Зазвонил телефон. Никки схватил его своей тощей рукой.

– Включи громкую связь, – с отвращением потребовала Джастин.

– Как вы смеете разговаривать так с моим сотрудником! – задыхаясь, выпалил в трубку партнер из компании-покупателя.

– Рон, – сказала Джастин. – У вас было четыре месяца и вы могли просить все, чего пожелаете. Мы всегда были готовы помочь.

– У нас есть полное право! – крикнул он. – Что вы скрываете?

– Рон. – Она постаралась держать себя в руках. – Мой клиент может орать на меня, мой партнер может орать на меня. Но вы – не можете.

– Мне нужна запись, показывающая, что…

– Какая запись? Нет никаких записей! Никки улыбался.

– Мы пришлем вам документы по факсу, – сказала она. – Но вы знаете не хуже меня, что вы не поймете их за час. Вы просто прикрываете свои задницы, и замечательно, но вы должны были сделать это месяц назад. Вы меня удивляете.

– Так вы пришлете.

– Да. Но если мой клиент не получит денег завтра к десяти, я не думаю, что он захочет ждать до одиннадцати.

– Позвоните ему.

– Я не собираюсь звонить моему клиенту в полночь. Нам нужны деньги в десять утра. У нас есть и другие предложения, если помните.

Она отключилась. Никки устало, для порядка показал ей большой палец. Эта работа больше его не интересовала.

Джастин провела день закрытия сделки в ожидании подтверждения перевода денег, вместе с Никки и специалистами по инвестициям. Утром здесь царило усталое облегчение. После обеда все уже сердились, им не терпелось перейти к другим делам. В четыре тридцать из банка все еще не было никаких вестей.

– Если можно отправить человека на Луну и позвонить домой с самолета, – сказал Никки, прислоняясь спиной к стене, чтобы размять коленки, – то можно бы уже, кажется, перевести деньги к половине четвертого.

Специалисты по инвестициям загудели в знак согласия.

В пять им сказали, что перевод не могут найти в компьютере. В шесть – что денег нет ни на счету «Ной Клерман Лтд», ни на счету «Спорт Про Икуитис», и вообще нигде нет.

Никки растерялся:

– Четыреста миллионов долларов – они их потеряли?

– Как же, потеряли, – сказала Джастин, набирая номер банка. – Что, черт побери, у вас тут происходит? – прогремела она. – Немедленно найдите деньги! – Она с грохотом бросила трубку. Люди разбрелись, чтобы заняться делами, которые давно бы уже сделали в течение дня, если бы не сидели тут в ожидании известий. Джастин и Никки торчали у телефона.

Деньги нашли в восемь. Джастин доехала до дома и вырубилась.

Она проснулась в полночь, выгуляла собаку. Потом ела бутерброды с майонезом и смотрела «Шоу Мэри Тейлор Мор». Вот такая у нее теперь жизнь.

Барри видел сон. Он знал, что это сон. Он знал, что уже утро. Стелла настойчиво пыталась съесть на улице какое-то дерьмо, а он все бил и бил ее. Она все ела, а он все бил, а она не понимала. Он проснулся в отчаянии.

Он оглядел пустую влажную комнату. Заснуть презренным и несчастным – это с ним теперь случается постоянно. Но проснуться и увидеть, что день уже с самого начала бессмысленно маячит впереди, как мокрый, заваленный мусором и заросший сорняком пустырь рядом с ржавым грузовиком, и больше ничего в перспективе – это было невыносимо.

Август пришел, как болезнь. Барри был болен. Все, что он делал, было неправильно. Он сидел в гостиной. Потом лег в спальне. Потом ел на кухне. Так он прошелся по всем комнатам. Клочки шерсти и кожаные туфельки перекатывались по полу и напоминали ему о Стелле. Он скучал без нее.

Однажды утром он проснулся с совершенно новой идеей: нужно заморозить свою сперму.

Жизнь была вполне хороша, пока ему не случалось поговорить с кем-нибудь. С кем-нибудь, у кого есть работа, жена, девушка, у кого намечается свидание вслепую. Он позвонил Карен. Она не могла разговаривать, уходила к дантисту.

Ей было куда идти. Он позавидовал. Он завидовал, что его сестра идет к дантисту.

Он где-то потерял бумажник. Два часа перерывал квартиру, пока не понял, что, скорее всего, оставил бумажник в тренажерном зале. Ладно, значит, на этой неделе ему будет постоянно не хватать бумажника. Последний раз с ним такое случилось после авиакатастрофы.

Он обзвонил компании, где у него были кредитные карточки, а они воспользовались этой возможностью, чтобы напомнить ему о балансе на счету. Он отправился в управление автомобильным транспортом за новым водительским удостоверением. И там, подумать только, из метро выходила Моника: у него было с ней свидание вслепую два года назад, и потом он еще полгода не мог перестать думать о ее груди. Он представился заново. Она сейчас шла в суд, где должна была выполнить роль присяжной. Он сказал ей, что сейчас без работы и думает основать собственную компанию по производству салатных соусов. Она посмотрела на него, будто он пытался продемонстрировать ей какие-то особо интересные ожоги. Она извинилась и быстро пошла прочь.

Каждый раз, как ему казалось, что он скатился на самое дно, случалось еще что-нибудь, и он опускался еще ниже. Ну, нельзя же ожидать дальновидности и проницательности от человека, которому не хватило мозгов даже для того, чтобы отболтаться от необходимости заседать в суде присяжных. Он вдруг понял, что Карен делает в Бруклине.

Он позвонил Карен. Ее странная маленькая жизнь имела определенную внутреннюю логику.

– Сила для изменений заключена в настоящем моменте, – сказала Карен ему с уверенностью.

– Что, черт побери, это значит?

– Не знаю, но у меня голова болит. Может, потом поговорим?

Барри не делал ничего для настоящего момента ни разу за последние шесть лет. У него не очень хорошо обстояло дело с настоящим. Он сам не был настоящим.

Он пошел в «Дел-спорт» и продал «1953 Янки и Вилли Мейс». Он мог бы продержаться на плаву, продавая одну крупную бейсбольную карточку в неделю. Но он скорее научится печатать на машинке, чем продаст Тома Сивера.

Барри слушал «Нью-Йорк вьюз» и качал бицепсы. Он не должен этим заниматься. Он должен просматривать объявления. Он выключил радио и взял в руки газету.

Барри хотелось, чтобы на него обратили такое внимание, которое обращают на человека, когда выбирают для сверхсекретного правительственного поручения: физические тренировки, гипноз, обучение языкам. Ему не хватит квалификации даже для работы официантом. Он позвонил в «Рита Дориа». Новых вакансий не появлялось, они получили его резюме, с ним свяжутся, если что, пожалуйста, не звоните сюда больше.

Наверное, нужно прямо сейчас пойти на улицу и побегать немного, раз он не ждет звонка. На Риверсайд-драйв, у Могилы Неизвестного Солдата, невысокая, толстая, непонятного возраста девушка с монголоидными чертами лица бродила, спотыкаясь и шлепая губами, не обращая ни на что внимания. Он поспешил дальше, и сердце его болело за нее и за весь мир. Все могло быть значительно хуже.

И тогда он заметил ее обручальное кольцо.

Иногда он вспоминал о Синтии. Два года назад он услышал от своего друга Джекоба, что Синтия вышла за канадского анестезиолога, с которым познакомилась на эскалаторе в «Блумингдейлс». Так что теперь, вдобавок к острым, горьким и сладким одновременно воспоминаниям, которые накатывали, когда он оказывался на Первой авеню, когда ел лук, когда слышал «The Cats», у Барри появлялись туманные, абстрактные мысли о Синтии, как только кто-нибудь упоминал Канаду, анестезию или «Блумингдейлс».

Но даже к Синтии он сейчас не смог бы вернуться.

Он помечтал о том, чтобы встретить Джастин. Случайно, естественно, перед ее офисом. Она должна иногда входить и выходить, он мог бы засесть в засаде. Конечно, из здания было четыре выхода. Но по утрам она всегда входила через одну и ту же дверь, с Лексингтон. Он мог бы ее подкараулить. Но что бы он ей сказал? Сказать было нечего.