Последние две недели августа Джастин курсировала между офисом, больницей и домом. В этой неизбежности была определенная свобода. Она две недели не разговаривала с Барри. Она не могла сказать, что ей его не хватает. Но молчание оставляло странное ощущение.

В полдень пятницы компания «Голсуорси пейпер» подписала договор о намерениях с расположенной в Лос-Анджелесе фирмой, которая участвовала в тендере на дочернюю компанию «Фитцсиммонс», производящую пестициды. Акции «Голсуорси» тут же упали на пять пунктов. Джастин и Митч установили свои ноутбуки в одной из комнат для совещаний противоположной стороны в восемь вечера. Банковская группа работала в комнате по соседству. Главой конторы был начинающий Дриггс. Митч качал ногой, отчего трясся весь стол. Они ели пастрами и спорили до двух ночи, а потом принялись спорить, к какому часу вернуться сюда на следующее утро.

Обсуждение продолжилось наутро за рогаликами. В десять позвонили из арбитража. К одиннадцати позвонил Фарло. В полдень принесли пиццу. Агент Крикета по связям с общественностью считала своим долгом прокомментировать каждый пункт, замедляя весь процесс все больше и больше. Банкиры заказывали еду каждые три часа. Митч бегал по стенкам. В девять Джастин сказала Фарло, чтобы он перестал звонить, Митчу – чтобы он перестал дрожать, банкирам – чтобы они перестали заказывать еду. В десять она сказала агенту по связям, чтобы та шла домой и не возвращалась, пока ее не позовут. Они работали всю ночь и весь следующий день.

В воскресенье вечером в десять сорок пять Джастин встала, опухшая, вымотанная, ей все опротивело. Сделку надо завершить до полуночи, или на следующее утро курс опять обвалится. Пусть покупатель уже покупает – или потеряет свое преимущество.

– Я знаю, что вы думаете иначе, – без улыбки предупредила она, – но что касается того варианта, который я предложила вашему вниманию в качестве нашей окончательной позиции… Так вот, это и есть наша окончательная позиция.

В конце концов они отправили в корзину все, что уже наработали, и Джастин написала весь контракт сразу набело в течение тридцати минут. Советы директоров обеих компаний были уведомлены по факсу в одиннадцать тридцать пять, рукопожатия и подписи воспоследовали в одиннадцать пятьдесят пять. Голсуорси настоял на своем, послал за шампанским и произнес в микрофон пятиминутный тост, пока все остальные, моргая, смотрели друг на друга с усталостью и отвращением. Какая бессмысленная трата энергии.

На следующий день она проспала до двух, потом притащилась на работу. Фарло вызвал ее к себе. Она устало добрела до его кабинета.

– Как дела, Шифф? – обвиняющим тоном спросил он.

– Нормально.

– Только нормально? Что с тобой такое? А, да, бабушка.

– Ей нехорошо.

– Угу, угу. – Он посмотрел на часы. – У меня есть для тебя новое дело. Это если не помешают твои семейные дела.

Когда-то ее это забавляло. Сейчас она разозлилась. Почему все должны под него подстраиваться? Ну и что, что у него эффективный обмен веществ. Она и сама такая, но она же не грубит.

– «Семейные дела» не представляют проблемы. Просто у меня сейчас в самом разгаре две продажи, и они не оставляют мне времени.

– Одну из них ты вчера закончила, – попробовал он. – А вторая не начнется прямо сейчас.

Джастин только что провела все выходные взаперти! Она не заслуживает, чтобы с ней обращались, как с новичком-нытиком.

– Мне действительно очень жаль.

Фарло оглядел ее и поднял мохнатую бровь.

– Ладно. – Он встал. Несделанная работа лежала между ними. – И что я должен с этим делать?

Вот и еще одна вещь, которой она не выносила: выражение застенчивой беспомощности. Раньше это срабатывало: ей льстило, что она так ему нужна. Теперь она переросла необходимость производить на него впечатление.

– Я уверена, вы подыщете кого-нибудь, – усмехнулась она.

В ту ночь Джастин никак не могла уснуть. При условии, что Барри найдет работу и опять превратится в хорошего Барри, каким он был с декабря по апрель, она, скорее всего, могла бы быть с ним счастлива. Но он будет отпускать вульгарные шуточки, заигрывать с официантами и оставлять на полу грязное белье. До скончания веков. Это и есть – долго и счастливо? Больше думать было не о ком.

Она позвонила ему. Комнату наполняли голубоватым светом электронные часы. Приятно было услышать его дыхание. В разговоре то и дело возникали уютные паузы. Это была критическая ситуация. Ей хотелось его видеть. Они договорились. А там она посмотрит, что чувствует.

На следующий день, ближе к вечеру, Джастин обливалась потом. Она сняла пиджак. Пульс был 125. Это невозможно. Она проверила снова. Нормальный пульс в положении лежа для Джастин был 48, сидя на стуле – 55. Что с ней такое? Это не должно помешать работе. Она легла на пол, чтобы успокоиться.

Открылась дверь, вошел Боб.

– Спишь на работе?

Она не поднялась.

– Что тебе надо?

– Минди нужно, чтобы ты подписала эти соглашения.

У нее свело икры. Она нашла опечатку. Эти практиканты невозможны. Она приняла успокоительное.

Позвонила Кэрол. У Мириам снова был удар.

Когда Джастин добралась до больницы, обе кровати были пусты. Кэрол неистово листала толстые французские журналы. Джин сидел в ненужном кресле на колесах. Он пришел, надо отдать ему должное. Они ждали, пока Мириам привезут с томографии.

– Джастин, – взмолилась Кэрол, – в Вест-Сайде изнасиловали и убили женщину.

– Я не отвечаю за все несчастья, которые происходят в Вест-Сайде.

– К западу от 86-й улицы, – уточнила мать. Ее лицо походило на распухший персик. – Я не сказала, что отвечаешь.

– Ладно, тогда Барри за это не отвечает. Кэрол шмыгнула носом, это ее не убедило.

– Я просто не хочу, чтобы тебе пришлось пройти через ад, – дрожащим голосом сказала она. Если эта женщина собирается предаваться воспоминаниям о том, как Алекс Шифф впал в маниакально-депрессивный психоз, то Джастин уходит. – Ты была слишком маленькой, чтобы понять, что мне пришлось вынести. – Кэрол дрожащей рукой накрасила губы.

– Я не думаю, что ситуация аналогична, – сказала Джастин.

– Я только хочу найти для тебя кого-нибудь, у кого все дома. Кого-нибудь замечательного. Ты так долго ждала – зачем останавливаться именно сейчас?

Джастин так уютно поговорила с Барри по телефону в темноте.

– Нана сказала, что кузина Линда вышла за парня, который казался идеальным. А он оказался подонком. – Ее одновременно злило и веселило, что она говорит выражениями Кэрол.

– Он совсем не казался идеальным, – презрительно бросила Кэрол. – Он с самого начала был подонком. Он работал продавцом в супермаркете, и его уволили за кражу перчаток. Линда выучилась на агента по недвижимости и встретила итальянца, который был очень мил, хоть и итальянец. Ей просто повезло. – Она оглянулась на пустую кровать, как будто собиралась отчитать Мириам за то, что та все переврала.

– А Стейси, танцовщица, и ее сексуальный австралиец?

– Не танцовщица. Кузина Стейси писала песни. Она договорилась с одной из групп, чтобы они записали ее песню. Но она взяла деньги вперед, как идиотка. Песня стала хитом, а она не получила ни цента. Конец. Австралиец ушел от нее к своей врачихе. Дети взбесились. Сын крал у нее драгоценности и менял на кокаин. Дочь вышла за китайского целителя. Понятно?

Джастин рассмеялась. Она обожала сплетни. Нана всегда была величайшим их источником. Джастин очень не хотелось, чтобы Нана умирала.

– Не растрачивай себя на какого-то психа, – взмолилась Кэрол.

Джастин отправилась искать Мириам на этаж рентгенологии. Она заметила домашнее желтое одеяло на каталке в пустом коридоре. Нана лежала на каталке, одна и практически голая. Она устало и неровно дышала сквозь кислородную маску. Глаза затуманились, будто подернутые пеленой. Она казалась встревоженной, но Джастин не была уверена, что Мириам понимает, кто она такая. Она не подала Джастин никакого знака. Она умирала. Там было столько трубочек, что Джастин не знала, безопасно ли будет подоткнуть Мириам одеяло. В коридоре было очень холодно. Она стояла в растерянности, смущаясь соседства с тяжело дышащей, почти обнаженной женщиной, и стыдилась своего смущения. Она не знала, что делать.