Винс снова пригласил Джастин на свидание в октябре. Она была одета слишком нарядно, но он ее простил: она старалась. Похоже, она очень старалась. «Маме эта женщина понравится», – решил он за десертом. Джастин наклонилась вперед и, положив локти на стол, смотрела, как он ест. Она недурна собой, но родинка под носом над верхней губой у нее совершенно зря.

Зачем она ее не вывела? Это казалось Винсу чем-то вроде извращенного тщеславия.

Приятно было бы встречаться только с одной женщиной. Это было бы рискованно. Но он к этому готов. Ему осточертело впадать в замешательство каждый раз, когда он поднимал трубку телефона. Он все поглядывал на ее рот – ее вялые полные губы его раздражали. С другой стороны, откуда он знает, что с ней будет хорошо? Ему не обязательно принимать решение прямо сейчас.

Она попробовала его мороженое.

Рот у нее был отталкивающий, а родинка ее еще больше уродовала. Он сообщил, что встречается с тремя женщинами. У нее вытянулось лицо, но тут же она принялась хохотать, прижимая ладонь ко лбу тыльной стороной.

– Я думаю, что это делает меня непривлекательным для тебя, – сказал он.

Услышав такое, она чуть не упала со стула. Она смеялась и никак не могла успокоиться, у нее что-то летело изо рта. Люди начали оглядываться. Она взяла себя в руки и отдышалась.

– Ну, клеить женщин ты умеешь, это вне всяких сомнений.

– Но я ведь не хочу встречаться с тремя женщинами.

Она снова фыркнула.

– Тогда к чему вся морока?

– Потому что ни одну из них я не хочу сделать своей единственной женщиной.

– Никого не хочешь сделать единственной?

– Да, – подтвердил он, глядя ей прямо в глаза. – Мне нужно нечто совершенно иное.

В одном ему надо отдать должное, он говорил откровенно.

Она вытерла салфеткой нижние веки и наклонилась к нему.

– Похоже, ты чрезвычайно занятой человек. Джастин все еще хихикала, проходя через зал в уборную. Он опять подумал о том, что надо бы сократить количество своих женщин. Кики как-то сказала, что докопалась до истоков своей проблемы. Винс не хотел докапываться до истоков своей проблемы. Он хотел ее решить.

Вернулась Джастин в язвительном настроении. Она выразила приятное удивление по поводу чистоты женского туалета, и ему не понравилось, как по-еврейски это прозвучало.

– А с виду ты совсем не уставший, – поддразнивала она его. – Как у тебя это получается?

Винс извинился и отошел к телефону. Он позвонил Рене и договорился встретиться через час у нее. Он повесил трубку и понял, что это нелепо: он был не в настроении раздеваться, но не особенно любил разговаривать с Рене. Расплатилась Джастин, так как он забыл дома бумажник. Он подвез ее до офиса – в половине шестого вечера в субботу, так что нечего корчить из себя принцессу. Пока она выходила из такси, он сказал, что позвонит ей. Деньги на дорогу тоже дала она.

И тогда он почувствовал себя идиотом. Так она ему нравится или нет? Она ему определенно нравилась. Понравится ли ему кто-нибудь больше? Он о ней почти ничего не знал. Но что там было узнавать? Он был уверен, что она ни с кем не встречается, она, скорее всего, несколько зажата, поскольку училась в «Спенсе». Ей больше тридцати, так что она, скорее всего, лихорадочно хочет замуж. Ей, скорее всего, уже делали предложения, но ни одного подходящего, и потому ей было приятно познакомиться с ним, а теперь она разочарована. Но вот то, что она хохотала, было странно и неестественно. Однако в ней все-таки есть что-то благопристойное.

В сентябре, вскоре после переезда к Барри, Винс пригласил его в апартаменты Анспэчеров на Пятой авеню. Когда открылись двери лифта, человек во фраке спросил, что Барри будет пить. На каждом этаже располагалась только одна квартира, и лифт привозил гостей в самый ее центр. Очень ухоженная женщина в ярко-розовом платье плавно, но быстро направилась к нему с распростертыми объятьями. Она вся сияла, будто минут двадцать сидела в соседней комнате и ждала именно Барри.

– Меня зовут Кэсси Анспэчер, – сказала она с очаровательной улыбкой, и Барри почувствовал, что картинка сложилась: ну конечно же, мать Винса должна быть очень красива – именно такой, педантичной и степенной, красотой. Он пожал ее холодную худую руку и обратил внимание, что у нее очень гладко уложенные серебристо-желтоватые волосы. Она взяла его под руку – от нее сильно пахло духами – и проводила в огромную комнату с видом на парк, где пожилые женщины в черных платьях сидели с прямыми спинами на обтянутых желтым шелком стульях.

– Я – кусина отца Финса, Хелена, – прошепелявила женщина, над головой которой висела небольшая картина Матисса, и царственно ему кивнула.

– Я – школьная патрука Энтрю, – изрекла другая женщина, подрагивая золотыми серьгами. Она сидела под большой картиной Мане.

Кто-то в черно-белой униформе прошел мимо него, держа в руках серебряный поднос с какими-то очень красивыми штучками. Барри взял канапе с лососем и огляделся. На окнах висели гардины из тюля со сложно драпированной каймой. Стены были обиты тканью. На каждом столике стояли синие с белым китайские фарфоровые тарелки и серебряные безделушки.

– Тэсси! – Это появился Винс. Барри не ожидал, что будет так рад его видеть.

– Финс! – просияла Тэсси, и Винс нежно ее обнял. Барри знал за Винсом разное, но бросаться на шею знатной вдове!

Все замерли и посмотрели на дверь.

– Это отес Финса, – сказала какая-то женщина и обернулась. Эндрю Анспэчер носил точно такую же стрижку, что и Винс, – в стиле „Битлз" в 65-м», но голова была по меньшей мере на два размера больше, чем требовалось для его жесткого костлявого тела.

– Отес и мать Финса пыли опручены ф моем томе, – сказала увешанная бусами женщина, сидевшая под Матиссом.

– Неужели?

Эндрю Анспэчер, вспыльчивый медиамагнат, вдруг оказался перед Барри и протянул ему для пожатия большую, костлявую, узловатую красную руку. Он сказал агрессивно:

– В «Мейплвуд Акрс» работаешь?

– Да, сэр.

Плеч у Эндрю Анспэчера не было.

– Волни с тобой хорошо обращается?

– Он входит в совет директоров, но я его не знаю…

– Он ублюдок, – сказал Эндрю, глядя куда-то поверх Барри. – Мы с ним давным-давно. В армии. Сметливый парень. Ублюдок.

Барри не знал, что сказать, поэтому похвалил Матисса. Эндрю прищурился. Барри на мгновение испугался, что ему предложат определить, когда картина была написана, но Эндрю только взял его за локоть сильными пальцами и быстро оттащил по коридору, где по стенам висели фотографии – он и мэр, бывший мэр, сенатор, президент, футбольный комментатор, – в темную, отделанную деревянными панелями библиотеку, которая тоже выходила окнами в парк.

– Мой новый любимец. – Мистер Эндрю указал на рисунок Пикассо, где занимались любовью минимум два человека. Что полагается говорить в таких ситуациях: «Груди – ничего»?

– Ух ты. Моя сестра – художница, – сказал Барри, неизвестно зачем. Он никогда о ней не говорил, да и думал-то нечасто.

– Кто ее агент?

– У нее пока нет агента.

У Эндрю на лице отразилась брезгливость, как будто Барри, или его сестра, или оба сделали нечто неприятное. Голова его покачивалась из стороны в сторону, вот-вот отвалится. Широким шагом в комнату вошел Винс, и Барри снова поразился тому, как рад его видеть. Винс официально пожал руку отцу.

– Как твой теннис? – спросил Эндрю Винса.

– Я играю в сквош, и ты это знаешь.

– Ну и дурак, – сказал Эндрю с отвращением.

– Он играет со мной, – уточнил Барри.

– Тогда ты еще больший дурак, чем он, – объявил Эндрю.

Барри рассмеялся – он ведь шутит, да? Кэсси стремглав влетела в комнату, как ослепительно-розовая птица.

– Обед подан. – Она подцепила Винса одной рукой, Барри – другой, и мигом перетащила их в еще одну идеально отделанную комнату с четырехметровыми потолками и обильной лепниной. Там стояли два больших круглых стола с золотой посудой и гостевыми карточками. Его посадили рядом блондинкой в очень дорогих украшениях.