В ночь на Святой день почти никто не ложился спать. Церкви были переполнены прихожанами. Каждый москвич посещал свою церковь, не стремился попасть в главные. Здесь в момент провозглашения «Христос Воскресе!» все переживали неописуемую радость и ликование. Шли бесконечные поздравления знакомых и незнакомых людей.

Для встречи рассвета многие москвичи заполняли городские возвышенности, чтобы посмотреть на чудесной красоты, особенное в этот день, явление природы. Небо, как правило, было расцвечено в розовые нежные и ярко-красные тона. Солнышко купалось и плескалось в нем.

После обедни в Святое воскресенье большинство зажиточных обывателей делали пышные визиты или принимали поздравителей у себя. В среднем классе и в простонародье после раннего обеда богатырски спали. Некоторые отправлялись, как в первый день праздника, так и в продолжение всей Святой недели, при торжественном красном колокольном звоне, в Кремль, в соборы, на поклонение святым мощам, взбирались на Ивановскую колокольню, чтобы увидеть панораму Москвы. От колокольни прогуливались к Спасскому мосту либо шли на Никольскую к ограде Казанского собора или на Варварский и Ильинский перекрестки. Чтобы посмеяться — в квасные и холщовые ряды поглазеть на лубочные картины (листы), специально для праздника вывешенные на Сретенке у церкви Троицы на Листах. Туда, где около Сухаревской башни по Земляному валу проходила в петровские времена северная граница старой Москвы. Эти листы печатались у церкви Успения, что в Печатниках.

Многие обыватели от мала до велика в пасхальные дни ехали на гулянье «под Новинским». Здесь располагались балаганы, кружало — кабак в виде большого колокола, качели, карусели, зверинцы. Отсюда не уходили до самой темной ночи. За несколько копеек можно было отдохнуть «на всю катушку».

Как повелось со стародавних времен, в Пасхальную неделю царские особы и священнослужители посещали больницы, приюты, богадельни, тюрьмы. Здешним обитателям дарились пасхальные яйца, куличи, некоторая одежда, обувь. Заведениям выделялись пожертвования.

К празднику Пасхи иногда приурочивали важные события. Так, в 1849 году, когда Пасха началась 3 апреля, в Москве открывали новый Кремлевский дворец (архитектор К. А. Тон). Тогда из Северной Пальмиры в златоглавую пожаловала царская семья.

Открытие прошло на высоком уровне, согласно расписанному по деталям ритуалу.

Здесь имели место и некоторые происшествия, которые были отмечены в казенном объявлении от московского обер-полицейместера Лужина: «7 апреля во время маскарада при Высочайшем Дворе найден орден Св. Анны 3 степени, дворянская медаль в память 1812 года и знак отличия беспорочной службы за 15 лет. Потерявшие означенные знаки приглашаются за получением их в мою канцелярию с надлежащими на принадлежность доказательствами». Это объявление прошло в нескольких номерах, потом было снято, видимо, по причине явки кавалеров-растеряш.

Пасха проходила весело, в радости ко всему живому. В пасхальные дни не принято было ходить на кладбища.

После Пасхальной недели наступал Фомин понедельник — день, который москвичи ожидали с некоторым корыстным интересом. Почему? По простой общеизвестной, ныне вовсе забытой причине-правилу: в русской купеческой среде издавна повелось, что дни Пасхи были рубежом старого и нового коммерческих годов. Приводились в порядок годовые счета, исчислялся доход. Удачливые московские купцы вскладчину выкупали должников из Временной тюрьмы «Ямы», что была у Иверских ворот (к примеру, в 1849 году таких счастливчиков оказалось 52 человека). В различные небогатые городские учреждения безвозмездно и бескорыстно вносились немалые денежные средства.

На Фоминой неделе шла торговля по сниженным ценам: добротный товар продавался дешево. Среди купцов считалось, что почин хорошей торговли определял удачу на весь год, говорилось, что «не должно упускать первого покупщика, хотя бы продать и без барыша».

Но Фомина неделя вместе с магазинными радостями несла и некоторую грусть. Так как именно она, а не светлая Пасха, предназначалась для поминания усопших родственниками. Считалось, что на Фоминой неделе покойники ждали родных и радовались христосованию с ними. Радонице на кладбищах можно было увидеть и слезы, и радостные лица, услышать слова, обращенные к усопшим. Ничего удивительного в том не было: на земле продолжалась жизнь, а покой и умиротворение оставались в вечности.

С понедельника или со вторника этой недели православные с любовью посещали могилы родных и близких людей. Здесь оставлялась пища и питье нищим и птицам для поминовения покойников…

Считалось, что они радовались тем встречам вместе с живыми.

Потому и неделю в народе называли еще Радоницею, или «Навьевой неделей» (слово «навье» в русском говоре означало «покойник»).

Замечательные стихи на Радоницу написал поэт Л. И. Пальмин:

Для посещений кладбищ в русском календаре отводились еще и другие дни.

За обрядами, посиделками приходили повседневные запланированные и не расписанные заранее заботы обывателей. Эмоциональный всплеск стушевывался, затихал. Наступали так называемые табельные (рабочие) дни. Газеты отражали уже новые бытовые сюжеты и события в стране.

Однако, несмотря на праздники, русские люди не забывали, что, «апрель-батюшка в поле зовет» и «апрель ленивого не любит, проворного голубит». Москвичи апрелем — маем встречали долгожданные теплые дни.

По обычаю, когда приближался Великий пост, правивший государь прежде всего заботился о том, чтобы святость этих дней не нарушалась ничем, что бы противоречило церковным предписаниям. Поэтому в последний день Масленицы думному дьяку приказывалось на первой и Страстной седмицах Великого поста следить за закрытием всех кружечных дворов и чтобы винная торговля в эти святые дни нигде не производилась. Поведение народа должно было быть благопристойным.