– А это вообще стоит покупать? – спросила Джастин.

– Ну же, люди! – рявкнул Крикет. – Я хочу эту штуку. Весь смысл в том, что это дешево и просто, и буквально в двух шагах.

– Нет ничего простого и дешевого в коллективном иске, когда потом влезаешь в долги, чтобы выкупить токсичные отходы по решению суда, – предупредила Луиза.

– Эти засранцы никакого права не имеют мне вякать – прошу прощения у дам. Если у нас тут тендерная битва, то я не хочу терять на это время.

На том совещание и закончилось. В пять часов Джастин разрабатывала сценарии на случай иска по поводу загрязнения окружающей среды с Луизой и Фарло, и тут вбежал Никки.

– Акционеры подали коллективный иск!

– Наконец-то, – сказал Фарло. – Хоть кто-то в Джорджии еще не спит.

Джастин подумала об исполненном надежды лице Барри, о горячем шоколаде у камина.

– Вот и прощайте выходные, – вздохнула она.

– Что-нибудь интересное? – спросил Фарло.

– Лыжи. Вермонт.

На его лице появилось недовольное выражение.

И опять она совершила оплошность. Она может быть блестящей протеже только до тех пор, пока остается существом среднего рода. Но она хотела только уехать на выходные! Барри будет очень огорчен.

– Значит, в том же составе, – Фарло их отпустил. – Вперед.

– Нет, Митча в эти выходные не будет, – вставил Никки. – У его жены день рождения, и они уезжают. Ей двадцать четыре.

– Это еще не юбилей, не обязательно уезжать, – сказала Джастин.

– С чего мне начинать? – спросил Никки, когда они выходили из комнаты.

– Шифф, – позвал Фарло. – В Вермонте есть факс. Бурман может отменить день рождения своей жены. Все выходные твои, можешь уезжать.

Все выходные? Так она уже к среде окажется в свободном полете и тогда сможет кататься на лыжах хоть до конца жизни…

– Не надо. Я займусь этим.

Вот так. Недостаточно просто честно выполнять свою работу. В ее должностные обязанности входит быть помешанной на работе. За это ей платят, и платят много. Ей даже нравится эта работа, – в отличие от многих. Кто она такая, чтобы жаловаться?

Когда Барри вечером пришел к ней, она была так рада его видеть, что обняла его и так и простояла, не двигаясь, несколько минут. Спустя какое-то время он сказал:

– Можно я сниму пиджак? Я быстро.

– Прости, мне жаль, – сказала она, – я так ждала этой поездки.

– Ничего, – ответил Барри. Он не был даже разочарован. – Я знал, что так случится. Даже когда приглашал, знал. Зачем ты так делаешь?

Простой вопрос. Но Джастин не нашлась, что ответить.

Барри чувствовал себя очень взрослым: ведь он стойко перенес вермонтское разочарование. Он уже махнул рукой на то, чтобы видеться с Джастин на неделе, и работал допоздна, сосредоточившись на новом брэнде настолько, что забывал обо всем остальном. Он казался себе таким покладистым. Иногда добродетель заключается в том, чтобы прийти и выполнить всю ежедневную рутину, просто вычеркивая пункты из списка, только и всего. Не каждый день похож на вторую сторону «Abbey Road».

Позвонила секретарша Райнекера: требовалось немедленное присутствие Барри. Он профланировал по коридору к кабинету старика. Эберхарт и Териакис сидели в креслах, настороженные, с выжидающим видом. Что-то висело в воздухе.

Все молчали.

– Вы увольняете меня за утечки в прессе, – предположил он.

Молчание.

– Нарушение корпоративного стиля одежды?

Молчание.

– Она сказала, что ей восемнадцать!

– Мы изменяем концепцию «Кусочков фруктов», – начал Райнекер с фальшивым энтузиазмом. – Мы не считаем их детским продуктом.

– Никаких детей? Ну, ребята!

– Дети пока в далеком будущем, – сказал Эберхарт, разминая маленькими пальчиками маленькие костяшки. – У нас уже есть несколько совершенно натуральных продуктов. Курага, ореховая смесь, яблочные чипсы и шарики из плодов рожкового дерева, – продребезжал он. – Почему не добавить туда «Кусочки фруктов» и не сделать новый отдел, «Натуральные лакомства»?

Все смотрели на Барри. Нужно было подумать.

– Ладно, хорошо. Поменяем упаковку на прозрачную, делаем элегантную общую стойку для всех продуктов. Можно даже пробиться в эти чертовы магазины по продаже здоровой еды! Лицемерные ханжи, они…

– Хочешь руководить группой? – спросил Эберхарт. – Вместе с Джоном?

Райнекер добавил:

– И как насчет прибавки?

Барри оглянулся.

– Ну, это будет кстати.

– Десять тысяч пойдет? – нетерпеливо сказал Райнекер.

– Мне разрешено торговаться?

Выражение ужаса тенью мелькнуло на лице.

Райнекера и сменилось улыбкой, вырубленной в мерзлом граните.

– Заходи завтра утром и обсудим.

Эберхарт и Териакис не вставали.

– Все? – Барри не доверял их натянутым улыбкам.

– Все, – Райнекер посмотрел на него поверх очков.

– Ну, тогда пока, – сказал он и вышел. Он в глаза не видел шариков из плодов рожкового дерева.

На Спрейн-парквей была пробка. Он зашел к Джастин, раздел ее, занялся с ней любовью, заказал еду из японского ресторана на дом и сел, уставившись в телевизор: что-то шло по Си-эн-эн, в то время как мать Джастин оставляла на телефоне бесконечное сообщение. Его повысили, прибавили зарплату, у него целая группа продуктов и постоянная девушка. Он чувствовал себя мультяшным персонажем, который продолжает бежать в воздухе и после того, как обрыв кончился. Перегруппировка, изменение концепции. И вдруг он оказывается в чужой квартире с совершенно голой женщиной, которая невозмутимо гладит белье. Как такое случилось?

Барри на такси доехал до дома бабушки Джастин на 53-й улице. Очень маленькая смуглая девочка – лет четырнадцати? – улыбнулась: наверное, впечатлена его высоким ростом. Полы, стены и потолки были обиты белым ковролином. Девочка-горничная (а это законно?) проводила его к белой двери и, не сказав ни слова, оставила там.

Он постучал. Джастин открыла дверь и поцеловала его в щеку. Она была красива, но выглядела напряженной, как пай-девочка, пришедшая навестить бабушку. В огромной двуспальной кровати с поднимающимся изголовьем лежала хрупкая маленькая дама с зеленой лентой в шелковистых белоснежных волосах.

– Называй меня Мириам, – потребовала дама и с голодным видом припала к картонке с двухпроцентным молоком. К ее трикотажной хлопчатобумажной кофточке была прикреплена шпильками для волос салфетка.

Они с Джастин сели на белую кушетку у кровати.

– Ну, и что ты думаешь? – спросила Мириам, улыбаясь ему, как восемнадцатилетняя девушка.

О чем?

– Я уже и не знаю, что я думаю.

– О моих зубах! – Женщина свирепо улыбалась. Он наклонился вперед, чтобы посмотреть получше. – У меня чудесные молочные зубы. Коренные так и не выросли.

У нее были очень красивые зубки – крохотные, квадратные, острые и изящные.

– Я никогда ничего подобного не видел. Джастин, посмотри, какие зубки у твоей бабушки.

– Она про них все знает, – ворчливо сказала Мириам, суетливо расправляя подушки. – Давай я расскажу тебе об одном моем свидании.

– Вы ходили на свидание?

– Мой муж, Лу, умер шестнадцать лет назад.

– Нана много бывает на людях, ходит в рестораны – гордо сказала Джастин.

– Значит, мы пошли обедать. По-итальянски. По соседству. Мы вернулись домой. Он остался ночевать. Да, – продолжала Мириам, слегка волнуясь. – Это вас шокирует? Это шокировало твою мать, знаешь ли. Но Герман – человек воспитанный, – сказала она уважительно. – Начитанный и обученный разным вещам.

Последовала долгая пауза. Каким вещам? Мириам поигрывала тремя или четырьмя огромными кольцами на руках.

– А потом от него никакой весточки. – Она возмущенно посмотрела на Барри. – Разве это джентльмен?

– Не думаю, – тактично заметил он.