Наслушалась, начиталась, фоточек с красивыми попками и загорелыми культуристами насмотрелась…

Что, уже пришли? А-а, вот что ты задумала. Ничего не скажешь — молодец!

Шашлычки всякие тут уже явно не раз готовили, место «прикормленное». Ну, а мы по другому поводу. Да, правильно — пока постой на коленочках, покуда я тут огляжусь-осмотрюсь. Не спеши, постоишь, проникнешься. Да и я подожду — может, сбежишь? Может, в игрушечки поиграться просто решила?

Или нет?

Хм… раздевается-то как спокойно, даже старательно, хотя губы подрагивают, глаза не поднимает — давай-давай, чего замерла пальчиками на резинке? Вот, молодец. Поглядим, как тебе покажутся розги — как на картинке или как на собственной попе!

…Теперь следующая поза. Рабыня, ожидающая наказания. Плотней груди к полу, плотней… прогиб спинки! Вы прелесть, моя юная служаночка! Вы случайно не летали на благословенный Гор?

Смелее, смелее язычком… М-м-м… Хорошая девочка! Но мы же не зря принимали позу ожидания наказания? Плетка в углу! Не вставать! Ну что за необученность такая! Ползком, изящно и гибко, ящеркой! Уже лучше! Ну прямо-таки классика!..

— Ну, прямо-таки классика! Заколки в волосах кружевной не хватает, а так все нормально — и платьишко короткое, и передничек, и ручки сложила, и глазки долу!

— Дорогой, не приставай к девушке! Такая у нее работа. Нашелся тут, испанский гранд!

— Да я не пристаю, я пошутил.

— Бери сумку, шутник. Пляж заждался! Милочка, ключ на тумбочке, когда приберетесь, балкон тоже прикройте — пыль нанесет!

— Хорошо, прикрою. Удачного дня.

— Спасибо, милочка. Ну что ты столбом стоишь? Пошли, говорю!

У выхода он оглянулся, Нет, больше не плыло туманом видение, не ползала перед ним обнаженная девушка с заколочкой в волосах, не смыкала старательные губки на его жадном стволе, не умоляла наказать… Э-эх…

Отрицательно покачала головой, заметив вытащенную из пакета веревку. Он одобрительно хмыкнул:

— И верно, и правильно! С первого раза позволять связывание нельзя. А вдруг я злобный маньяк, приставать начну… я понимаю, что ты хочешь показать, какая ты терпеливая и что тебе розги нипочем и даже перед кнутом-длинником ты бы еще подумала, не соблаговолить ли разрешить связать ручки… Ладно, ладно, не обижайся, я пошутил. Тогда уж ложись так, как тебе хочется, если ты у нас решила господином покомандовать.

Стоя? Хм… Ладно, тебе виднее!

Теплый ствол дуба, обьятие обнаженных рук. Сцепила пальцы, чуть-чуть приподнялась на носочках… сейчас… Сейчас начнет. Ну чего он ждет?

Хотя и сама знала, чего: не торопился, оглядывая тело, наслаждаясь покорностью и ее ожиданием, ждал, пока сама попросит розгу…

Дождался таки: пока еще шепотом, в кору дуба:

— Я виновата… Накажите меня…

— Не слышу. Громче!

— Я виновата! Накажите, пожалуйста!

— Накажу…

Провел прутом вдоль спины, между жадно дрогнувших ягодиц, задержался кончиком на мгновение, паузой выжимая из нее стон:

— Накажи!

Прочертил коротким свистом первую полоску, пока еще не удивляясь, что приняла розгу, как раздевалась — спокойно, охотно! еще, еще… Стегал все сильнее — обнаженное, покорное ему тело играло под розгой, так же сильно отвечая на удары: движением, рывком, сжатием.

Сменил прут, проверил в воздухе, задумчиво оглядев девушку еще раз: хм… два раза хм… а ведь не только картинок насмотрелась! Умеет! А вот так, сумеешь?

Короткий, почти задавленный стон — или послышалось? Наверное, это прут так сочно лег на ляжки? Проверим — там же, еще повыше, ну под самые тугие полушария… Стон! Прут… Нет, стон! Прут не мычит! Снова зад… снова ляжки…

Новая розга из пучка. Пауза. Девушка стоит так же плотно к дереву, так же напряжены ноги, так же сдержано дыхание. Нет, не так: чуть-чуть, едва заметно, оттопырила зад. Приглашаешь милая? Или передок ободрала об кору, когда виляла? Нет, ты же почти и не виляла, упрямая ты моя, умелая ты наша, специалистка по свежим розга-а-ам-м!!! Вот! Теперь уж точно не прут, теперь уже твой голосок, пока еще тихий и совсем пока не жалобный!

Летит к ее ногам четвертый истрепанный прут. Да, лучше бы мочеными, но… Кончик пятого прута снова, как до порки, вдоль спины, к бедрам. Снова играет-ласкает-грозит. Ишь ты, поймала, успела зажать конец розги своими полосатыми уже ягодичками! Си-и-ильная ты у нас… А еще раз — лови… зажимай, еще разок выдернем… кто же тебя так научил, малышка? Нет, играть больше не будем, это у нас впереди, пора и спинку разлинеить, грудками твоими кору на дереве поцарапать. Вот и все, теперь становись прямо…

— Вот и все. Теперь прямо.

— А вы что, на пляж не ходите?

— Нет, у нас еще работа. Мне нужно за фруктами зайти, мы посменно отдыхаем.

— Дорогой, не приставай к девушке! Она на работе. Не ставь сумку на песок! И где мои очки?

— Вот твои очки, мое солнышко, не переживай. — Послушно подхватил сумку. — Вы там осторожнее, наша милая провожатая! Плавни они такие… маньяки бродят…

Засмеялась в ответ:

— Отобьюсь! Я умелая!

Она стояла и смотрела им вслед. Но уже уплыло видение, и не было за ее спиной мужчины с испанской бородкой, не впитывал старый дуб пот с ее горящего от розги тела… И не было его уважительного, даже какого-то почтительного поцелуя в искусанные от боли губы:

— А ты не врала… ты умелая…

Э-эх…

— Что-то рановато вы от нас… Всего пять дней. Или не понравилось? — дядя Паша настороженно воздвигся над столиком.

— О, не беспокойтесь, у вас было просто замечательно! И пояснила, глядя на сразу облегченную улыбку дяди Паши. — Нам друзья, оказывается, забронировали номер в четырех звездах.