– Меня всегда удивляли подобные мысли! – возмущенно фыркнул Интар, садясь ровнее.

– Почему? Вполне логично. Здесь подобные отношения, мягко говоря, не поощряются, но много специально обученных невольников. Поэтому многие спешат сделать вывод, что, значит, кого-то принуждают. А если сопоставить нас чисто внешне, то…

– Все-все, я понял! – воскликнул вампир, вскинув руки. – У тебя просто убийственная логика.

– Скажешь, я не прав? – смиренно спросил Зариме, пожав плечами.

– Не скажу. Ладно. Главное, чтобы Амаль не лез к тебе с непристойными предложениями, – при этом глаза Интара грозно свернули, а Зариме заливисто рассмеялся:

– Скажешь тоже! Он никогда такого не сделает.

– Всякое возможно.

Это пространное замечание потонуло в поцелуе, после которого Зариме сказал:

– По-моему, тебя одолели вовсе ненужные мысли, и тебе нужно отвлечься.

– Пра-а-авда? – протянул Интар, а руки уже пробирались под рубашку парня.

– Точно говорю, – тот одним плавным движением пересел к нему на колени.

– Интересное предложение…

Кажется, это была последняя связная мысль, но Интар не жалел об этом. Как можно?

Потом Зариме мирно уснул, свернувшись под боком у вампира. Правда, сон снился вовсе даже не мирный, а странный. Ему снилось незнакомое небо, лазурное море и остров. Он становился все ближе, так что можно было различить поселение. Но Зариме знал, что вовсе не оно ему нужно. Где-то здесь есть древний, почти разрушенный храм, и кто-то зовет его. Ласковый голос:

– Приходи. Хоть еще не пришло твое время, но ты сможешь войти. Приходи, дабы узреть свою судьбу. А, может, и не только свою.

На этом сон оборвался. И хоть в нем не было ничего пугающего, Зариме сделалось не по себе. Он взглянул на спящего, а, значит, почти несуществующего для этого мира Интара, и, как ни странно, стало легче.

Такие сны становились все чаще. Большинство – воспоминания его детства. Порой такие, которые он никак не мог запомнить сам. Но иногда снилось и такое вот. Незнакомые места и чужие голоса. Они звали, и это казалось до одури правильным. И все равно становилось как-то не по себе.

То, что его связывают с каким-то пророчеством, Зариме знал всегда, но не разделял их точку зрения. Он знал, что, как дракон, далеко не самый сильный. Да, огненный, но такие бывали и до него. Все достоинство в том, что он один из последних детей королевы. Но это мало влияло на его жизнь. Мудрая мать всегда готовила из него не принца-дракона. А то, что говорили остальные… Да мало ли. Вот если бы еще не сны… Хотя, говорят, случалось и не такое, когда дракон входит в наследие. Но до этого еще далеко.

Зариме перевернулся на кровати, прижавшись к Интару спиной, и решил думать о предстоящем путешествии. Интересно. Не будет ли против него возражать Сулейман I? Хотя, он, кажется, развязал какую-то войну. И Насим с ним.

При воспоминании о кузене, он невольно улыбнулся. Они так непохожи, но суть одно.

Загруженная не только вещами пассажиров, но и товарами (отчего не совместить приятное с полезным?), «Звезда Ночи» покинула порт Трабзона с последними лучами солнца.

Среди прочего добра на борт были подняты два объемных ящика, и поставлены в отдельную небольшую каюту без окон. Карл и Виолетта очень настаивали, а Интар не видел причин отказывать. В итоге они оказались почти соседями – снизу.

Команда к пассажирам отнеслась спокойно, пусть даже на борту появилась женщина. Раз такова воля их капитана, то не их дело перечить. Да и Виолетта вела себя настолько холодно и отстраненно, что даже мало кто осмеливался просто заговорить с ней. Зариме догадывался, что вампирша использует свою силу. Но не чтобы притягивать, а наоборот – отталкивать.

Правда, эта холодность не распространялась на самого Зариме. С ним, как раз, Виолетта всячески кокетничала, конечно, стараясь при этом подгадать, чтобы тот был один. Это было не так сложно. Морской путь был долог, и Интар много времени проводил у руля, взяв на себя самые сложные ночные смены. А Зариме долго сидеть в каюте не любил.

Открытые бескрайние водные просторы поселяли в душе дракона смутную тревогу, но не настолько, чтобы отказаться от прогулок по палубе. К тому же большинство матросов принимали его едва ли не за своего. Хотя не обошлось и без стычки, которая сразу показала, что Зариме вовсе не беспомощен.

Это началось с первого дня пути. Один из матросов, которого не было, когда Интар ездил в Стамбул, начал задирать Зариме. В основном проходился по внешнему виду, что мужчине следует выглядеть по-мужски, а не рядиться в бабские шмотки. Тогда он получил в ухо от другого матроса – как раз жителя пустыни. Но это его не останавливало и язык за зубами держать не заставило.

Зариме очень снисходительно и терпеливо относился подобным выходкам, но к концу первой недели пути его терпение не выдержало. Когда матрос заметил, что не желает выслушивать комментарии от капитанской подстилки, глаза Зариме гневно сузились. Кажется, в них даже огонь полыхнул. Он сухо заметил:

– Как бы то ни было, но мне хватит мужественности поставить наглеца на место, если у него самого достанет смелости ответить за свои слова.

– Да ты… Я из тебя лапшу нарежу! – аж задохнулся от избытка чувств матрос.

– Попробуй, – вовсе недобро усмехнулся Зариме. – Можешь даже выбрать оружие, если тебе от этого полегчает.

– На ножах!

– Что ж, хорошо, – невозмутимо пожал плечами юноша. – Когда?

– Здесь и сейчас! – матрос почти рычал.

– Ладно. Прошу, дайте нам место, – попросил Зариме, стаскивая с себя бурнус.

Матросы поспешно расступились, но сквозь них как-то успел просочиться Амаль. Принимая одежду юноши, слуга взмолился:

– Прошу, господин, одумайся! Что я скажу Интару? Вдруг ты пострадаешь?

– Не волнуйся понапрасну. Это дело чести, и я не отступлю.

Говоря это, Зариме уже остался в рубашке и шароварах. Длинные волосы еще с утра были забраны в тугую косу и не мешали. Чуть подумав, юноша снял и рубашку. Его татуировка вызвала не один удивленный возглас, но ему самому было не до этого. Вернувшись к снятой одежде, он выудил пояс и вынул из ножен кинжал – подарок Интара. Сжав рукоять, он повернулся к обидчику с вопросом:

– Ну что, готов? Тот презрительно фыркнул, доставая нож со словами:

– Я не баба, чтобы долго готовиться.

– У тебя еще есть шанс извиниться, – напомнил Зариме.

Вместо ответа матрос осклабился и сделал первый выпад, от которого юноша ловко уклонился, продемонстрировав кошачью грацию и изворотливость, а также игру мускулов под золотистой кожей.

Это не было изящным поединком с соблюдением дуэльного кодекса, скорее жестокая драка с поножовщиной. У матроса, видать, в этом был немалый опыт, и он надеялся быстро расправиться с Зариме, но не тут-то было. Каждый выпад встречал или контрудар или ловкое уклонение. Парень был подвижен, как ртуть. И, что хуже, кинжал словно был продолжением его руки. Наверное, звери так владеют когтями.

Где-то минут десять спустя матросу удалось нанести первый удар, почти царапину, по ребрам Зариме, но тот вообще не обратил на нее никакого внимания. Зато миг спустя бедро матроса украсил длинный порез, заставив зашипеть. Тотчас юноша предложил сдаться, матрос послал его и снова полез в драку.

Поножовщина развернулась во всей своей кровавой неприглядности. Похоже, у Зариме кончился весь альтруизм, и он начал отвечать. Каждый его новый удар оставлял на теле противника порез, и после каждого он предлагал сдаться, но матрос оставался упрям, как сто ослов, хотя симпатии «болельщиков» были уже вовсе не на его стороне. Из толпы откровенно слышались предложения сдаться и не выпендриваться.

Вскоре Зариме это надоело. Он совершил головокружительный кульбит, повалив противника лицом вниз на палубу, и тут же оказался на его спине. Схватив матроса за волосы, заставив его поднять голову и, приставив кинжал к горлу, спросил: