Еще в языческие времена верба имела особое значение, которое видоизменилось при введении христианства. В древней мифологии есть предание, что некогда существовала женщина по имени Блинда. Она имела интересную способность деторождения: рожала невероятно легко и многочисленно. И не только обыкновенным образом, но и из рук, ног и головы…

Вышло так, что Земля, самая плодовитейшая из матерей, позавидовала ей в этом свойстве. Однажды, когда Блинда прогуливалась по болотистому лугу, ее ноги вдруг увязли в топкой грязи, и Земля так крепко их сжала, что Блинда не смогла освободиться и сдвинуться с места. Она тут же обратилась в вербу… Язычники почитали вербу как священное дерево, приписывали ей влияние на человеческую плодовитость.

В Вербное воскресенье освященными ветками вербы русские легонько стегали друг друга, для того чтобы человек был здоров. Считалось, что дети от этого быстрее растут. Предполагая в освященной вербе целебную силу, обыватели съедали по девять ее почек, клали вербу в воду, в которой купали больного ребенка. При первом выгоне в поле хлестали вербой скотину, чтобы не болела, втыкали ветви в дверь хлева. Говорили, что верба надежно защищает домашний очаг от нечистой силы.

Благовещение, Вербный праздник, сама весна создают радостное настроение в ожидании встречи Пасхи.

В старину в Белокаменной Седмице страстей Христовых предшествовал торжественный обряд «Шествие на осляти», в котором вспоминалось евангельское событие — вход Господа в Иерусалим. В России это было Вербное воскресенье. К XVI веку обряд сформировался и имел свой русский самобытный колорит.

Первоначально торжество проходило в стенах Кремля. Потом оно расширилось. И шествие, начинаясь возле Успенского собора, уже выходило через Спасские ворота ко Входо-Иерусалимскому приделу Покровского, что на Рву, собора. Оно умиляло русских и поражало красотой и своим размахом иностранцев.

Во главе крестного хода на «осляти» ехал патриарх. Коня в белом суконном уборе под уздцы вел венценосный царь — государь всея Руси.

Лобное место заранее устилалось бархатами и сукном. Здесь устанавливались в праздничном убранстве Евангелие и иконы.

Коня-«ослятю» окружали пять дьяков в золотых кафтанах. Дьяки находились под руководством патриаршего боярина.

Главная большая верба страны водружалась на обитую красным сукном колесницу, огороженную пестро расписанной решеткой. Колесница звалась «санями» и была запряжена конями в цветных бархатных попонах и в «начолках» с развевавшимися перьями.

Верба, украшенная зеленью, искусственными цветами, была увешена яблоками, яблоневыми завязями, грушами, изюмом, финиками, виноградом, «цареградскими стручками-рожками», орехами. Как писали летописи, около вербы были «перила учинены, столбики писаны разными красками», и сама верба, «где годно, сукном одеяна». Во время шествия при упряжке с впряженными шестью «коретными добрыми лошадями» под вербою находились в белых одеждах мальчики из патриаршего хора, которые пели «стихеры цветоносию».

Царь и святитель посещали Покровский собор.

Потом отдельные вербные веточки раздавались духовным и светским властям, младшим государственным чинам и народу. Встав лицом к закату, священник начинал чтение Евангелия. Во время произнесения слов: «И посла два от ученик» соборный протопоп с ключарем (вместо двух учеников Христа) подходил и к патриарху под благословение «по осля идти». Патриарх благословлял царя с Евангелием в одной руке и с крестом — в другой, садился на подведенного «осля», покрытого теперь красным сукном у головы и зеленой тканью — сзади.

За «ослятей» по чину шли церковные и светские иерархи. За ними в колеснице везли вербу, проносили хоругви, иконы. Начиналось песнопение. Перед государем при «осляти» несли царский жезл «в злато кованный», государевы вербу и свечу, царский плат. В руках у всех приближенных были веточки. Святитель всю дорогу от Лобного места к Успенскому собору осенял на все стороны народ крестом. Перед процессией стрелецкие дети стелили красные и зеленые сукна.

При Михаиле Феодоровиче число мальчиков, участвовавших в шествии, было не более сотни, но позднее оно увеличилось до 800—1000. Расстилаемые ими сукна и кафтаны после праздника переходили в их собственность — а это были очень дорогие подарки. Иногда им давали еще и по 8 алтын.

Как только продвижение «осляти» равнялось со Спасскими воротами, в Кремле на Иване Великом раздавался благовест, который подхватывался московскими храмами: сначала — кремлевскими, потом и всеми «сорока сороками». Все колокола умолками в тот момент, когда государь со святителем вступали в Успенский собор.

Здесь продолжалось чтение Евангелия. Патриарх принимал из царских рук вербу и, благословив, целовал правую руку государя. Царь также целовал патриарха и потом уходил к себе во дворец.

После совершения литургии патриарх подходил к поставленной у южных дверей кремлевского Успенского собора колеснице с нарядною вербою. Молитвословил перед ней, благословлял дерево. Соборные ключари отрубали большой сук от вербы и несли его в алтарь, где обрезали ветви, чтобы на серебряных блюдах отправить их в государевы покои.

Часть ветвей раздавалась духовенству и боярам. Стрельцы и простой народ получали остатки вербы со всеми украшениями и привесками: бумажными листами, бархатными и шелковыми цветами, ягодами, плодами, овощами, фруктами, пряниками. От русской вербы ничего на месте не оставалось. Подарки вешались в московских домах рядом с иконами.

В домах в этот день на столах разрешались в умеренном количестве вина, меды, рыбная снедь.

На следующий день наступала Великая седмица страданий Христа. В старой Москве к ней уже были готовы.

Дорожная магистраль Ленинградский проспект продолжительное время называлась Тверской тракт. После строительства у балтийских берегов России новой столицы и значительного улучшения этого пути она получила наименование Санкт-Петербургское шоссе.

Понятно, что шоссе своим обустройством, созданием путевых станций было связано с именем царя Петра Великого. Много раз первому российскому императору приходилось проезжать по этой дороге, направляясь в древнюю столицу страны из своей Северной Пальмиры.

Преобразователь России любил Санкт-Петербург больше, нежели Москву. Хотя родился в златоглавой.

Случилось так, что царь Алексей Михайлович на сороковом году жизни лишился своей первой супруги. Царица, из рода Милославских, скончалась родами 2 марта 1669 года. Но беда не приходит одна: через три месяца вдовец похоронил еще и четырехлетнего сына Симеона, а спустя еще полгода — старшего, 16-летнего сына Алексея.

Скорбные дни прошли. Все стали делать предположения о том, что он вступит во второй брак. Придворные подбирали Алексею Михайловичу невесту. Любимец и царский советник, начальник Посольского и Малороссийского приказов, Артемон Сергеевич Матвеев задумал свою партию.

Царь любил по-дружески приезжать в гости в дом Матвеева, который находился между Покровкою и Мясницкою улицей, у церкви Николая в Столпах. У Матвеева можно было замечательно отдохнуть в интерьере всяких заморских диковинок, картин, часов: иностранцы дарили Артемону Сергеевичу редкие по красоте подарки. Еще у Матвеева проводились не частые тогда театральные развлечения, ставились музыкальные представления. Именно здесь имело место зарождение русского театрального действа.

Хозяин этого «салона» дочерей не имел. Но у его сверстника и друга, с которым он служил долгое время, делил труды и опасности военных походов — Кирилы Полуектовича Нарышкина, помещика из Тарусы, — была дочь Наталья, отличавшаяся чудной красотой: высока ростом, статная, румяная, чернобровая и черноглазая.

Матвеев, с некоторым собственным интересом, уговорил своего деревенского приятеля отдать ему дочь на воспитание.

Однажды государь Алексей Михайлович посетил А. С. Матвеева и остался у него ужинать по-простому, по-семейному. Жена Матвеева с молодою приемною дочерью появилась в столовой, чтобы поднести, по обычаю, перед ужином гостю зелена-вина на серебряном блюде.