не погонит.

И правда, ел-пил он здесь до отвала, да и переспать было где. Так что пришлось мне уходить одному. Снова оказался я на улице, один, без хлеба, без пристанища.

Стемнело, кругом зажглись фонари. А я шёл, сам не знаю куда. Вдруг что-то ударило меня по спине, поглядел, узелок какой-то рядом валяется, поднял его, развязал, вижу денег пачку.

От удивления я даже рот разинул, сон это или явь, не пойму. Ущипнул себя — не сон. Благодаренье богу, такая действительность лучше тысячи красивых снов… Хвала всевышнему, не оставляет он человека в беде! Но тут в душе моей вдруг зашевелился червь сомнения. А не кроется ли здесь какой-нибудь подвох. Шут их разберёт, этих городских. Может, деньги в узелке фальшивые. Увидит кто у меня такие деньги, схватит да пригвоздит на большой площади к позорному столбу. Пропадай тогда моя буйная головушка! Известное дело, деньги с неба не падают. Правда, предку моему Гагнии сбросил когда-то господь-бог бурдюки, так то ж время другое было. А тут ловушка, беспременно ловушка! — Оглядываюсь я вокруг, кошусь туда, сюда, нигде духа человеческого не слышно…

«Чего это ты, Караман, — ругаю я себя, — в небе витаешь, опустись на грешную землю, оглядись вокруг, счастье рядом с тобою, наконец оно тебе привалило, бери его, не робей, чего отмахиваешься!»

Вдруг засветилось одно окно, оказалось, что стою я около большого каменного дома. Окно светится на втором этаже. Узелок определённо выброшен из него. Чёрт знает, счастье ли это или несчастье… Я почти был убеждён, что это подвох. Разве может пойти впрок то, что тебе не предназначено? Так не бывает.

«Осторожней, Караман, осторожней, буйная головушка! Это, определённо, дело рук какого-нибудь негодяя».

Из освещённого окна слышался какой-то шум. И тут я увидел чью-то тень с пистолетом в руке.

«Разбойники! — молнией проносится у меня в голове, — разбойники, никто другой не может быть!»

Не помня себя от страха, вбежал я в подъезд дома и поднялся вверх по тёмной лестнице, в мгновение ока оказавшись на втором этаже. Дверь была приоткрыта, но я всё-таки из приличия спросил:

— Можно?

Тут кто-то, притаившийся за дверью, схватил меня за горло.

— Попался, сукин сын!

«Господи! — обомлел я, — полицейские. Чего им тут надо?»

Полицейский, воспользовавшись моим замешательством, выхватил у меня узелок и надел на меня наручники. Я даже удивиться не успел.

— Кто дал тебе узел? — полицейский так свирепо завращал глазами, что у меня душа в пятки ушла.

— Узелок… узелок… не знаю, батоно, я думал… думал отсюда кто-то выбросил. Упал он мне прямо на спину, случайно, думаю, выпал отсюда, вот я и принёс его вам обратно.

— Каков мошенник! — полицейский хватил меня по шее и втолкнул в комнату. Там я увидел ещё двоих полицейских, один из которых стоял рядом с пожилым человеком в чёрной чохе, спокойно и с достоинством восседавшим в кресле. Другой рылся в пёстром сундуке.

— Не ищите, денег здесь нет, — пробасил мой пленитель.

Сидящий в кресле заскрежетал зубами и уставился на меня так грозно, словно нацелился двумя пистолетами.

— Это ещё что за шутки? — взглянул на меня шаривший в сундуке.

— Напарник разбойника. Узелок принёс, — ответил ему мой пленитель. — Вишь, каким волком смотрит, бандит проклятый!

— Ты часом не бредишь? Я своими глазами видел, как бандит с узелком бежал. Нет, здесь, наверно, какой-то другой трюк. Возьмём-ка их обоих в участок. Там разберёмся.

Человек в чёрной чохе снова грозно взглянул на меня, встал и с достоинством пошёл впереди полицейского. Я уныло поплёлся за ним.

Всю дорогу меня щедро угощали тумаками, зато Чёрная чоха шёл себе преспокойно — его никто не трогал. Я не совсем понимал, что произошло. Полицейским я казался сообщником бандита, это я уразумел. Но меня удивило другое: кому и зачем понадобилось напакостить мне, несчастному? Кому и что я сделал плохого в этом мире? Шёл я и думал:

— Господи, если уж написана мне на роду смерть, освободи меня от этой пытки, положи конец моим страданиям!

В участке меня расспросили обо всём подробно, кто я такой, где живу.

Я рассказал всё, как было, но мне не поверили. Били меня нещадно.

— Кто ты такой, сколько семейств ограбил, давно ли подружился с Дарчо? — приставали ко мне мои мучители.

Лишь в конце недели они поняли, что я не тот, за кого они меня принимали. Начало и конец того дела, в которое я влип, я узнал намного позднее.

Дарчо — человек в чёрной чохе, был известным бандитом. Он грабил семьи и магазины, крал деньги и золото, опустошал казну. Полиция давно преследовала его, но безуспешно. И вот, наконец, Дарчо накрыли в его собственном доме. Он, зная, что не пойман — не вор, решил освободиться от улик и выкинул узелок с деньгами за окно. И на горе узелок тот упал к моим ногам.